Он довольно ухмыльнулся, отыскав нечто, соответствующее его вкусу.
– Я хочу сказать, что до остальных мне нет дела. Я пришел сюда только потому, что знал, что увижу тебя здесь.
Он запустил свой указательный и средний палец в извлеченную им посудину и отправил себе в рот приличную порцию шоколадного мусса.
– Хочешь? – спросил он.
Ей не хотелось, пока она не увидела, с какой жадностью пожирает он коричневую массу. Его аппетит подействовал заразительно, и она решила последовать его примеру. Мусс оказался сладким и жирным.
– Вкусно? – спросил он.
– Порочно, – ответила она. – Так что же заставило тебя передумать?
– Насчет чего?
– Ты же хотел спрятаться.
– Жизнь слишком коротка, – сказал он, снова поднося ко рту пальцы с муссом. – Кроме того, я ведь тебе только что сказал: я знал, что увижу тебя здесь.
– Ты теперь к тому же умеешь читать мысли?
– Боже мой, как вкусно! – сказал он, и улыбка его показалась ей еще более шоколадной, чем его зубы. Утонченный денди, который несколько минут назад появился в саду, теперь превратился в прожорливого мальчишку.
– У тебя весь рот в шоколаде, – сказала она.
– Хочешь умыть меня своими поцелуями? – спросил он.
– Да, – сказала она, не видя смысла скрывать свои чувства. Секреты и так принесли им в прошлом достаточно вреда.
– Тогда почему мы до сих пор здесь? – спросил он.
– Клейн никогда не простит нам, если мы уйдем. Вечеринка устроена в твою честь.
– Мы уйдем, а они тут пока поговорят о нас, – сказал он, ставя на место посудину с муссом и вытирая рот тыльной стороной руки. – Собственно говоря, им это даже больше понравится. Давай уйдем прямо сейчас, пока нас не заметили. Мы тут с тобой теряем время, а могли бы...
– ...уже давно заняться любовью.
– А я думал, это я читаю чужие мысли... – сказал он.
Когда они открыли парадную дверь, Юдит услышала, как Клейн зовет их из сада, и ее охватило чувство вины. Но оно тут же исчезло, стоило ей вспомнить о том, какое самодовольное выражение заметила она у него на лице, когда Миляга возник на пороге, и все актеры для задуманного им фарса оказались в сборе. Угрызения совести уступили место раздражению, она громко хлопнула дверью, чтобы он наверняка услышал.
3
Как только они добрались до квартиры, Юдит распахнула все окна, чтобы впустить в комнаты легкий ветерок, который, несмотря на то, что уже стемнело, еще нес с собой тепло. Разумеется, он нес с собой и новости с улицы, но ничего важного в них не было: неизбежное гудение сирен, джаз, доносившийся из клуба на углу (там окна тоже были открыты). Исполнив свое намерение, она села на кровать рядом с Милягой. Настало время для разговора, в котором не будет ничего, кроме правды.
– Не думала я, что все так обернется, – сказала она. – Здесь. Вдвоем.
– Но ты рада этому?
– Да, я рада, – сказала она, после паузы. – Такое чувство, что так и должно было случиться.
– Хорошо, – сказал он в ответ. – Я тоже чувствую, что все это совершенно естественно.
Он обнял ее и, запустив пальцы в ее густые волосы, стал нежно массировать кожу ее черепа. Она глубоко вздохнула.
– Тебе нравится? – спросил он.
– Да, нравится.
– Хочешь, я расскажу тебе, что я чувствую?
– По поводу чего?
– По поводу себя, нас.
– Я же уже сказала тебе: именно так все и должно было случиться.
– И все?
– Нет.
– Что еще?
Она закрыла глаза, и слова пришли к ней, словно побуждаемые его настойчивыми пальцами.
– Я рада тому, что ты здесь, потому что я думаю, что мы можем многому научить друг друга. Может быть, даже снова полюбить друг друга. Как это звучит?
– Для меня – прекрасно, – сказал он мягко.
– Ну а ты? Что у тебя в голове?
– Я думаю о том, что забыл, насколько странен и загадочен этот Доминион. Что только твоя помощь может сделать меня сильным. Что, боюсь, иногда я буду вести себя странно, совершать ошибки, но я хочу, чтобы ты любила меня так сильно, чтобы простить мне все это. Ты будешь любить меня так?
– Ты же знаешь, что буду, – сказала она.
– Я хочу, чтобы ты разделила со мной мои видения, Юдит. Я хочу, чтобы ты увидела то пламя, которое пылает во мне, и научилась не бояться его.
– Я не боюсь.
– Как чудесно это слышать, – сказал он. – Как это чудесно. – Он наклонился к ней и приблизил рот к ее уху. – Отныне мы будем устанавливать законы, – прошептал он. – И мир будет нам повиноваться. Да? Не существует никаких законов, кроме нас самих. Наших желаний. Наших чувств. Мы отдадим себя этому пламени, и пожар распространится.
Он поцеловал ухо, в которое лились эти соблазнительные речи, потом щеку и наконец рот. Она страстно ответила на его поцелуи, обхватила его за шею – точно так же, как он ее, впилась пальцами в плоть, из которой росли его волосы, и принялась мять ее, словно глину. Он взялся за воротник ее блузки и, не снисходя до того, чтобы иметь дело с пуговицами, разорвал ее – но не в припадке неистовой страсти, а методично, рывок за рывком, словно свершая некий ритуал. Как только обнажились ее груди, он принялся целовать их. Ее кожа была разгоряченной, но его язык был еще горячее. Он то рисовал на ней спиралевидные, влажные от слюны узоры, то сжимал губами ее соски, пока они не стали еще более твердыми, чем дразнивший их язык. Покончив с блузкой, его руки принялись за юбку и с той же методичностью стали рвать ее в клочья. Она упала на кровать, разметав в разные стороны лохмотья своей истерзанной одежды. Он оглядел ее тело и прижал руку к ее святилищу, которое пока еще было защищено от его прикосновения тонкой тканью нижнего белья.
– Сколько мужчин здесь побывало? – спросил он лишенным интонации голосом. Силуэт его головы вырисовывался на фоне белых парусов окна, и она не могла прочесть выражение его лица. – Сколько? – спросил он, лаская ее круговым движением ладони. Вопрос этот, произнесенный кем-нибудь другим, обидел или даже привел бы ее в ярость. Но его любопытство нравилось ей.
– Немного.
Он глубже засунул руку ей между ног и средним пальцем прикоснулся ко второму ее отверстию.
– А здесь? – спросил он, сильнее прижимая палец.
Это исследование, как в словесной, так и в тактильной его форме, доставило ей куда меньше удовольствия, но он настаивал.
– Скажи мне, кто здесь побывал?
– Только один человек, – сказала она.
– Годольфин?
– Да.
Он убрал палец и встал с кровати.
– Семейное пристрастие, – заметил он походя.
– Куда ты?
– Просто хочу задернуть занавески, – сказал он. – То, чем мы будем заниматься, лучше делать в темноте. – Он задернул занавески, не закрывая окон. – На тебе есть какие-нибудь драгоценности? – спросил он у нее.
– Только серьги.
– Сними их, – сказал он.
– А нельзя оставить немного света?
– Здесь и так слишком светло, – сказал он, хотя она едва различала в сумраке его силуэт:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175 176 177 178 179 180 181 182 183 184 185 186 187 188 189 190 191 192 193 194 195 196 197 198 199 200 201 202 203 204 205 206 207 208 209 210 211 212 213 214 215 216 217 218 219 220 221 222 223 224 225 226 227 228 229 230 231 232 233 234 235 236 237 238 239 240 241 242 243 244 245 246 247 248 249 250 251 252 253 254 255 256 257 258 259 260 261 262 263 264 265 266 267 268 269 270 271 272 273 274 275 276 277 278 279 280 281 282 283 284 285 286 287 288 289 290 291 292 293 294 295 296 297 298 299 300 301 302 303 304 305 306 307 308 309 310 311 312 313 314 315 316 317 318 319 320 321