останься у нас! Останься навсегда!
Среди всеобщего радостного оживления все присутствующие встретили его
слова горячим одобрением.
- Сердечно благодарю вас за даруемое мне гостеприимство, но, к
сожалению, я не могу им воспользоваться, - ответил я твердо. - Я пробуду у
вас не дольше, чем потребуется для подготовки моего отъезда на английские
острова. Могу ли я рассчитывать па вашу помощь, Манаури?
- Ты - наш брат! - ответил вождь. - Мы сделаем все, о чем ты
попросишь...
Вершину Грифов мы увидели, когда до нее оставалось еще немало миль, и
лишь после многих часов плавания приблизились наконец к ее подножию. К
этому времени солнце уже заходило и близился вечер. До ближайшего селения
араваков, лежавшего на берегу лагуны в устье реки по той стороне горы,
оставалось плыть еще добрых два часа при попутном ветре и хорошей
видимости, а тут, как назло, и ветер под вечер стих, и стали быстро
сгущаться сумерки. Не оставалось иного выхода, как подплыть поближе к горе
и бросить вблизи от берега на ночь якорь. Индейцы знали здесь каждую пядь
морского дна, но предпочитали дождаться рассвета я лишь при свете дня
ввести шхуну в залив.
Совсем стемнело, и лишь звезды светили нам, когда мы покончили
наконец со всеми делами и встали на якорь. Никто, кроме детей, и не
подумал отправляться на отдых - предстоящий день будоражил всех одинаково:
и негров, и индейцев, и меня.
Еще до наступления темноты индейцы надеялись обнаружить в море или на
берегу хоть какие-нибудь признаки человеческой жизни - хотя бы лодки
рыбаков, вышедших на ловлю, - но зрение они напрягали напрасно.
- Это непонятно, - поделился со мной недоуменном Манаури. - Я хорошо
помню, как было прежде, - под вечер рыбаки всегда выходили в море.
- Вероятнее всего, они выходили и сегодня, - высказал я
предположение.
- Мы их не видим.
- Просто они, наверно, заметили нас раньше, чем мы их, и, опасаясь
чужих людей на шхуне, укрыли свои лодки в бухте.
- Может ли так быть? - задумался вождь.
И тут я вдруг заметил, что в волнении говорю с Манаури по-аравакски.
Наверно, я безбожно коверкал слова, по, как бы там ни было, говорил и
совсем неплохо понимал все, что говорит Манаури. Как же так, я,
англичанин, точнее говоря, вирджинский англичанин польского происхождения,
- и вдруг по-аравакски! Как это? Откуда? Ни разу до этой минуты мне не
приходило в голову, что я знаю аравакский язык. Впрочем, никакого
колдовства тут, вероятно, не было, и все объяснялось очень просто: живя
вместе с Арнаком и Вагурой на необитаемом острове более года, я постоянно
изъяснялся с ними на английском языке, которым достаточно хорошо владели
оба юноши. Но между собой молодые индейцы говорили исключительно на своем
родном языке, притом ничуть не смущаясь моим присутствием. Бессознательно
я улавливал чужую речь, и притом так успешно, что постепенно, не отдавая
себе даже в этом отчета, стал понимать отдельные слова, а потом и целые
фразы. Я мало придавал всему этому значения и потому знания обретал
незаметно, исподволь, как бы скрытым путем, но вот, когда возникла
потребность, знания эти пробились наружу и полностью проявились. В
обстановке всеобщего возбуждения никто этого не заметил, кроме меня
самого.
Люди на палубе, привольно расположившись группами, вполголоса
переговаривались, впадая порой в долгое молчание. И тогда чуткое ухо легко
выхватывало звуки, доносившиеся с материка. До берега было не больше
пятидесяти-шестидесяти саженей, и до слуха долетали голоса ночных
джунглей, а чуть ближе - шум ленивой морской волны, ласково бившей изредка
о прибрежный песок. Еще при свете дня я убедился, что растительность здесь
была очень похожа на ту, среди которой мне довелось жить на острове: не
сплошной непроходимый лес, а высокий кустарник, сухой и колючий,
перемежающийся зарослями знакомых мне кактусов и агав, среди которых лишь
изредка кое-где возносились стройные пальмы и другие высокоствольные
деревья. Отзвуки ночной жизни природы, доносившиеся оттуда, были почти
такими же, как и в дебрях моего острова, но насколько же глубже проникали
они в душу! Непередаваемым волнением теснили они сердце, будоражили
воображение. И я понимал отчего - звуки эти исходили от таинственной
огромной земли, покрытой где-то в глубине непроходимыми джунглями,
изрезанной руслами громадных рек, от земли, по которой бродили неведомые
племена диких туземцев, где жестокие испанцы и португальцы основывали
города и беспощадным мечом утверждали свои законы и свою религию. Одним
словом, это были звуки земли, сулившей грозное будущее, полное неведомых
приключений и опасностей.
Вождь Манаури, Арнак и Вагура сидели рядом со мной. Сгорая от
любопытства поскорее узнать, что ждет меня завтра, я стал расспрашивать
вождя о селениях араваков. С удивлением я узнал, что деревень здесь было
немного, всего пять.
- Только пять селений? И больше нет?
- Здесь нет.
- Зато, наверное, это очень большие селения?
- Есть и большие, есть и маленькие. В моей деревне, одной из самых
больших, при мне жили почти три раза по сто человек.
- Триста воинов?
- Нет, триста всего. И воинов, и стариков, и детей, и женщин.
- Сколько же примерно человек во всех пяти деревнях?
- Почти десять раз по сто.
- Вместе с женщинами и детьми?
- Да, вместе с женщинами и детьми.
Я едва верил собственным ушам.
- Значит, вас так мало?! Ты не шутишь, Манаури?
- Нет, Ян, я не шучу.
- И это все племя араваков? Я думал, вас больше.
- Ты не ошибался. Араваков намного больше - это великое племя, но
живет оно не здесь, а далеко на юге, в краю, который зовется Гвиана, в
месяце пути от нас.
- Месяц пути - это примерно пятьсот миль?
- Возможно, пятьсот, возможно, больше. Чтобы попасть туда, нужно
перейти великую реку Ибириноко и еще много-много дней идти на юг от этой
реки. Там находятся селения нашего народа.
- Реку Ибириноко?
- Это индейское название реки, которую испанцы зовут Ориноко.
- Значит, здесь живет только небольшой род племени араваков?
- Небольшой род, правильно.
Известие это в первый момент встревожило меня: если здесь так мало
людей, то, возможно, не найдется даже охотников доставить меня до
английских островов Карибского моря. Но Манаури уверял, что мне не о чем
беспокоиться: люди найдутся - это его забота.
Обстоятельства появления здесь, на севере, вдали от основных селений,
небольшой части араваков вождь объяснил мне так.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175 176 177 178 179
Среди всеобщего радостного оживления все присутствующие встретили его
слова горячим одобрением.
- Сердечно благодарю вас за даруемое мне гостеприимство, но, к
сожалению, я не могу им воспользоваться, - ответил я твердо. - Я пробуду у
вас не дольше, чем потребуется для подготовки моего отъезда на английские
острова. Могу ли я рассчитывать па вашу помощь, Манаури?
- Ты - наш брат! - ответил вождь. - Мы сделаем все, о чем ты
попросишь...
Вершину Грифов мы увидели, когда до нее оставалось еще немало миль, и
лишь после многих часов плавания приблизились наконец к ее подножию. К
этому времени солнце уже заходило и близился вечер. До ближайшего селения
араваков, лежавшего на берегу лагуны в устье реки по той стороне горы,
оставалось плыть еще добрых два часа при попутном ветре и хорошей
видимости, а тут, как назло, и ветер под вечер стих, и стали быстро
сгущаться сумерки. Не оставалось иного выхода, как подплыть поближе к горе
и бросить вблизи от берега на ночь якорь. Индейцы знали здесь каждую пядь
морского дна, но предпочитали дождаться рассвета я лишь при свете дня
ввести шхуну в залив.
Совсем стемнело, и лишь звезды светили нам, когда мы покончили
наконец со всеми делами и встали на якорь. Никто, кроме детей, и не
подумал отправляться на отдых - предстоящий день будоражил всех одинаково:
и негров, и индейцев, и меня.
Еще до наступления темноты индейцы надеялись обнаружить в море или на
берегу хоть какие-нибудь признаки человеческой жизни - хотя бы лодки
рыбаков, вышедших на ловлю, - но зрение они напрягали напрасно.
- Это непонятно, - поделился со мной недоуменном Манаури. - Я хорошо
помню, как было прежде, - под вечер рыбаки всегда выходили в море.
- Вероятнее всего, они выходили и сегодня, - высказал я
предположение.
- Мы их не видим.
- Просто они, наверно, заметили нас раньше, чем мы их, и, опасаясь
чужих людей на шхуне, укрыли свои лодки в бухте.
- Может ли так быть? - задумался вождь.
И тут я вдруг заметил, что в волнении говорю с Манаури по-аравакски.
Наверно, я безбожно коверкал слова, по, как бы там ни было, говорил и
совсем неплохо понимал все, что говорит Манаури. Как же так, я,
англичанин, точнее говоря, вирджинский англичанин польского происхождения,
- и вдруг по-аравакски! Как это? Откуда? Ни разу до этой минуты мне не
приходило в голову, что я знаю аравакский язык. Впрочем, никакого
колдовства тут, вероятно, не было, и все объяснялось очень просто: живя
вместе с Арнаком и Вагурой на необитаемом острове более года, я постоянно
изъяснялся с ними на английском языке, которым достаточно хорошо владели
оба юноши. Но между собой молодые индейцы говорили исключительно на своем
родном языке, притом ничуть не смущаясь моим присутствием. Бессознательно
я улавливал чужую речь, и притом так успешно, что постепенно, не отдавая
себе даже в этом отчета, стал понимать отдельные слова, а потом и целые
фразы. Я мало придавал всему этому значения и потому знания обретал
незаметно, исподволь, как бы скрытым путем, но вот, когда возникла
потребность, знания эти пробились наружу и полностью проявились. В
обстановке всеобщего возбуждения никто этого не заметил, кроме меня
самого.
Люди на палубе, привольно расположившись группами, вполголоса
переговаривались, впадая порой в долгое молчание. И тогда чуткое ухо легко
выхватывало звуки, доносившиеся с материка. До берега было не больше
пятидесяти-шестидесяти саженей, и до слуха долетали голоса ночных
джунглей, а чуть ближе - шум ленивой морской волны, ласково бившей изредка
о прибрежный песок. Еще при свете дня я убедился, что растительность здесь
была очень похожа на ту, среди которой мне довелось жить на острове: не
сплошной непроходимый лес, а высокий кустарник, сухой и колючий,
перемежающийся зарослями знакомых мне кактусов и агав, среди которых лишь
изредка кое-где возносились стройные пальмы и другие высокоствольные
деревья. Отзвуки ночной жизни природы, доносившиеся оттуда, были почти
такими же, как и в дебрях моего острова, но насколько же глубже проникали
они в душу! Непередаваемым волнением теснили они сердце, будоражили
воображение. И я понимал отчего - звуки эти исходили от таинственной
огромной земли, покрытой где-то в глубине непроходимыми джунглями,
изрезанной руслами громадных рек, от земли, по которой бродили неведомые
племена диких туземцев, где жестокие испанцы и португальцы основывали
города и беспощадным мечом утверждали свои законы и свою религию. Одним
словом, это были звуки земли, сулившей грозное будущее, полное неведомых
приключений и опасностей.
Вождь Манаури, Арнак и Вагура сидели рядом со мной. Сгорая от
любопытства поскорее узнать, что ждет меня завтра, я стал расспрашивать
вождя о селениях араваков. С удивлением я узнал, что деревень здесь было
немного, всего пять.
- Только пять селений? И больше нет?
- Здесь нет.
- Зато, наверное, это очень большие селения?
- Есть и большие, есть и маленькие. В моей деревне, одной из самых
больших, при мне жили почти три раза по сто человек.
- Триста воинов?
- Нет, триста всего. И воинов, и стариков, и детей, и женщин.
- Сколько же примерно человек во всех пяти деревнях?
- Почти десять раз по сто.
- Вместе с женщинами и детьми?
- Да, вместе с женщинами и детьми.
Я едва верил собственным ушам.
- Значит, вас так мало?! Ты не шутишь, Манаури?
- Нет, Ян, я не шучу.
- И это все племя араваков? Я думал, вас больше.
- Ты не ошибался. Араваков намного больше - это великое племя, но
живет оно не здесь, а далеко на юге, в краю, который зовется Гвиана, в
месяце пути от нас.
- Месяц пути - это примерно пятьсот миль?
- Возможно, пятьсот, возможно, больше. Чтобы попасть туда, нужно
перейти великую реку Ибириноко и еще много-много дней идти на юг от этой
реки. Там находятся селения нашего народа.
- Реку Ибириноко?
- Это индейское название реки, которую испанцы зовут Ориноко.
- Значит, здесь живет только небольшой род племени араваков?
- Небольшой род, правильно.
Известие это в первый момент встревожило меня: если здесь так мало
людей, то, возможно, не найдется даже охотников доставить меня до
английских островов Карибского моря. Но Манаури уверял, что мне не о чем
беспокоиться: люди найдутся - это его забота.
Обстоятельства появления здесь, на севере, вдали от основных селений,
небольшой части араваков вождь объяснил мне так.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175 176 177 178 179