Что ж, если Лена и не была убийцей, то совершила полноценный наезд.
— Эй, вы живы? — севшим голосом прошептала она.
Велосипедист, находящийся, очевидно, в состоянии шока, не обратил на Лену никакого внимания. Он потряс головой, на которой болтались бесполезные теперь наушники, посмотрел на ладонь, испачканную кровью, а потом, как будто что-то вспомнив, потянулся к коробке. И принялся методично сдирать с нее скотч.
— Эй, вы живы?!
Скотч никак не хотел отставать от помятого, измочаленного картона, из наушников неслось что-то уж совсем допотопное, ссадина на лбу велосипедиста медленно наливалась кровью; словом, положение было совсем безрадостным.
— Помогите мне, — с трудом разжав зубы, сказал велосипедист.
— Да, конечно… Я сейчас сбегаю за аптечкой.
Лена снова бросилась к машине, но голос велосипедиста остановил ее и заставил вернуться:
— Нет… Помогите мне.., открыть…
Он просил ее открыть коробку, вот что!
— Сначала я перевяжу вас… Продезинфицирую рану. Я умею.
— Сначала коробку. — Он все еще был в шоке от происшедшего.
— Ну, хорошо. Если вы настаиваете.
Скотч поддался не сразу. Но когда поддался…
— Что там? — слабым голосом спросил раненый велосипедист.
— Не знаю… Куски ткани, нитки, какие-то палки сломанные…
От слабости, секунду назад пригнувшей велосипедиста к земле, не осталось и следа. Он отшвырнул Лену от коробки с таким остервенением, что она прикусила язык и едва не лишилась двух передних зубов. Но велосипедисту было начхать на Ленины зубы. Он вынимал и вынимал из коробки мелкие детальки, гладко заструганные и ошкуренные палочки, прошитые куски парусины. Последним был извлечен деревянный корпус. Вернее, часть корпуса. Велосипедист прижал его к груди, а потом поднял глаза и в упор посмотрел на Лену. Впервые.
— Вы меня убили, — громко и отчетливо произнес он.
Лене стоило немалых душевных сил, чтобы выдержать этот взгляд.
— Ну, это преувеличение. У вас шок, я понимаю. Но вообще-то вы живы. Честное слово.
— Три месяца работы… Я ехал… Я должен был подарить ее самому важному для меня человеку. Вы меня убили.
После этой отчаянной тирады велосипедист заплакал. Заплакал, Лена могла бы в этом поклясться! Заплакал беспомощно, по-детски, размазывая по щекам слезы и кровь.
— А что это? — осторожно спросила Лена, кивнув на обломки.
— Это? Это яхта. Разве вы не видите?
Яхта в обломках не просматривалась.
Но теперь, во всяком случае, стало понятно, что куски плотного материала — не что иное, как паруса. А нитки еще несколько минут назад были снастями. Так же как ошкуренные палочки — мачтами. А на обломке корпуса, который сжимал теперь уже неизвестно кто — велосипедист? судомоделист? — виднелись крохотные медные буковки: «ЭДИТА».
— Вашу девушку зовут Эдита? — сказала Лена. Только для того, чтобы хоть что-то сказать. Чтобы отвлечь взрослого мужика от детских слез. И похоже, ей это удалось.
— Мою девушку? — Владелец обломков яхты подтер кровь под носом и уставился на Лену. И слезы, забуксовавшие на его лице, тоже уставились, застыли в изумлении. — Мою девушку? Если бы.., да вы знаете, кто это?! Это… Это…
Он запнулся на полуслове и принялся раскачиваться из стороны в сторону, прикрыв глаза и что-то бормоча. А из наушников, соскочивших на шею бедолаги, чуть приглушенно неслось:
Где-то есть город, тихий, как сон,
Пылью тягучей по грудь занесен.
В медленной речке вода как стекло.
Где-то есть город, в котором тепло.
Наше далекое детство там прошло.
— Подождите, — Лена недоверчиво улыбнулась, уж слишком нелепым показалось ей собственное предположение. — Это… Она? В наушниках?
Жертва наезда заскрежетала зубами.
— И вы везли ей яхту?
Скрежет усилился.
— А зачем ей ваша яхта? — Черт, надо бы остановиться, учитывая тяжелое физическое и психическое состояние жертвы.
Но остановиться Лена уже не могла. — Что она будет делать с яхтой? На шкаф поставит?
— Вы не понимаете. Это подарок. От всего сердца. А-а, что говорить!
С подобным дикорастущим фанатизмом Лена не сталкивалась никогда. Да и предмет обожания!.. С другой стороны, ее и саму пучило от Альфреда Шнитке и Софьи Губайдуллиной, да и от безмозглых и безголосых эстрадных выхухолей тоже. А тут «пам-пам-пам-па-ра-ру-пам-пам, в нашем доме появился замечательный сосед». Очень миленько, хотя и безнадежно устарело. Зато велосипедиста-судомоделиста не причислишь к старикам. Нет, он стоил того, чтобы приглядеться к нему повнимательнее.
На вид несчастному фанату было никак не больше тридцати. Возраст солидный, чтобы бросить дурить и заняться делом более серьезным, чем изготовление моделей яхт. И езда на велосипеде по опасным участкам трассы. Да еще в костюме с галстуком!
Только теперь Лена обратила внимание, что велосипедист был облачен в стиляжий костюмчик времен раннего триумфа «Битлз».
Картину довершали узкий, сбившийся набок галстук и остроносые ботинки. Все это, перепачканное в земле и травяном соке, представляло собой жалкое зрелище. Сам же велосипедист был коротко пострижен, большеголов, круглолиц и круглоглаз. Из таких большеголовых и круглоглазых получаются хорошие отцы и плохие любовники. И ничего-то особенного в них нет, кроме их придурочных хобби. Вот и этот… Лена вдруг с удивлением обнаружила, что в ней поднимается глухая злость на стилягу-велосипедиста. Мало того, что он испугал ее до смерти и заставил (пусть на очень короткое время) поверить в то, что она убийца. Так еще и выскочил со своим велосипедом, как дурак из конопли. А теперь еще и компенсации потребует или, чего доброго, по судам ее затаскает. А наезд на человека — это статья…
— Вы простите меня, ради бога, молодой человек… Я даже не знаю, как это произошло… У меня сегодня очень тяжелый день. Умерла подруга. Я еду из Ломоносова, из морга…
Это была правда, но не вся. Смерть Афы больно ранила ее, но совсем не так больно, как смерть Романа Валевского. В Афиной гибели было что-то устало-обыденное, смерть же Валевского казалась потрясением основ. И в то же время — грандиозным обманом, цирковым трюком. Он пообещал ей ночь и не сдержал обещания. Афа же ничего и никогда не обещала, но по первой просьбе ссужала деньги. Лена до сих пор должна была ей сто рублей. Но если бы ей самой, Лене, пришлось решать, кому умереть, а кому остаться жить… Еще неизвестно… Именно эти гаденькие мысли Лена и пыталась отогнать от себя весь сегодняшний день.
— И этот бензовоз… Он вылетел прямо на меня…
Велосипедист, казалось, даже не слушал ее сбивчивого лепета. Он все крепче и крепче прижимал к себе изуродованный корпус. И судорожно поглаживал медное название.
— Я заплачу вам… За разбитую модель…
Сколько это может стоить?
Если он заломит цену и начнет шантажировать ее судебным разбирательством — придется продавать дедушку.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100
— Эй, вы живы? — севшим голосом прошептала она.
Велосипедист, находящийся, очевидно, в состоянии шока, не обратил на Лену никакого внимания. Он потряс головой, на которой болтались бесполезные теперь наушники, посмотрел на ладонь, испачканную кровью, а потом, как будто что-то вспомнив, потянулся к коробке. И принялся методично сдирать с нее скотч.
— Эй, вы живы?!
Скотч никак не хотел отставать от помятого, измочаленного картона, из наушников неслось что-то уж совсем допотопное, ссадина на лбу велосипедиста медленно наливалась кровью; словом, положение было совсем безрадостным.
— Помогите мне, — с трудом разжав зубы, сказал велосипедист.
— Да, конечно… Я сейчас сбегаю за аптечкой.
Лена снова бросилась к машине, но голос велосипедиста остановил ее и заставил вернуться:
— Нет… Помогите мне.., открыть…
Он просил ее открыть коробку, вот что!
— Сначала я перевяжу вас… Продезинфицирую рану. Я умею.
— Сначала коробку. — Он все еще был в шоке от происшедшего.
— Ну, хорошо. Если вы настаиваете.
Скотч поддался не сразу. Но когда поддался…
— Что там? — слабым голосом спросил раненый велосипедист.
— Не знаю… Куски ткани, нитки, какие-то палки сломанные…
От слабости, секунду назад пригнувшей велосипедиста к земле, не осталось и следа. Он отшвырнул Лену от коробки с таким остервенением, что она прикусила язык и едва не лишилась двух передних зубов. Но велосипедисту было начхать на Ленины зубы. Он вынимал и вынимал из коробки мелкие детальки, гладко заструганные и ошкуренные палочки, прошитые куски парусины. Последним был извлечен деревянный корпус. Вернее, часть корпуса. Велосипедист прижал его к груди, а потом поднял глаза и в упор посмотрел на Лену. Впервые.
— Вы меня убили, — громко и отчетливо произнес он.
Лене стоило немалых душевных сил, чтобы выдержать этот взгляд.
— Ну, это преувеличение. У вас шок, я понимаю. Но вообще-то вы живы. Честное слово.
— Три месяца работы… Я ехал… Я должен был подарить ее самому важному для меня человеку. Вы меня убили.
После этой отчаянной тирады велосипедист заплакал. Заплакал, Лена могла бы в этом поклясться! Заплакал беспомощно, по-детски, размазывая по щекам слезы и кровь.
— А что это? — осторожно спросила Лена, кивнув на обломки.
— Это? Это яхта. Разве вы не видите?
Яхта в обломках не просматривалась.
Но теперь, во всяком случае, стало понятно, что куски плотного материала — не что иное, как паруса. А нитки еще несколько минут назад были снастями. Так же как ошкуренные палочки — мачтами. А на обломке корпуса, который сжимал теперь уже неизвестно кто — велосипедист? судомоделист? — виднелись крохотные медные буковки: «ЭДИТА».
— Вашу девушку зовут Эдита? — сказала Лена. Только для того, чтобы хоть что-то сказать. Чтобы отвлечь взрослого мужика от детских слез. И похоже, ей это удалось.
— Мою девушку? — Владелец обломков яхты подтер кровь под носом и уставился на Лену. И слезы, забуксовавшие на его лице, тоже уставились, застыли в изумлении. — Мою девушку? Если бы.., да вы знаете, кто это?! Это… Это…
Он запнулся на полуслове и принялся раскачиваться из стороны в сторону, прикрыв глаза и что-то бормоча. А из наушников, соскочивших на шею бедолаги, чуть приглушенно неслось:
Где-то есть город, тихий, как сон,
Пылью тягучей по грудь занесен.
В медленной речке вода как стекло.
Где-то есть город, в котором тепло.
Наше далекое детство там прошло.
— Подождите, — Лена недоверчиво улыбнулась, уж слишком нелепым показалось ей собственное предположение. — Это… Она? В наушниках?
Жертва наезда заскрежетала зубами.
— И вы везли ей яхту?
Скрежет усилился.
— А зачем ей ваша яхта? — Черт, надо бы остановиться, учитывая тяжелое физическое и психическое состояние жертвы.
Но остановиться Лена уже не могла. — Что она будет делать с яхтой? На шкаф поставит?
— Вы не понимаете. Это подарок. От всего сердца. А-а, что говорить!
С подобным дикорастущим фанатизмом Лена не сталкивалась никогда. Да и предмет обожания!.. С другой стороны, ее и саму пучило от Альфреда Шнитке и Софьи Губайдуллиной, да и от безмозглых и безголосых эстрадных выхухолей тоже. А тут «пам-пам-пам-па-ра-ру-пам-пам, в нашем доме появился замечательный сосед». Очень миленько, хотя и безнадежно устарело. Зато велосипедиста-судомоделиста не причислишь к старикам. Нет, он стоил того, чтобы приглядеться к нему повнимательнее.
На вид несчастному фанату было никак не больше тридцати. Возраст солидный, чтобы бросить дурить и заняться делом более серьезным, чем изготовление моделей яхт. И езда на велосипеде по опасным участкам трассы. Да еще в костюме с галстуком!
Только теперь Лена обратила внимание, что велосипедист был облачен в стиляжий костюмчик времен раннего триумфа «Битлз».
Картину довершали узкий, сбившийся набок галстук и остроносые ботинки. Все это, перепачканное в земле и травяном соке, представляло собой жалкое зрелище. Сам же велосипедист был коротко пострижен, большеголов, круглолиц и круглоглаз. Из таких большеголовых и круглоглазых получаются хорошие отцы и плохие любовники. И ничего-то особенного в них нет, кроме их придурочных хобби. Вот и этот… Лена вдруг с удивлением обнаружила, что в ней поднимается глухая злость на стилягу-велосипедиста. Мало того, что он испугал ее до смерти и заставил (пусть на очень короткое время) поверить в то, что она убийца. Так еще и выскочил со своим велосипедом, как дурак из конопли. А теперь еще и компенсации потребует или, чего доброго, по судам ее затаскает. А наезд на человека — это статья…
— Вы простите меня, ради бога, молодой человек… Я даже не знаю, как это произошло… У меня сегодня очень тяжелый день. Умерла подруга. Я еду из Ломоносова, из морга…
Это была правда, но не вся. Смерть Афы больно ранила ее, но совсем не так больно, как смерть Романа Валевского. В Афиной гибели было что-то устало-обыденное, смерть же Валевского казалась потрясением основ. И в то же время — грандиозным обманом, цирковым трюком. Он пообещал ей ночь и не сдержал обещания. Афа же ничего и никогда не обещала, но по первой просьбе ссужала деньги. Лена до сих пор должна была ей сто рублей. Но если бы ей самой, Лене, пришлось решать, кому умереть, а кому остаться жить… Еще неизвестно… Именно эти гаденькие мысли Лена и пыталась отогнать от себя весь сегодняшний день.
— И этот бензовоз… Он вылетел прямо на меня…
Велосипедист, казалось, даже не слушал ее сбивчивого лепета. Он все крепче и крепче прижимал к себе изуродованный корпус. И судорожно поглаживал медное название.
— Я заплачу вам… За разбитую модель…
Сколько это может стоить?
Если он заломит цену и начнет шантажировать ее судебным разбирательством — придется продавать дедушку.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100