ТВОРЧЕСТВО

ПОЗНАНИЕ

А  Б  В  Г  Д  Е  Ж  З  И  Й  К  Л  М  Н  О  П  Р  С  Т  У  Ф  Х  Ц  Ч  Ш  Щ  Э  Ю  Я  AZ

 

А я – тот, кто выполнил труднейшее поручение – кем оказался я?
– Сводником.
– Да, сводником. В любом случае, она мне отомстила, – сказал он кисло. – Ты только посмотри на меня! Она должна быть более чем удовлетворена.
Это было правдой. Жизнь, которую не под силу оказалось истребить ни Оскару, ни Кезуар, Целестина практически вытрясла из его тела, и теперь она держалась на тоненькой-тоненькой ниточке.
– Так это и есть история Отца? – спросила Юдит. – Большую часть ее мне приходилось слышать и раньше.
– Это история. Но в чем ее мораль?
– Скажи мне.
Он едва заметно покачал головой.
– Не знаю, смеешься ты надо мной или нет.
– Я ведь слушаю тебя, верно? Будь благодарен и за это. Мог бы сейчас подыхать тут без единого зрителя.
– Да, но ведь этого не случилось? Конечно, ты могла прийти сюда уже после моей смерти. А может быть, вообще не пришла бы. Но наши жизни вновь пересеклись – в последний раз. Это сама судьба говорит мне, чтобы я облегчил душу.
– От чего?
– Сейчас я тебе расскажу. – Вновь затрудненный вдох. – Все эти годы я размышлял над тем, почему Бог выбрал жалкого представителя актерской братии, поднял его из грязи и послал через три Доминиона себе за женщиной?
– Ему нужен был Примиритель.
– А у себя в городе Он не мог найти жену? – сказал Дауд. – Тебе не кажется это немножечко странным? Кроме того, почему Его вообще волнует, примирена ли Имаджика или нет?
Вопрос показался ей точным. Действительно, Бог, который замуровал себя в своем собственном городе и не проявил никакого желания разрушить стену между своим Доминионом и остальными, вдруг ни с того ни с сего добыл себе невесту на краю света, чтобы она родила Ему ребенка, который разрушит все стены в мире...
– Действительно, странно, – сказала она.
– Вот и я тоже так считаю.
– И у тебя есть какие-нибудь догадки?
– Я бы не сказал... Но я так думаю, у Него должна была быть какая-то цель, иначе к чему вся эта заваруха?
– Здесь какая-то интрига...
– Боги не плетут интриги. Они творят. Они защищают. Они карают.
– Так чем же Он, по-твоему, был занят?
– Вот в этом вся соль. Может быть, ты сумеешь это выяснить. Может быть, это уже выяснили другие Примирители.
– Другие?
– Те сыновья, которых Он посылал на Землю до Сартори. Может быть, они поняли, какую цель Он преследует, и отказались следовать Его воле?
Да, эту мысль стоило обдумать.
– Может быть, Христос умер вовсе не для того, чтобы спасти смертного человека от его грехов, а для того...
– ...чтобы спасти его от своего Отца?
– Да.
Она подумала о видении, которое открылось ей над Бостонской Чашей – ужасное зрелище города, да и, судя по всему, всего Доминиона, залитого необоримой чернотой, – и тело ее, которому не раз приходилось биться в припадках и судорогах после всех тех мук, что на нее обрушивались, неожиданно замерло. В ней не было ни паники, ни исступления – только бездонный ледяной ужас.
– Что же мне делать?
– Не знаю, дорогуша. Ты вольна делать все, что тебе захочется, помни об этом.
Несколько часов назад, сидя на пороге вместе с Клемом, она чувствовала горечь обиды и разочарования, сознавая, что для нее нет места в Евангелии Примирения. Теперь же это обстоятельство, похоже, могло подарить ей тонкую нить надежды. Как Дауд не раз заявлял в Башне, она не принадлежит теперь никому. Род Годольфинов угас, Кезуар погибла. Миляга пошел по стопам Христа, а Сартори либо занят строительством Нового Изорддеррекса, либо копает себе могилу. Она была сама по себе, а в мире, где все остальные были ослеплены страстью или долгом, подобное состояние имело свои выгоды. Возможно, только она сможет увидеть ситуацию со стороны и вынести беспристрастное суждение.
– Выбрать будет трудновато, – сказала она.
– Может быть, тебе лучше вообще забыть все, о чем я говорил, дорогуша, – сказал Дауд. С каждой фразой его голос становился все слабее, но он изо всех сил старался сохранить свой беспечный тон. – Просто сплетня парня из актерской братии.
– Если я попытаюсь остановить Примирение...
– Ты плюнешь в лицо Отцу, Сыну, а возможно, и Святому духу.
– А если я не стану этого делать?
– То на тебе будет лежать ответственность за все, что произойдет.
– Почему?
– Потому... – Голос его так ослабел, что даже треск разведенного им костра был громче. – ...потому что я думаю, что только ты сможешь его остановить...
Сжимавшая ее рука разжалась.
– ...ну... – сказал он. – ...вот и все...
Глаза его стали закрываться.
– ...одна последняя просьба, дорогуша? – сказал он.
– Да?
– Может быть, я прошу слишком многого...
– Чего же?
– ...я вот все думаю... могла бы ты... простить меня? Я знаю, это нелепо... но мне не хотелось бы умереть, зная, что ты презираешь меня...
Она вспомнила о той жестокой шутке, которую он сыграл с Кезуар, когда та молила его о милосердии. Пока она колебалась, вновь раздался его шепот.
– ...ведь мы были... два сапога... пара, а?
Она протянула руку, чтобы дотронуться до него и постараться утешить хотя бы немного, но не успели ее пальцы коснуться его тела, как дыхание его прервалось, а глаза окончательно закрылись. Она испустила сдавленный стон. Здравому смыслу вопреки, она ощутила горькое чувство потери.
– Что-то не так? – спросил Понедельник.
Она поднялась на ноги.
– Это зависит от твоей точки зрения, – сказала она, заимствуя дух комедийного фатализма у того, чей труп лежал у ее ног. Этот тон стоит порепетировать. Он вполне ей может пригодиться в ближайшие несколько часов. – Не дашь мне сигарету? – спросила она у Понедельника.
Понедельник выудил пачку из кармана и швырнул ей. Она вытащила одну сигарету и бросила пачку назад. Подойдя к костру, она вытащила горящую с одного конца палочку и прикурила.
– Что с парнем такое?
– Он мертв.
– И что мы будем делать?
А действительно, что? Если на ее дороге и есть развилка, то она именно здесь. Должна ли она предотвратить Примирение – это будет нетрудно, камни лежат у нее под ногами – и позволить истории заклеймить ее разрушительницей? Или же она должна не препятствовать ему и допустить опасность того, что всем историям на свете будет положен конец?
– Сколько еще будет светло? – спросила она Понедельника.
Часы у него на руке входили в состав добычи, которую он притащил на Гамут-стрит из своего первого похода. Вычурным жестом он поднес их к лицу.
– Два с половиной часа, – ответил он.
Времени на действия оставалось так мало, не говоря уже о размышлениях. Но кое-что было уже ясно: возвращение в Клеркенуэлл вместе с Понедельником – это тупик. Миляга в данный момент выступает как подручный Незримого, и его не отговорить от намерения выполнить поручение Отца – в особенности, опираясь на слова такого человека, как Дауд, который всю свою жизнь провел не в ладах с правдой.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175 176 177 178 179 180 181 182 183 184 185 186 187 188 189 190 191 192 193 194 195 196 197 198 199 200 201 202 203 204 205 206 207 208 209 210 211 212 213 214 215 216 217 218 219 220 221 222 223 224 225 226 227 228 229 230 231 232 233 234 235 236 237 238 239 240 241 242 243 244 245 246 247 248 249 250 251 252 253 254 255 256 257 258 259 260 261 262 263 264 265 266 267 268 269 270 271 272 273 274 275 276 277 278 279 280 281 282 283 284 285 286 287 288 289 290 291 292 293 294 295 296 297 298 299 300 301 302 303 304 305 306 307 308 309 310 311 312 313 314 315 316 317 318 319 320 321