Секунды снова начали множиться и напирать друг на друга. А дамочка держалась за фотографии как за край карниза: до дрожи в сведенных пальцах.
— Нет… Я не знаю его.
Это был совсем не тот ответ, который ожидал услышать Бычье Сердце.
— То есть, — тотчас же поправилась дамочка, — я его видела. Я его не знаю, но видела. Он покупал у меня одеколон, вечером в пятницу.
— И вы его запомнили.
— Запомнила… Он долго выбирал… Одеколон достаточно дорогой. У нас не так часто делают подобные покупки.
— Как назывался? — злясь на себя, спросил Бычье Сердце.
— Кто?
— Одеколон.
— «Сто видов Эдо». А что с ним?
— С кем?
— С этим… С этим человеком…
— Ничего. Он погиб. — Вот так, Бычье Сердце, дави, мочи стильную дамочку, не давай ей опомниться! Привыкли, понимаешь, к лошадям и сигарам!
— Как погиб? — Дамочка недоверчиво улыбнулась. От такой улыбки, пожалуй, и свихнуться можно!
— Лучше расскажите-ка мне… Он подходил к вам один?
— Один.
— Никаких признаков беспокойства не выражал?
— Что вы имеете в виду?
— Ну, может быть, нервничал?
— Нет. Он сказал, что выбирает подарок приятелю. Попросил.., что-нибудь подороже. Я предложила ему «Сто видов Эдо».
Очень оригинальный запах, не резкий, сдержанный… Респектабельный, так будет точнее. Из новой коллекции Па…
Черт возьми, дался ей этот одеколон!
«Сто видов Эдо», или как там его… «Сто видов» были ее единственной опорой, обломком доски, за который она цеплялась, чтобы не быть унесенной в открытое море.
В открытое море сумасшествия. А Бычье Сердце стоял на безопасном берегу и наблюдал за ее муками. Пусть ее, раз ей так нравится. Нет, он был совсем не против помочь, даже спасательный круг заготовил: только крикни. Но дамочка упорно молчала.
И что-то явно недоговаривала.
— Значит, ничего экстраординарного вы в поведении покойн.., этого человека не заметили?
— Нет, — поколебавшись, протолкнула она, сквозь плотно сжатые зубы.
— Из вашего киоска хорошо просматривается выход. — Это была чистая правда;
Бычье Сердце убедился в этом сам, постояв минуту на месте продавца. Стеклянные двери метрополитена выходили на улицу Марата: именно здесь, недалеко от выхода (если верить Куницыной и Мюрисеппу), Валевский припарковал свой джип. — Вы не заметили, он пошел к выходу? Или, может быть, спустился в метро? Может быть, кто-то подошел к нему?
— Я не заметила… С какой стати я должна замечать? Был конец рабочего дня, мне нужно было закрывать кассу.
С недостачей в одну тысячу сто двадцать рублей, живехонько припомнил Бычье Сердце слова второй пигалицы-продавщицы.
— Ну что ж, спасибо. — Бычье Сердце попытался вынуть фотографии из рук дамочки, но это оказалось делом нелегким.
Дамочка держалась за них мертвой хваткой и не выказывала никакого желания расстаться с Ромой-балеруном.
— Вы позволите? Фотографии.
— Да-да, конечно…
Мертвая хватка ослабела, и снимки снова перекочевали к Бычьему Сердцу. Ну, все, здесь ловить нечего: больше, чем сказали, они уже не скажут — ни стильная дамочка, ни ее нахичеванско-ленкоранский работодатель. Бычье Сердце покинул убогую пристань «Бригиты» и направился к ближайшей цветочной точке. В окружении гвоздик, лилий и фрезий, а также роз по ломовым ценам дела пошли веселее. Цветочница — совсем не чаплиновская толстая баба с арбузными грудями — без всяких проволочек вспомнила Мюрисеппа («пацаненка с куцей бороденкой») и не вспомнила Рому-балеруна («кто такой, не знаю, не ведаю»). «Пацаненок с куцей бороденкой» некоторое время действительно отирался возле цветов (баба даже подумала, что он хочет слямзить какой-нибудь букет), а потом подошел к ней и стал расспрашивать о молодом человеке в жилетке и черных джинсах. Козловатому шайтану баба сказала тогда то же, что и Бычьему Сердцу сейчас: «Нихто в жилетке и черных джинсах у меня цветов не покупал, так-то, молодые люди».
Рассказ Мюрисеппа подтвердился. Впрочем, ничего другого от статистки с фрезиями Бычье Сердце не ожидал. Если Мюрисепп сознательно «вел» арбузную толстуху, то иначе и быть не могло. Вот только дельтапланеристка-горнолыжница-жокей оччень сильно его беспокоила. Что-то он упустил, в чем-то сильно прокололся.
И все из-за педрилы Лу Мартина! Чертов балетный так затуркал бедного майора, что к концу дня Бычье Сердце стал плохо соображать. К этому прибавилось еще и невесть откуда взявшееся, ноющее тупой зубной болью сожаление. Сожаление это касалось несовершенства мира, который так и норовил повернуться к майору задницей. Флюидов, исходящих от Лу Мартина, хватило бы на десять куканов, да каких упоительных! Они сделали бы жизнь Бычьего Сердца сумасшедще-яркой, непредсказуемой, наполненной животным смыслом.
Такие флюиды вели прямиком под венец.
Или в могилу, что, в общем, по зрелом размышлении, одно и то же.
О, если бы это была бабенка! Пусть плохонькая, пусть с не правильным прикусом и кривоватыми ногами, но бабенка! Пусть шпалоукладчица — но бабенка! Так нет же, мужик! Видно, не с его, майора Сиверса, еврейским счастьем опуститься в пучину страсти… А еще и завтрашний визит в «Лиллаби», к Лу Мартину, которого он боялся, как проказы!
Все это угнетало Бычье Сердце — и в результате он из рук вон построил беседу со свидетельницей. А угарные флюиды и здесь сделали свое дело: он принял реакцию стильной дамочки за реакцию возлюбленной. А это была всего лишь реакция не очень хорошо подготовленного человека. Испуганного человека. Человека, который что-то знает, во что-то посвящен и это «что-то» пытается скрыть. Не очень удачно. А ведь стоило лишь посильнее надавить на нее — и показания могли быть совсем иными.
С горя Бычье Сердце купил бутылку пива (тут же, на «Маяковской») и высосал ее прямо из горла. Пиво оказалось плотным, тягучим, с легкой мечтательной горчинкой и сразу же шибануло в голову. Не то чтобы Бычье Сердце повеселел, но как-то приободрился. Еще больше он приободрился, увидев этикетку: «Оболонь». Что заставило майора купить именно это пиво? Уж не завернутый ли в парус дух покойного яхтсмена Вадима Антропшина? За перипетиями второй половины дня Бычье Сердце как-то совсем выпустил его из виду. И немудрено, между Антропшиным и Валевским не было ничего общего. Кроме того, что оба мертвы. Они никогда не встречались, да и не могли встретиться. Разве что труппа «Лиллаби» вдруг переключилась бы на синхронное плавание. И все же Рома-балеруна пришпилили именно в доме Антропшина. И не просто в доме, а в эллинге. И не просто в эллинге, а на яхте. Его целенаправленно, как барана, загнали на яхту и там кокнули.
А может, Рома прибыл на «Такарабунэ» не в качестве барана, а в качестве пастуха? Вернее, он думал, что прибыл туда в качестве пастуха…
Чертово хохлацкое пиво толкало Бычье Сердце к ненужной философии, и майор быстренько заполировал его родным и бездумным «Степаном Разиным».
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100