Вместо ответа он взял ее за руки, пытаясь поддержать. Ее ладони похожи были на дряхлых птиц. Тяжело опустившись на землю, она подняла свои глубоко посаженные карие глаза и сурово поглядела на него.
— Идешь обратно? — спросил он, все еще опасаясь, что старуха привиделась ему, как все предыдущее.
— Ноги болят. От купаний в заводи у Цапли я на десять лет помолодела. Потом, я уже побывала на Обновлении. Я станцевала там столько Благодарственных Танцев, что если Отец Солнце до сих пор не знает, как я ему признательна, он уже никогда не узнает. А больше мне там делать нечего.
Он поглядел на ее серые космы.
— А ты? Куда ты собрался?
Он медлил с ответом. Он и сам толком не знал, куда идет, — лист на ветру, который носит по прихоти своей неведомая Сила.
— Я…
— Я бы сказала, что ты идешь по следам Народа, сказала она, испытующе глядя на него. — Далекая дорога, особенно для такой старухи, как я.
Он опустил глаза, так сжав рукоятку дротика, что костяшки его пальцев побелели.
— Сдаешься, да? Не выдержал? Не под силу воплотить свой Сон в явь? Побежишь плакаться, валяться
Ногах у Кричащего Петухом? Хочешь стать посмешищем?
— Это мое дело, Бабушка.
— Пусть так. — Она оттолкнула его. — Тогда уходи. Получай свое. А мне еще есть чем заняться. Я еще не до конца свою жизнь прожила.
Бегущий-в-Свете сжал зубы, чувствуя тяжесть на сердце. Он повернулся и побежал за ней следом.
— Иди же, — ворчала она, неуклюже ковыляя своим путем, при каждом шаге припадая на одну ногу. — Валяйся в ногах у Кричащего Петухом. А я уж не пропаду. Я эти земли знаю как свои пять пальцев: я здесь хаживала, еще когда мать твоей матери титьку сосала.
— Но я…
— Что? Говори погромче, мальчик мой. Ветряная Женщина так долго дула мне в уши, что они еле слышат.
— Я никогда не знал своей матери… — неуверенно сказал он. Только бы Обрубленная Ветвь еще немного поговорила с ним. Он так нуждался сейчас в поддержке. Ему нужны были силы, чтобы совершить то, что зрело в глубине его души.
— Ты никогда… Ну конечно же нет! Она умерла, родив твоего глупого братца. Даже тогда у него все шло навыворот. Родился ногами вперед. Летящая-как-Чайка пыталась повернуть его, но… знаешь, случилось то, что случилось. Даже тогда от него были одни несчастья. А подрос — пошли несчастья большие. Я всегда надеялась: может, тебе удастся смягчить его буйный нрав, да, видно, зря.
— Его буйство и неукротимость сильнее меня…
— Ох, я знаю это. И Чайка знала. Она любила тебя за твою мягкость — ты напоминал ей ее погибшую дочь. Ты знаешь, что у нее была дочь, прежде чем она усыновила вас?
Он покачал головой.
— Да, девочка эта родилась чудной. Спинной хребет наружу, и на нем — ни кожи, ни костей. Такой уродец! И ножками не шевелила. Умерла довольно быстро, но
Чайка успела к ней привязаться. Она-то рада была взять вас двоих: было чем заняться в тоске и молоко даром не пропало. — Внезапно Обрубленная Ветвь хмыкнула, хлопнув себя по бедру. — Она, помню, морщилась, когда твой братец кусал ей грудь. Зубки у него рано прорезались. Ничего, он их еще покажет. Бьюсь об заклад, что они у него отравленные! Он горько кивнул:
— Он и меня бил — раз иди два. Она широко улыбнулась:
— Он всех хоть раз, да бил.
— Обрубленная Ветвь, — неловко начал он, — так ты знала, что я и Вороний Ловчий только наполовину из нашего Народа?
Она пожала плечами, положив руку ему на плечо:
— Некоторые из нас подозревали, но твоя мать ничего не говорила, а нам было все равно!
— Как это «все равно»? — недоверчиво спросил он. — Ведь это же наши Враги!
— Когда в народ приходит дитя — это счастливейший из всех дней. Это спасает нас, дает нам жизнь. Вы принадлежали нам, а не им. Мы хотели вашего рождения.
Он глубоко вздохнул. В душе его шла борьба. Он старался преодолеть мучительный страх. Он растерялся и готов был расплакаться, как ребенок.
Она искоса поглядела на него:
— И долго это тебя беспокоило? Он взмахнул рукой:
— С тех самых пор, как Цапля сказала мне об этом.
— Ну так забудь. Когда ты прожил пять Долгих Светов и человеческая душа вошла в тебя, это была душа из нашего Народа, а не из Другого.
— Но в моих жилах течет кровь Других.
— Если это тебя так тревожит — что ж, пусть эта кровь станет тропой, что соединит два мира.
— «Тропой, что соединит»… — Эти слова странно отозвались в его сознании. — Тропа… что… соединит… два… мира.
— Рано или поздно нам наверняка придется встретиться с ними. Используй же свою кровь! Как Чайка — свое молоко…
Он замолчал. Мысли его спутались; странные образы мелькали перед ним. Он представил себе паутину кровеносных сосудов, тянущуюся из его груди и оплетающую лагерь Других, и того высокого седовласого человека, что являлся ему во Сне. Паутина затягивала в себя.
— Красная паутина… — прошептал он. — Я вижу…
— Что? — пронзительным голосом спросила Обрубленная Ветвь.
Видение вспыхнуло перед ним. Он стоял широко раскрыв глаза, вдыхая прохладный воздух.
— Паутина, она растет как…
— Что это значит?
— Не понимаю. Только что появилось.
— А ты хоть пытаешься разобраться, что значат твои видения?
Он почувствовал в груди какую-то зияющую пустоту. Старуха спрашивала его, в состоянии ли он вообще принять на себя какую-то ответственность за возникающие перед ним отблески, разобраться в них поглубже, найти их корни.
— Знаешь, почему ты не можешь понять своих видений? Я же знала по меньшей мере десяток Сновидцев!
— Почему же?
Она задвигала челюстями и покачала головой, выпучив покрасневшие глаза:
— Голова у тебя забита всякой чушью, вот почему! Мыслишки глупые кишат — совсем как глисты в заднице у карибу.
— Как же я могу их заглушить? — возразил он, задетый ее словами. А странные образы все мелькали перед глазами — помимо его воли.
— Следи за своим язычком, юнец, — хмыкнула она. — А уж мы тебя научим.
Он обиженно опустил глаза. Краска смущения залила его лицо.
— Как ты учился охотиться? Тебе все показывал Меченый Коготь. Ты слушал истории — и видел зверей. У тебя были учителя.
— Учителя… — Он вздохнул и закрыл глаза, чувствуя, как паутина судьбы оплетает его так туго, что он еле мог дышать.
— Конечно учителя. Ведь Цапля предлагала тебе, да? Он кивнул.
— Она лучше всех. Этот дурень — Кричащий Петухом — обычный шаман, обманщик. Вся его сила в том что он умеет выдавать выдумки за настоящие Сны. Конечно, он лечит, но это не настоящее целительство. Секретов он не знает. Помнишь, у Серой Глыбы болел зуб? Любой простак догадался бы проколоть нарыв и выпустить гной!
— Но Народ все еще слушается его? Она вздохнула, раздраженно взмахнув крючковатой рукой, похожей на птичью лапу:
— Они уже забыли, что такое настоящие Сновидцы. Я говорю тебе, мальчик мой, Сновидцев у нас больше нет.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125
— Идешь обратно? — спросил он, все еще опасаясь, что старуха привиделась ему, как все предыдущее.
— Ноги болят. От купаний в заводи у Цапли я на десять лет помолодела. Потом, я уже побывала на Обновлении. Я станцевала там столько Благодарственных Танцев, что если Отец Солнце до сих пор не знает, как я ему признательна, он уже никогда не узнает. А больше мне там делать нечего.
Он поглядел на ее серые космы.
— А ты? Куда ты собрался?
Он медлил с ответом. Он и сам толком не знал, куда идет, — лист на ветру, который носит по прихоти своей неведомая Сила.
— Я…
— Я бы сказала, что ты идешь по следам Народа, сказала она, испытующе глядя на него. — Далекая дорога, особенно для такой старухи, как я.
Он опустил глаза, так сжав рукоятку дротика, что костяшки его пальцев побелели.
— Сдаешься, да? Не выдержал? Не под силу воплотить свой Сон в явь? Побежишь плакаться, валяться
Ногах у Кричащего Петухом? Хочешь стать посмешищем?
— Это мое дело, Бабушка.
— Пусть так. — Она оттолкнула его. — Тогда уходи. Получай свое. А мне еще есть чем заняться. Я еще не до конца свою жизнь прожила.
Бегущий-в-Свете сжал зубы, чувствуя тяжесть на сердце. Он повернулся и побежал за ней следом.
— Иди же, — ворчала она, неуклюже ковыляя своим путем, при каждом шаге припадая на одну ногу. — Валяйся в ногах у Кричащего Петухом. А я уж не пропаду. Я эти земли знаю как свои пять пальцев: я здесь хаживала, еще когда мать твоей матери титьку сосала.
— Но я…
— Что? Говори погромче, мальчик мой. Ветряная Женщина так долго дула мне в уши, что они еле слышат.
— Я никогда не знал своей матери… — неуверенно сказал он. Только бы Обрубленная Ветвь еще немного поговорила с ним. Он так нуждался сейчас в поддержке. Ему нужны были силы, чтобы совершить то, что зрело в глубине его души.
— Ты никогда… Ну конечно же нет! Она умерла, родив твоего глупого братца. Даже тогда у него все шло навыворот. Родился ногами вперед. Летящая-как-Чайка пыталась повернуть его, но… знаешь, случилось то, что случилось. Даже тогда от него были одни несчастья. А подрос — пошли несчастья большие. Я всегда надеялась: может, тебе удастся смягчить его буйный нрав, да, видно, зря.
— Его буйство и неукротимость сильнее меня…
— Ох, я знаю это. И Чайка знала. Она любила тебя за твою мягкость — ты напоминал ей ее погибшую дочь. Ты знаешь, что у нее была дочь, прежде чем она усыновила вас?
Он покачал головой.
— Да, девочка эта родилась чудной. Спинной хребет наружу, и на нем — ни кожи, ни костей. Такой уродец! И ножками не шевелила. Умерла довольно быстро, но
Чайка успела к ней привязаться. Она-то рада была взять вас двоих: было чем заняться в тоске и молоко даром не пропало. — Внезапно Обрубленная Ветвь хмыкнула, хлопнув себя по бедру. — Она, помню, морщилась, когда твой братец кусал ей грудь. Зубки у него рано прорезались. Ничего, он их еще покажет. Бьюсь об заклад, что они у него отравленные! Он горько кивнул:
— Он и меня бил — раз иди два. Она широко улыбнулась:
— Он всех хоть раз, да бил.
— Обрубленная Ветвь, — неловко начал он, — так ты знала, что я и Вороний Ловчий только наполовину из нашего Народа?
Она пожала плечами, положив руку ему на плечо:
— Некоторые из нас подозревали, но твоя мать ничего не говорила, а нам было все равно!
— Как это «все равно»? — недоверчиво спросил он. — Ведь это же наши Враги!
— Когда в народ приходит дитя — это счастливейший из всех дней. Это спасает нас, дает нам жизнь. Вы принадлежали нам, а не им. Мы хотели вашего рождения.
Он глубоко вздохнул. В душе его шла борьба. Он старался преодолеть мучительный страх. Он растерялся и готов был расплакаться, как ребенок.
Она искоса поглядела на него:
— И долго это тебя беспокоило? Он взмахнул рукой:
— С тех самых пор, как Цапля сказала мне об этом.
— Ну так забудь. Когда ты прожил пять Долгих Светов и человеческая душа вошла в тебя, это была душа из нашего Народа, а не из Другого.
— Но в моих жилах течет кровь Других.
— Если это тебя так тревожит — что ж, пусть эта кровь станет тропой, что соединит два мира.
— «Тропой, что соединит»… — Эти слова странно отозвались в его сознании. — Тропа… что… соединит… два… мира.
— Рано или поздно нам наверняка придется встретиться с ними. Используй же свою кровь! Как Чайка — свое молоко…
Он замолчал. Мысли его спутались; странные образы мелькали перед ним. Он представил себе паутину кровеносных сосудов, тянущуюся из его груди и оплетающую лагерь Других, и того высокого седовласого человека, что являлся ему во Сне. Паутина затягивала в себя.
— Красная паутина… — прошептал он. — Я вижу…
— Что? — пронзительным голосом спросила Обрубленная Ветвь.
Видение вспыхнуло перед ним. Он стоял широко раскрыв глаза, вдыхая прохладный воздух.
— Паутина, она растет как…
— Что это значит?
— Не понимаю. Только что появилось.
— А ты хоть пытаешься разобраться, что значат твои видения?
Он почувствовал в груди какую-то зияющую пустоту. Старуха спрашивала его, в состоянии ли он вообще принять на себя какую-то ответственность за возникающие перед ним отблески, разобраться в них поглубже, найти их корни.
— Знаешь, почему ты не можешь понять своих видений? Я же знала по меньшей мере десяток Сновидцев!
— Почему же?
Она задвигала челюстями и покачала головой, выпучив покрасневшие глаза:
— Голова у тебя забита всякой чушью, вот почему! Мыслишки глупые кишат — совсем как глисты в заднице у карибу.
— Как же я могу их заглушить? — возразил он, задетый ее словами. А странные образы все мелькали перед глазами — помимо его воли.
— Следи за своим язычком, юнец, — хмыкнула она. — А уж мы тебя научим.
Он обиженно опустил глаза. Краска смущения залила его лицо.
— Как ты учился охотиться? Тебе все показывал Меченый Коготь. Ты слушал истории — и видел зверей. У тебя были учителя.
— Учителя… — Он вздохнул и закрыл глаза, чувствуя, как паутина судьбы оплетает его так туго, что он еле мог дышать.
— Конечно учителя. Ведь Цапля предлагала тебе, да? Он кивнул.
— Она лучше всех. Этот дурень — Кричащий Петухом — обычный шаман, обманщик. Вся его сила в том что он умеет выдавать выдумки за настоящие Сны. Конечно, он лечит, но это не настоящее целительство. Секретов он не знает. Помнишь, у Серой Глыбы болел зуб? Любой простак догадался бы проколоть нарыв и выпустить гной!
— Но Народ все еще слушается его? Она вздохнула, раздраженно взмахнув крючковатой рукой, похожей на птичью лапу:
— Они уже забыли, что такое настоящие Сновидцы. Я говорю тебе, мальчик мой, Сновидцев у нас больше нет.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125