Так было всегда, стоило только ему обнаружить изъян в стройной картине мира. Изъян мог быть самым невинным, незаметным человеческому глазу; он мог не портить картину, а, наоборот, украшать и дополнять ее. Так витражи украшают узкие бойницы нефов, превращая крепость в храм. И все же изъян оставался изъяном, инородным телом, соринкой в глазу, тополиным пухом в ноздре, вишневой косточкой в горле. Вот и сейчас вишневая косточка по имени Гарик прилепилась к сиверсовскому кадыку и никуда не желала двигаться. А все потому, что холеный, начищенный до блеска молодой человек наотрез отказался стыковаться с оголтелой коммуналкой Пупышева. Квартира на верхнем этаже подошла бы ему больше. Да и в самом Гарике прослеживалось некое сходство с мертвым Валевским; во всяком случае, Рома-балерун мог пройти мимо Бычьего Сердца именно так: брезгливо ускорив шаг. Он бы и нос зажал, если бы воспитание ему позволило. С точно такой же брезгливостью местный чистоплюй Гарик поздоровался с вертким прыщавым Костяном. И не проявил никакого интереса к волнующей душу склоке на кухне, что противоречило главному закону любой коммуналки. А Бычье Сердце хорошо знал этот закон: без драк, препирательств, мелких гадостей и крупных стычек по поводу замызганного очка в сортире коммуналка тотчас же испустит дух. Гикнется, скопытится, преставится, покончит жизнь самоубийством.
Бычье Сердце подождал, пока за Костяном захлопнется дверь, и прокашлялся.
От одного инородного тела в гортани избавиться удалось (и верно, какое дело Бычьему Сердцу до постояльца левой коммуналки?), зато напомнили о себе другие. А именно — рыжая дельтапланеристка, не очень удачно мимикрировавшая под продавщицу ларька.
Пришло, пришло время заняться ею вплотную. Так же как и несостоявшейся звездой Афиной Филипаки. Да и тушка примы-балерины Лики Куницыной тоже требовала разделки. Три грации, ничего не скажешь!.. От этих трех граций у Бычьего Сердца воротило с души, он бы с большим удовольствием занялся бы какими-нибудь железобетонными вымогателями или второразрядной перестрелкой в сауне при туберкулезном диспансере. Но выбирать не приходилось, тем более что кто-то из троих должен привести его к убийце. Это майор Сивере знал наверняка. И это несколько приподняло ему настроение, подпорченное коммунальной квартирой № 24. Согласившись пойти туда с Пупышевым, Бычье Сердце рассчитывал на полноценную, широкомасштабную, веселую и отчаянную драку, возможно, с применением подручных средств. Вот уж где бы он потешился! Вот уж где почесал бы заскучавшие кулаки! Но в коммуналке его нагло продинамили, а подобные обломы майор Сивере переносил тяжело. От подобных обломов не спасала даже дешевая мастурбация на пару с боксерской грушей.
С такими невеселыми мыслями Бычье Сердце покинул Фонтанку, 5, напоследок остановившись у парапета. Отсюда хорошо просматривалась квартира Валевского: четыре окна и башенка. Над башенкой плыли беспечные летние облака, в цирке Чинизелли играли туш, по мазутному лону Фонтанки, покряхтывая, сновали пароходики, — словом, денек был что надо! Но Бычьему Сердцу было не до красот. Окаянный танцзал с надстройкой все еще не отпускали его. В них тоже был какой-то изъян, какая-то червоточинка. И Бычье Сердце обязательно докопался бы до нее, если бы не старый пень со своими проблемами. Теперь же остается ждать, когда червоточинка вылезет наружу и сама напомнит о себе.
…Остаток дня Бычье Сердце провел за составлением очередного отчета. Дело двигалось туго, поскольку отчетов майор Сивере не любил. Во-первых, потому, что был не чужд орфографических ошибок и до сих пор писал «потерпевший» через "и", а «сведетель» через "е". Во-вторых, толстые пальцы Бычьего Сердца и миниатюрные блондинистые клавиши печатной машинки находились в состоянии конфронтации, так что и без того хромая сиверсовская орфография частенько подкреплялась новообразованиями типа «ьоцп новждагигв N».
Особо впечатлительные сотрудники отдела находили в этой абракадабре монгольские корни и даже романтический намек на эсперанто. На поверку же оказывалось, что степной посвист потомков Чингисхана ничего общего с экзерсисами Бычьего Сердца не имеет, а «ьоцп новждагигв N» есть не что иное, как банальное «труп гражданина N».
Дейнека появился в комнате Бычьего Сердца, когда тот в красках расписывал набег на парфюмерную кибитку Сулеймана-оглы и давал краткие характеристики рыжей дельтапланеристке.
— Хорошо, что пришел, — сказал Бычье Сердце, выстукивая одним пальцем сомнительное слово «одеколон». — Одеколон через "о" или через "а"?
— Через "о".
— Там два "о" или "а" тоже есть?..
— Все через "о". А зачем тебе понадобился одеколон?
— Не мне, а покойному Роме.
— Ты о Валевском?
— О нем, родимом…
— Значит, еще не знаешь, — Дейнека распялил губы в улыбке и тяжело опустился на стул. — Дело-то от нас забирают. Дело Валевского — я имею в виду.
Несколько секунд Бычье Сердце по инерции продолжал печатать. Но когда из «одеколона» вылупилось непроизносимое «лдкулдог», поднял косматую голову и уставился на Дейнеку.
— То есть как это забирают?
— Молча.
— И кому отдают? — В голосе Бычьего Сердца послышались ревнивые нотки.
— Бауману и Сальниковой.
— Кому?! — изумился Бычье Сердце.
С тем же успехом расследование дела об убийстве можно было поручить супружеской паре белых медведей. Или попугаям-неразлучникам. Или подуставшим от долгой слякотной жизни коняшкам с Аничкова моста. За Бауманом и Сальниковой уже давно и прочно закрепилась репутация «заматывателей». К ним обращались только тогда, когда что-то нужно было элегантно спустить на тормозах. Или начальство имело свой шкурный интерес в деле. С синим чулком Сальниковой Бычье Сердце только здоровался, да и то сквозь зубы, когда деться в узком коридоре было некуда.
Зато Андрея Баумана знал довольно хорошо. Некоторое время они работали вместе, и даже столы их стояли рядом. Тихий Бауман на работе особо не напрягался и к тому же каждую субботу отмечал священный день отдохновения. Из-за этого баумановского шаббата у Бычьего Сердца несколько раз срывались операции, но Сивере не роптал: он умел уважать религиозные чувства других людей. Бауман же не уважал никого и ничего (кроме священной субботы, разумеется), но был неизменно корректен. Что не мешало ему регулярно постукивать начальству на методы работы Бычьего Сердца. Поток сигналов усилился после того, как Бычье Сердце пообещал «дать в дыню фискалу, мешающему следственным действиям». Начальство благоразумно развело Баумана и Бычье Сердце не только по разным комнатам, но и по разным этажам. Теперешний оскорбительный переход дела к Бауману означал, что в нем открылись новые обстоятельства.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100