Кто бы мог подумать, что она подаст признаки жизни и за ней окажется что-то, отдаленно напоминающее небольшой встроенный шкаф, забитый маленькими и большими картонными коробками и коробочками с аккуратно присобаченными к ним бирками.
— Трофеи? — съязвил Бычье Сердце.
— Макулатура. — кротко ответил Лопата. — У нас здесь такого добра тонны…
Но тонны добра мало интересовали Бычье Сердце. А вот бренные бумажные останки «Солинга» — за это можно было бы и преставиться пожилому хомяку Лопате.
Но проставляться не пришлось.
Спустя минуту Бычье Сердце получил на руки «пару проспектов» неплоховской фирмы, едва вместившиеся в небольшую коробку из-под масла «Valio». А спустя еще десять минут Бычье Сердце вышел за складские ворота, меланхолично пересек дорогу, едва не попав под колеса нахрапистой «бээмвушки» с доской для серфинга на багажнике, и спустился к воде.
Здесь, присев на первую попавшуюся корягу, он аккуратно снял скотч и настежь распахнул картонные двери в прошлое «Солинга». Ничего интересного в нем не оказалось, во всяком случае, на предвзятый милицейский взгляд Бычьего Сердца. Коробка и вправду была забита проспектами с шикарными яхтами, шикарными катерами и не менее впечатляющим снаряжением для подводного плавания. Были там и ворох бесполезных уже прайс-листов с астрономическими ценами на плавсредства, несколько платежек, полуистлевшие ведомости по зарплате, путеводитель по странам Юго-Восточной Азии из широко распространенной серии «Ле Пти Фюте».
И все.
Ничего, что могло бы пролить свет на директора «Солинга», так широко разрекламированного сволочным Лу Мартином.
Сплюнув в воду, Бычье Сердце машинально принялся листать путеводитель: в странах Юго-Восточной Азии он не был никогда, их сомнительную легковесную кухню не переносил, фильмы про якудзу терпеть не мог, филиппинским хилерам не поверил бы и на смертном одре, про «культурную революцию» и слыхом не слыхивал, а цветы лотоса и сакуры могли вдохновить его разве что на крепкий послеобеденный сон…
Тайский массаж — дело другое… Раскосые цыпочки, вот кому бы Бычье Сердце отдался бы безраздельно, раскосые цыпочки, похожие на…
На кого могли быть похожи миниатюрные массажистки, Бычье Сердце додумать не успел. А все потому, что неожиданно наткнулся на фотографию, мирно прикорнувшую на странице 134. И принялся изучать ее, сначала просто так, из мимолетного любопытства, а потом…
Фотография, щелкнутая мыльницей, представляла собой многофигурную композицию на фоне замерших парусов. Почти все ее персонажи стойко держались на среднем плане, их было человек шесть.
Вернее, не так.
Их было ровно шесть.
Четверо молодых загорелых людей — явно яхтсменов и два мужика крепенько за сорок. Очевидно, фотограф застал всех шестерых врасплох, самый случайный снимок из всех случайных, ничего не скажешь. Не иначе как начало какой-то регаты.
Или — ее окончание.
Один из мужиков — с кардинально выбритой головой — сидел за столом, устланным бумагами, его окружали трое яхтсменов, один из них склонился над столом и, похоже, что-то доказывал бритому. Еще один парнишка в ветровке сидел на корточках неподалеку от стола. Ближе всех к объективу оказался мужчина с роскошной шевелюрой и умным волевым лицом. Он, единственный из всех, смотрел прямо в объектив.
И улыбался.
Неизвестно, сколько Бычье Сердце просидел над карточкой, выуженной из путеводителя. Да это было и неважно, поскольку кое-кто на фотографии был ему знаком.
Человек, которого он никогда не видел в жизни, но о котором был наслышан. И с матерью которого встречался не так давно.
Калиствиния Антоновна, он до сих пор помнил это имя. А яхтсмен с фотографии был не кем иным, как Вадимом Антропшиным.
Бычье Сердце видел его фотографию на Сенной — такие отважные открытые лица невозможно забыть…
Интересное кино;
Хотя, с другой стороны…
Почему бы Вадиму Антропшину не оказаться на этом снимке среди других яхтсменов? «Солинг» занимался оборудованием для яхт и экипировкой спортсменов, так что ничего удивительного в этом нет, совсем напротив…
И фотография — ее можно считать подарком небес, благой вестью, принесенной Бычьему Сердцу в клюве голубя по фамилии Лопата. Во всяком случае, свет в конце тоннеля забрезжил… Да что там забрезжил, он почти ослепил майора, и в этом свете все выстроилось в логическую цепочку, на одном конце которой была прошлогодняя смерть Вадима Антропшина, а на другом — совсем свежая кончина Ромы-балеруна. Середина цепи просматривалась плохо, в ней сверкало лишь одно звено — «Солинг» и его исчезнувший директор В. Е. Неплох.
Это имя возникло на погруженном в уныние горизонте Бычьего Сердца с подачи Лу Мартина, работавшего в одной упряжке с покойным Валевским. Лу Мартин понятия не имел об Антропшине, зато был наслышан о Неплохо. И вот теперь, разбирая фирменный хлам «Солинга», Бычье Сердце натыкается на Антропшина. Теперь оба имени можно смонтировать вместе, у них появилась точка пересечения — «Солинг».
А это уже кое-что…
Кое-что.
Бычье Сердце хотел было сунуть фотографию в путеводитель и захлопнуть его.
Но не сунул и не захлопнул. А все потому, что увидел… Увидел то, от чего у него сразу же зачесалось в носу. Так было всегда, стоило только ему обнаружить изъян в стройной картине мира.
Мужчина на переднем плане.
Нет, с ним было все в порядке — роскошная шевелюра, умное волевое лицо…
С ним было все в порядке, не все в порядке было с одеждой.
Джинсы и ремень.
Таких ремней и штанов завались в каждом уважающем себя джинсовом магазинчике, коих в городе — как собак нерезаных.
Но мазок белой масляной краски на левом бедре… Мазок на фотографии был свежим, во всяком случае — ярким. Но это был тот самый мазок.
Тот самый.
Хлопанье крыльев «глухаря» было таким сильным, что у Бычьего Сердца заложило уши. А выуженный из прошлогодней воды труп вдруг приобрел так и не найденную голову — во всяком случае, на этой окаянной фотографии.
Возможно, это совпадение — мазок масляной краски. Возможно. Вот только воспрянувшая и загарцевавшая сиверсовская интуиция принялась шептать майору на ухо: таких совпадений не бывает…
* * *
…Ничего общего. Она не может иметь с ним ничего общего. И не будет. И никто ее не заставит.
Никто.
— Что это? — еще раз переспросила Лена, а Пашка молча сглотнул.
Пистолет — тускло-блестящий, свеженький и упитанный — представлял собой разительный контраст с пожухлой травой. Он притягивал взгляд, не отпускал, гипнотизировал, он искривлял вокруг себя пространство.
— Что это?
— Пушка… Вот это да! — выдохнул Пашка. — Вот это да! Твоя?!
Он хотел было протянуть к пистолету руку, но срывающийся Ленин шепот остановил его:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100
— Трофеи? — съязвил Бычье Сердце.
— Макулатура. — кротко ответил Лопата. — У нас здесь такого добра тонны…
Но тонны добра мало интересовали Бычье Сердце. А вот бренные бумажные останки «Солинга» — за это можно было бы и преставиться пожилому хомяку Лопате.
Но проставляться не пришлось.
Спустя минуту Бычье Сердце получил на руки «пару проспектов» неплоховской фирмы, едва вместившиеся в небольшую коробку из-под масла «Valio». А спустя еще десять минут Бычье Сердце вышел за складские ворота, меланхолично пересек дорогу, едва не попав под колеса нахрапистой «бээмвушки» с доской для серфинга на багажнике, и спустился к воде.
Здесь, присев на первую попавшуюся корягу, он аккуратно снял скотч и настежь распахнул картонные двери в прошлое «Солинга». Ничего интересного в нем не оказалось, во всяком случае, на предвзятый милицейский взгляд Бычьего Сердца. Коробка и вправду была забита проспектами с шикарными яхтами, шикарными катерами и не менее впечатляющим снаряжением для подводного плавания. Были там и ворох бесполезных уже прайс-листов с астрономическими ценами на плавсредства, несколько платежек, полуистлевшие ведомости по зарплате, путеводитель по странам Юго-Восточной Азии из широко распространенной серии «Ле Пти Фюте».
И все.
Ничего, что могло бы пролить свет на директора «Солинга», так широко разрекламированного сволочным Лу Мартином.
Сплюнув в воду, Бычье Сердце машинально принялся листать путеводитель: в странах Юго-Восточной Азии он не был никогда, их сомнительную легковесную кухню не переносил, фильмы про якудзу терпеть не мог, филиппинским хилерам не поверил бы и на смертном одре, про «культурную революцию» и слыхом не слыхивал, а цветы лотоса и сакуры могли вдохновить его разве что на крепкий послеобеденный сон…
Тайский массаж — дело другое… Раскосые цыпочки, вот кому бы Бычье Сердце отдался бы безраздельно, раскосые цыпочки, похожие на…
На кого могли быть похожи миниатюрные массажистки, Бычье Сердце додумать не успел. А все потому, что неожиданно наткнулся на фотографию, мирно прикорнувшую на странице 134. И принялся изучать ее, сначала просто так, из мимолетного любопытства, а потом…
Фотография, щелкнутая мыльницей, представляла собой многофигурную композицию на фоне замерших парусов. Почти все ее персонажи стойко держались на среднем плане, их было человек шесть.
Вернее, не так.
Их было ровно шесть.
Четверо молодых загорелых людей — явно яхтсменов и два мужика крепенько за сорок. Очевидно, фотограф застал всех шестерых врасплох, самый случайный снимок из всех случайных, ничего не скажешь. Не иначе как начало какой-то регаты.
Или — ее окончание.
Один из мужиков — с кардинально выбритой головой — сидел за столом, устланным бумагами, его окружали трое яхтсменов, один из них склонился над столом и, похоже, что-то доказывал бритому. Еще один парнишка в ветровке сидел на корточках неподалеку от стола. Ближе всех к объективу оказался мужчина с роскошной шевелюрой и умным волевым лицом. Он, единственный из всех, смотрел прямо в объектив.
И улыбался.
Неизвестно, сколько Бычье Сердце просидел над карточкой, выуженной из путеводителя. Да это было и неважно, поскольку кое-кто на фотографии был ему знаком.
Человек, которого он никогда не видел в жизни, но о котором был наслышан. И с матерью которого встречался не так давно.
Калиствиния Антоновна, он до сих пор помнил это имя. А яхтсмен с фотографии был не кем иным, как Вадимом Антропшиным.
Бычье Сердце видел его фотографию на Сенной — такие отважные открытые лица невозможно забыть…
Интересное кино;
Хотя, с другой стороны…
Почему бы Вадиму Антропшину не оказаться на этом снимке среди других яхтсменов? «Солинг» занимался оборудованием для яхт и экипировкой спортсменов, так что ничего удивительного в этом нет, совсем напротив…
И фотография — ее можно считать подарком небес, благой вестью, принесенной Бычьему Сердцу в клюве голубя по фамилии Лопата. Во всяком случае, свет в конце тоннеля забрезжил… Да что там забрезжил, он почти ослепил майора, и в этом свете все выстроилось в логическую цепочку, на одном конце которой была прошлогодняя смерть Вадима Антропшина, а на другом — совсем свежая кончина Ромы-балеруна. Середина цепи просматривалась плохо, в ней сверкало лишь одно звено — «Солинг» и его исчезнувший директор В. Е. Неплох.
Это имя возникло на погруженном в уныние горизонте Бычьего Сердца с подачи Лу Мартина, работавшего в одной упряжке с покойным Валевским. Лу Мартин понятия не имел об Антропшине, зато был наслышан о Неплохо. И вот теперь, разбирая фирменный хлам «Солинга», Бычье Сердце натыкается на Антропшина. Теперь оба имени можно смонтировать вместе, у них появилась точка пересечения — «Солинг».
А это уже кое-что…
Кое-что.
Бычье Сердце хотел было сунуть фотографию в путеводитель и захлопнуть его.
Но не сунул и не захлопнул. А все потому, что увидел… Увидел то, от чего у него сразу же зачесалось в носу. Так было всегда, стоило только ему обнаружить изъян в стройной картине мира.
Мужчина на переднем плане.
Нет, с ним было все в порядке — роскошная шевелюра, умное волевое лицо…
С ним было все в порядке, не все в порядке было с одеждой.
Джинсы и ремень.
Таких ремней и штанов завались в каждом уважающем себя джинсовом магазинчике, коих в городе — как собак нерезаных.
Но мазок белой масляной краски на левом бедре… Мазок на фотографии был свежим, во всяком случае — ярким. Но это был тот самый мазок.
Тот самый.
Хлопанье крыльев «глухаря» было таким сильным, что у Бычьего Сердца заложило уши. А выуженный из прошлогодней воды труп вдруг приобрел так и не найденную голову — во всяком случае, на этой окаянной фотографии.
Возможно, это совпадение — мазок масляной краски. Возможно. Вот только воспрянувшая и загарцевавшая сиверсовская интуиция принялась шептать майору на ухо: таких совпадений не бывает…
* * *
…Ничего общего. Она не может иметь с ним ничего общего. И не будет. И никто ее не заставит.
Никто.
— Что это? — еще раз переспросила Лена, а Пашка молча сглотнул.
Пистолет — тускло-блестящий, свеженький и упитанный — представлял собой разительный контраст с пожухлой травой. Он притягивал взгляд, не отпускал, гипнотизировал, он искривлял вокруг себя пространство.
— Что это?
— Пушка… Вот это да! — выдохнул Пашка. — Вот это да! Твоя?!
Он хотел было протянуть к пистолету руку, но срывающийся Ленин шепот остановил его:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100