Созерцая эти образы. Миляга задал себе вопрос, предстает ли и его образ перед мысленными взорами других Маэстро, или же стремление художника увидеть чуждо им, и то, что они воображают, зная, что он рядом, недоступно никакому зрению. Последний вариант нравился ему больше. Наверное, и сам он со временем научится избавляться от буквального восприятия, подобно тому, как удалось ему сбросить с себя то «я», которое носило его имя. Он больше не был привязан ни к Миляге, ни к его истории. «Я» этого человека было трагедией, как, впрочем, и любое другое «я», и не мечтай он в последний раз бросить взгляд на Пай-о-па, то, вполне возможно, он взмолился бы о том, чтобы наградой за Примирение стало его теперешнее состояние безграничной свободы.
Конечно, он знал, что это невозможно. Святилище Аны возникало лишь на короткое время, да и в этот промежуток у него 6ыли более масштабные цели, чем блаженство одной души. Маэстро сделали свое дело, принеся Доминионы в это священное место, и вскоре их присутствие станет излишним. Они вернутся в свои круги, а Доминионы сами сольются воедино, уничтожив Ин Ово, словно злокачественную опухоль. О том, что произойдет дальше, можно только предполагать. Лично он сомневался, что случится какое-то внезапное откровение, и все народы мира одновременно встрепенутся, почуяв долгожданную свободу. Скорее всего, процесс будет идти медленно, годами. Сначала пойдут слухи о том, что тот, кто очень сильно захочет, может отыскать в тумане мосты в неведомые миры. Потом слухи перерастут в уверенность, и мосты превратятся в оживленные улицы, а туманы – в большие облака, а через одно-два поколения на земле появятся дети, которые с рождения будут знать о том, что им открыты все пять Доминионов и что, странствуя по ним, в один прекрасный день человечество отыщет своего Бога. А сколько времени пройдет до этого благословенного дня – не так уж и важно. Ведь в тот момент, когда первый мост – сколь угодно малый – будет возведен, Имаджика обретет целостность, и в каждой живой душе в Доминионе – от только что родившегося младенца до умирающего старика – затянется какая-то крошечная ранка, а следующий вдох будет легче предыдущего.
* * *
Юдит помедлила в холле ровно столько, сколько потребовалось для того, чтобы убедиться, что Понедельник жив, и направилась к лестнице. Потоки, причинявшие ей такую боль, уже не пронизывали дом. Без сомнения, это был верный признак того, что наверху началась новая и, возможно, последняя стадия ритуала. Вооруженный двумя дубинами Клем перехватил ее у подножия.
– Сколько там еще таких тварей? – спросил он.
– Всего примерно полдюжины.
– Тогда тебе надо подежурить у задней двери, – сказал он, пихая ей одну из дубин.
– Придется тебе самому, – сказала она, проскальзывая мимо. – Постарайся удерживать их подольше.
– А ты куда?
– Остановить Милягу.
– Остановить? Но почему, Господи?
– Потому что Дауд был прав. Если он завершит Примирение, мы все погибнем.
Он отбросил дубины прочь и вцепился в нее мертвой хваткой.
– Нет, Джуди, – сказал он. – Ты знаешь, что я не могу тебе этого позволить.
Слова эти принадлежали не только Клему, но и Тэйлору. Два голоса людей, которых она любила, звучали одновременно, и это причинило ей едва ли не большую боль, чем все то, что ей пришлось услышать или увидеть на улице перед домом. Однако самообладание она не потеряла.
– Отпусти меня, – сказала она, вцепившись в перила и пытаясь высвободиться.
– Он тебя совсем сбил с толку, Джуди, – сказали ангелы. – Ты не знаешь, что делаешь.
– Прекрасно знаю, – ответила она и попыталась вырваться из его рук. Но несмотря на волдыри, хватка их была железной. Она отыскала глазами Понедельника, в надежде на его помощь, но он и Хои-Поллои из последних сил навалились на дверь, по которой гек-а-гек стучал своими мощными лапами. Какими бы прочными ни были доски, вскоре они превратятся в щепки. Она должна добраться до Миляги, пока звери не ворвались в дом, а иначе все будет кончено.
А потом, перекрывая шум, раздался голос, который ей лишь раз приходилось слышать звучащим на повышенных тонах.
– Отпустите ее.
Закутавшись в простыню, на пороге своей комнаты стояла Целестина. Неверное пламя свечей наполняло прихожую трепещущими тенями, но она стояла неподвижно, вперив в ангелов гипнотический взгляд. Те обернулись к ней, по-прежнему крепко держа свою пленницу.
– Она хочет...
– Я знаю, что она хочет, – сказала Целестина. – Раз вы наши ангелы-хранители, так защитите же нас! Отпустите ее.
Юдит почувствовала, как сомнение ослабило хватку ангелов, и, не давая им времени передумать, высвободилась и устремилась вверх по лестнице. На полпути она услышала крик и, обернувшись, увидела, что Понедельник и Хои-Поллои отброшены на пол, одна из досок двери треснула, а в образовавшуюся дыру просунулась длинная лапа, хватающая воздух в поисках добычи.
– Быстрее! – прокричала ей Целестина и шагнула к подножию лестницы, исполненная решимости преградить путь любому, кто попытается подняться наверх.
Хотя света наверху было меньше, чем выше она взбиралась, тем более настойчиво атаковали ее восприятие детали материального мира. Доски под ее босыми ногами неожиданно превратились в волшебную страну прожилок и впадин, география которой оказывала на нее гипнотическое воздействие. Но не только зрение переполнилось до краев. Перила под ее рукой были мягче шелка; хотелось ощущать снова и снова запах древесного сока и вкус пыли. Задержав дыхание и убрав руку с перил, чтобы свести к минимуму возможные источники ощущений, она попыталась сконцентрировать все свое внимание на двери Комнаты Медитации. Но атака на ее восприятие продолжалась: скрип ступенек превращался в симфонию; тени щеголяли всевозможными оттенками, каждый из которых требовал ее внимания. Однако ее подгонял доносившийся снизу шум. С каждой секундой он становился все громче, и наконец, поверх крика и рева раздался голос Сартори.
– Куда ты идешь, любовь моя? Ты не можешь меня покинуть. Я не позволю тебе. Посмотри! Любовь моя, посмотри! Я принес ножи.
Вместо того чтобы обернуться, она закрыла глаза, заткнула уши и, спотыкаясь, преодолела оставшиеся ступеньки слепой и глухой. Только оказавшись на площадке, она вновь осмелилась открыть глаза. В тот же миг искушения вновь навалились на нее. Казалось, будто каждая щербинка на каждом гвозде кричит ей: остановись и посмотри на меня! Поднимавшиеся вокруг облака пыли были созвездиями, в которых она могла затеряться навечно. Сосредоточив взгляд на дверной ручке, усилием воли она швырнула свое тело вперед и ухватилась за нее с такой силой, что боль в руке заставила искушения временно отступить, и в этот краткий миг она успела повернуть ее и распахнуть дверь.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175 176 177 178 179 180 181 182 183 184 185 186 187 188 189 190 191 192 193 194 195 196 197 198 199 200 201 202 203 204 205 206 207 208 209 210 211 212 213 214 215 216 217 218 219 220 221 222 223 224 225 226 227 228 229 230 231 232 233 234 235 236 237 238 239 240 241 242 243 244 245 246 247 248 249 250 251 252 253 254 255 256 257 258 259 260 261 262 263 264 265 266 267 268 269 270 271 272 273 274 275 276 277 278 279 280 281 282 283 284 285 286 287 288 289 290 291 292 293 294 295 296 297 298 299 300 301 302 303 304 305 306 307 308 309 310 311 312 313 314 315 316 317 318 319 320 321