Магда знала, что это ненадолго. Вскоре больное тело потребует отдыха. Он держался на одном энтузиазме, запаса сил у него не было и быть не могло.
Однако ей не хотелось ему мешать. Из-за болезни отец постепенно утратил интерес ко всему и целыми днями бесцельно смотрел в окно. Врачи определили делрессию, естественную в его состоянии, которую снять было невозможно. Он принимал только аспирин, чтобы заглушить боль, и, если был, кодеин. Специально от боли в суставах.
Сколько лет отец был живым трупом! А теперь вот стал проявлять признаки жизни. Магда молча смотрела, как отец раскрыл книгу «О таинственных червях», снял очки и устало потер глаза. А может," все-таки уговорить его оторваться от этих жутких книг и передохнуть?
— Почему ты не все сказал им о своей теории?
— М-м? — Профессор не понял и заморгал. — Какой теории?
— Ты сказал, что не веришь в вампиров, но ведь это не так, верно? Если, конечно, ты не распрощался со своей любимой идеей.
— Нет, я по-прежнему считаю, что существовал настоящий вампир — но только один — от него и пошел весь румынский фольклор на эту тему. Тому есть множество исторических подтверждений, однако нет прямых доказательств. А без доказательств я не мог опубликовать ни одной статьи. По этой же причине я предпочел ничего об этом не говорить и немцам.
— С какой стати? Они ведь не коллеги-ученые!
- Верно. Но они считают меня образованным и надеются извлечь из этого пользу. Если бы я поделился с ними моими идеями, сочли бы меня просто полоумным старым евреем. А полоумный старый еврей вряд ли долго проживет в компании нацистов. Согласна?
Магда замотала головой. Разговор принимал нежелательный для нее оборот.
— Ну, а все-таки. Считаешь ли ты, что в замке живет...
— Вампир? — Отец слегка передернул плечом. — Кто знает, что такое настоящий вампир? Об этом ходит столько легенд, что никто не отличит правду от лжи — если, конечно, допустить, что в легендах вообще есть хоть крупица правды. И все же неспроста в Трансильвании и Молдавии столько легенд о вампирах. Если покопаться в любой сказке, найдешь долю истины.
Профессор умолк и задумался, только глаза горели на неподвижном лице.
— Уверен, ты и сама знаешь, что здесь творится что-то необычное. Замок был напрямую связан с дьявольщиной, эти книги неопровержимое тому доказательство. И надпись на стене... либо это дело рук сумасшедшего, либо знак того, что мы имеем дело с какой-то нежитью. Нам предстоит это выяснить.
— А ты что думаешь? — настаивала Магда, желая услышать что-нибудь утешительное. От одной мысли, что нежить действительно существует, по телу побежали мурашки. Никогда девушка не верила подобным россказням и зачастую размышляла, не играет ли отец в своего рода интеллектуальную игру, серьезно рассуждая на эту тему. Но теперь...
— Сейчас я ничего не думаю. Но чувствую, что мы на грани открытия. Ничего конкретного пока сказать не могу... не могу объяснить. Просто чувствую. И ты тоже чувствуешь, я зцаю.
Магда молча кивнула. Она чувствовала. О да, она тоже это чувствовала.
Отец снова потер глаза.
— Я не могу больше читать, Магда.
— Тогда давай я помогу тебе лечь, — стряхнув оцепенение, она шагнула к отцу.
— Пока не хочу. Я слишком взволнован, чтобы уснуть. Лучше сыграй мне что-нибудь.
— Но, папа...
— Ты ведь взяла с собой мандолину, я знаю.
— Папа, ты же знаешь, как действует на тебя моя игра.
— Пожалуйста!
Магда улыбнулась. Она ни в чем не могла ему отказать.
— Ну, хорошо.
Перед отъездом она аккуратно упаковала мандолину и сложила в большой чемодан. В общем-то по привычке. Куда бы она ни ездила, всегда брала с собой мандолину. Музыка и раньше занимала одно из главных мест в ее жизни, а с тех пор, как отца уволили из университета, превратилась еще и в основной источник существования. После переезда в крошечную квартирку Магда стала преподавать музыку детям, игру на мандолине — у себя дома, а игру на пианино — у них. Свое пианино они вынуждены были продать при переезде.
Магда села на стул, который принесли в комнату вместе с дровами и спальными мешками, быстро настроила инструмент, подтянув пару струн, ослабевших во время путешествия, и начала играть в цыганской манере, которая позволяла следить одновременно и за ритмом и за мелодией. Музыка тоже была цыганской, грустная песня о неразделенной любви и разбитом сердце. Закончив второй куплет и начав третий, последний, она глянула на отца.
Профессор сидел, откинувшись назад и закрыв глаза, воображая, будто держит скрипку, скрюченными пальцами левой руки прижимая струны, а правой водя по струнам смычком, насколько позволяли больные суставы. Отец когда-то был хорошим скрипачом, и они частенько играли вдвоем эту мелодию.
Старик плакал. Но слез не было. Глаза и щеки оставались сухими.
— Ох, папа, я не подумала... не надо было играть эту песню. Магда ругала себя. Знает столько песен, а выбрала именно эту — она напомнила отцу, что он не может больше играть. Магда хотела подойти к отцу и вдруг замерла. В комнате стало темнее.
— Все в порядке, Магда. Приятно было вспомнить, как мы с тобой вместе играли... это лучше, чем если бы я вообще никогда не играл. До сих пор слышу звучание моей скрипки, — Глаза его скрывали стекла очков. — Пожалуйста, продолжай.
Но Магда не шелохнулась. В комнате стало холодней. Откуда этот сквозняк? Она оглянулась. Ей кажется или свет действительно меркнет?
Отец открыл глаза и увидел ее лицо.
— Магда?!
— Огонь гаснет!
Огонь в камине действительно затухал, причем как-то странно — ни шипения угольков, ни дыма — казалось, пламя заползает назад в головешки. Угасла и лампа на потолке. Наступила темнота, но не обычная, как бывает, когда гаснет свет, а всепоглощающая. Почти осязаемая. Вместе с тьмой по комнате расползался холод. И запах, кислый и едкий дух зла, вызывающий мысли о тлении и разрытых могилах.
— Что происходит?
— Он идет, Магда! Встань рядом со мной!
Магда бросилась к отцу, лихорадочно соображая, где бы его спрятать, и в то же время надеясь на его защиту. Дрожа, Магда вся сжалась, вцепившись в изуродованные руки старика.
— Что же нам делать? — спросила она почему-то шепотом.
— Не знаю. — Отец тоже дрожал.
Тьма все сгущалась, лампочка совсем погасла, лишь головешки тускло светились в камине. Стен уже не было видно — их поглотила чернильная темнота. Только отсвет мерцающих угольков, умирающий островок тепла, давал им надежду.
Они были не одни. В темноте что-то двигалось. Кралось. Что-то нечистое, плотоядное.Подул ветерок, сначала слабый, как легкий бриз, потом все сильней и сильней, по комнате пронесся ураган, хотя дверь и ставни были плотно закрыты.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102
Однако ей не хотелось ему мешать. Из-за болезни отец постепенно утратил интерес ко всему и целыми днями бесцельно смотрел в окно. Врачи определили делрессию, естественную в его состоянии, которую снять было невозможно. Он принимал только аспирин, чтобы заглушить боль, и, если был, кодеин. Специально от боли в суставах.
Сколько лет отец был живым трупом! А теперь вот стал проявлять признаки жизни. Магда молча смотрела, как отец раскрыл книгу «О таинственных червях», снял очки и устало потер глаза. А может," все-таки уговорить его оторваться от этих жутких книг и передохнуть?
— Почему ты не все сказал им о своей теории?
— М-м? — Профессор не понял и заморгал. — Какой теории?
— Ты сказал, что не веришь в вампиров, но ведь это не так, верно? Если, конечно, ты не распрощался со своей любимой идеей.
— Нет, я по-прежнему считаю, что существовал настоящий вампир — но только один — от него и пошел весь румынский фольклор на эту тему. Тому есть множество исторических подтверждений, однако нет прямых доказательств. А без доказательств я не мог опубликовать ни одной статьи. По этой же причине я предпочел ничего об этом не говорить и немцам.
— С какой стати? Они ведь не коллеги-ученые!
- Верно. Но они считают меня образованным и надеются извлечь из этого пользу. Если бы я поделился с ними моими идеями, сочли бы меня просто полоумным старым евреем. А полоумный старый еврей вряд ли долго проживет в компании нацистов. Согласна?
Магда замотала головой. Разговор принимал нежелательный для нее оборот.
— Ну, а все-таки. Считаешь ли ты, что в замке живет...
— Вампир? — Отец слегка передернул плечом. — Кто знает, что такое настоящий вампир? Об этом ходит столько легенд, что никто не отличит правду от лжи — если, конечно, допустить, что в легендах вообще есть хоть крупица правды. И все же неспроста в Трансильвании и Молдавии столько легенд о вампирах. Если покопаться в любой сказке, найдешь долю истины.
Профессор умолк и задумался, только глаза горели на неподвижном лице.
— Уверен, ты и сама знаешь, что здесь творится что-то необычное. Замок был напрямую связан с дьявольщиной, эти книги неопровержимое тому доказательство. И надпись на стене... либо это дело рук сумасшедшего, либо знак того, что мы имеем дело с какой-то нежитью. Нам предстоит это выяснить.
— А ты что думаешь? — настаивала Магда, желая услышать что-нибудь утешительное. От одной мысли, что нежить действительно существует, по телу побежали мурашки. Никогда девушка не верила подобным россказням и зачастую размышляла, не играет ли отец в своего рода интеллектуальную игру, серьезно рассуждая на эту тему. Но теперь...
— Сейчас я ничего не думаю. Но чувствую, что мы на грани открытия. Ничего конкретного пока сказать не могу... не могу объяснить. Просто чувствую. И ты тоже чувствуешь, я зцаю.
Магда молча кивнула. Она чувствовала. О да, она тоже это чувствовала.
Отец снова потер глаза.
— Я не могу больше читать, Магда.
— Тогда давай я помогу тебе лечь, — стряхнув оцепенение, она шагнула к отцу.
— Пока не хочу. Я слишком взволнован, чтобы уснуть. Лучше сыграй мне что-нибудь.
— Но, папа...
— Ты ведь взяла с собой мандолину, я знаю.
— Папа, ты же знаешь, как действует на тебя моя игра.
— Пожалуйста!
Магда улыбнулась. Она ни в чем не могла ему отказать.
— Ну, хорошо.
Перед отъездом она аккуратно упаковала мандолину и сложила в большой чемодан. В общем-то по привычке. Куда бы она ни ездила, всегда брала с собой мандолину. Музыка и раньше занимала одно из главных мест в ее жизни, а с тех пор, как отца уволили из университета, превратилась еще и в основной источник существования. После переезда в крошечную квартирку Магда стала преподавать музыку детям, игру на мандолине — у себя дома, а игру на пианино — у них. Свое пианино они вынуждены были продать при переезде.
Магда села на стул, который принесли в комнату вместе с дровами и спальными мешками, быстро настроила инструмент, подтянув пару струн, ослабевших во время путешествия, и начала играть в цыганской манере, которая позволяла следить одновременно и за ритмом и за мелодией. Музыка тоже была цыганской, грустная песня о неразделенной любви и разбитом сердце. Закончив второй куплет и начав третий, последний, она глянула на отца.
Профессор сидел, откинувшись назад и закрыв глаза, воображая, будто держит скрипку, скрюченными пальцами левой руки прижимая струны, а правой водя по струнам смычком, насколько позволяли больные суставы. Отец когда-то был хорошим скрипачом, и они частенько играли вдвоем эту мелодию.
Старик плакал. Но слез не было. Глаза и щеки оставались сухими.
— Ох, папа, я не подумала... не надо было играть эту песню. Магда ругала себя. Знает столько песен, а выбрала именно эту — она напомнила отцу, что он не может больше играть. Магда хотела подойти к отцу и вдруг замерла. В комнате стало темнее.
— Все в порядке, Магда. Приятно было вспомнить, как мы с тобой вместе играли... это лучше, чем если бы я вообще никогда не играл. До сих пор слышу звучание моей скрипки, — Глаза его скрывали стекла очков. — Пожалуйста, продолжай.
Но Магда не шелохнулась. В комнате стало холодней. Откуда этот сквозняк? Она оглянулась. Ей кажется или свет действительно меркнет?
Отец открыл глаза и увидел ее лицо.
— Магда?!
— Огонь гаснет!
Огонь в камине действительно затухал, причем как-то странно — ни шипения угольков, ни дыма — казалось, пламя заползает назад в головешки. Угасла и лампа на потолке. Наступила темнота, но не обычная, как бывает, когда гаснет свет, а всепоглощающая. Почти осязаемая. Вместе с тьмой по комнате расползался холод. И запах, кислый и едкий дух зла, вызывающий мысли о тлении и разрытых могилах.
— Что происходит?
— Он идет, Магда! Встань рядом со мной!
Магда бросилась к отцу, лихорадочно соображая, где бы его спрятать, и в то же время надеясь на его защиту. Дрожа, Магда вся сжалась, вцепившись в изуродованные руки старика.
— Что же нам делать? — спросила она почему-то шепотом.
— Не знаю. — Отец тоже дрожал.
Тьма все сгущалась, лампочка совсем погасла, лишь головешки тускло светились в камине. Стен уже не было видно — их поглотила чернильная темнота. Только отсвет мерцающих угольков, умирающий островок тепла, давал им надежду.
Они были не одни. В темноте что-то двигалось. Кралось. Что-то нечистое, плотоядное.Подул ветерок, сначала слабый, как легкий бриз, потом все сильней и сильней, по комнате пронесся ураган, хотя дверь и ставни были плотно закрыты.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102