Станьте, прощу вас, хоть ненадолго нормальными людьми, и давайте
трезво, как добрые соседи, поразмыслим о наших делах...
Оба голландца взирали на меня с мрачным бешенством, но вид моего с
ног до головы вооруженного отряда, стоявшего во дворе, смирял их пыл.
- Итак, осмелюсь, - продолжал я, - еще раз покорнейше просить его
превосходительство ван Хусеса дать письменный ответ на обращение
губернатора Каракаса. То есть я прошу письменного заверения, что голландцы
никогда впредь не станут натравливать разбойные отряды карибов и акавоев
на мирные индейские племена.
- А если его превосходительство ван Хусес не захочет подписать такое
письмо?
- Ну что ж, тогда война. Будут гибнуть голландцы, карибы и акавои,
гореть голландские плантации, на плантациях будут восставать негры-рабы,
восстания охватят берега рек Коттика, Демерара, Эссекибо, Бербис,
Вируни... Тогда, возможно, будут обречены на смерть или, уж во всяком
случае, на долгие годы тяжкого плена двенадцать голландских
пленников-заложников...
- Какие заложники? Кто они? Что за вздор вы несете? - подпрыгнул в
кресле Снайдерханс.
- Какие заложники? Как, разве вы не знаете? Это владельцы трех
восставших плантаций на Эссекибо. Ваши соотечественники, которых мы спасли
от гнева восставших рабов, взяв их под свою защиту в качестве
заложников...
- Где они, черт вас побери? - прервал меня Снайдерханс.
- О, не тревожьтесь! Они в надежном месте, и пока им ничто не
угрожает.
- Вы можете назвать нам их имена? - вмешался секретарь.
- Конечно, отчего же нет. Это минхер Хендрих Рейнат, бывший владелец
плантации Бленхейм, его жена и трое их детей; минхер Лоренс Зеегелаар,
бывший плантатор Бленбурга, его жена и двое их детей; это, наконец, мисс
Моника ван Эйс, гувернантка плантатора Карла Риддербока из Вольвегата и
двое его детей.
Секретарь наклонился к Снайдерхансу и что-то зашептал ему на ухо.
Потом оба мрачно уставились на меня.
- И что же их ждет? - резко спросил Снайдерханс.
- Они будут нашими гостями, - ответил я, - до тех пор, пока его
превосходительство ван Хусес не пришлет за ними своего полномочного
представителя, который одновременно доставит письменный ответ на послание
губернатора Каракаса.
- А если его превосходительство ван Хусес все-таки откажется дать
письменный ответ? - с упрямством, достойным лучшего применения, повторил
Снайдерханс.
- Ну что ж! Я уже говорил: взрослые останутся заложниками, а детей
придется, вероятно, отправить в какой-нибудь испанский монастырь на
воспитание... Одним словом, мы ждем ответа на острове Каииве, в нижнем
течении реки Ориноко, в течение трех месяцев, считая с сегодняшнего дня...
- А какие у нас гарантии, что вы сдержите свое обещание?
- О, ну конечно! - Я встал, давая понять, что считаю переговоры
оконченными. - Конечно, я понимаю, голова у вас идет кругом от возникших
забот, которые вы сами же и породили своей недальновидностью и
жестокостью. Неудивительно поэтому, что вы не отдаете себе отчета, с кем
имеете дело...
- Мы знаем, с кем имеем дело! - буркнул Снайдерханс.
- А если знаете, то как смеете сомневаться в том, что мы выполним
свои обещания? Да, кстати, вам следует знать и еще одно: если вы вздумаете
послать в погоню за нами своих солдат, не забудьте позаботиться об их
вдовах.
Не говоря больше ни слова, я слегка поклонился, и мы вышли из
комнаты. Не прошло и минуты, как мой отряд и отряд Вагуры спешно
направились к опушке леса, и мы не мешкая двинулись прочь по широкой
тропе, ведущей от столицы на юг.
На бегу я стащил с себя неудобный капитанский мундир и бросил его
Симаре.
"Довольно, довольно с меня кровопролития! Прочь из этих краев, краев
больших полноводных рек и бескрайних лесов, краев прекрасных, но
искалеченных безжалостным сапогом голландских колонизаторов и жестоких
поработителей!" Скорее бежать из этого ада человеческой алчности и ужаса
колониального рабства и угнетения - это становилось непреодолимой
потребностью моего разума, души и сердца.
Часа через два после захода солнца под темным пасмурным небом начался
морской отлив. Течение все ускорялось и уносило наше судно из этой адской
тюрьмы.
Полтора дня мы плыли вниз по Эссекибо. Никто не посмел встать на
нашем пути. Когда позади остались острова устья реки и впереди открылось
море, веселый южный ветер подхватил наши паруса и помчал нас к дому.
С наступлением дня мы были уже на траверзе впадения Померуна в море.
Нас никто не преследовал!
АРНАК БУДЕТ ЖИТЬ!
Весь предыдущий день на суше и все дни пути по морю на шхуне я был
занят заботами о жизни Арнака. Каждый час я наведывался к другу, лежавшему
в тени парусов, и со стесненным сердцем подолгу сидел подле него. Он все
еще был недвижим, словно спал, но фактически находился в бессознательном
состоянии. Два усердных опекуна не отходили от него ни днем ни ночью: наш
мудрый Арасибо, знающий все целебные травы и магические заклинания, а
также верная индианка Хайами из племени макуши. Она постоянно была при нем
и взывала к каким-то своим духам. Родная сестра бы не заботилась о раненом
более преданно.
На мои вопрошающие взгляды Арасибо неизменно отвечал, корча свое
уродливое лицо:
- Он будет жить, Белый Ягуар! Верь мне!
Какие-то настойки трав, которыми Арасибо омывал раны и поил Арнака на
всем пути нашего морского перехода, оказывали чудотворное действие. На
второй день Арнак открыл глаза, и, хотя жар все еще не спадал, взгляд его
был почти осознанным. Потом он уснул, и это был живительный сон. Глаза
Хайами налились слезами радости, да и всем нам, друзьям Арнака, стало
легче на душе - призрак смерти, круживший до сих пор над ним, казалось,
стал отступать.
Пришло время подумать и о нашем ближайшем будущем. Я призвал
негритянку Марию, бывшую няньку детей плантатора Рейната в Бленхейме,
Фуюди и молодую голландку Монику. Мы сидели на носу корабля и вели
дружескую беседу. Моника была славной девушкой и с жестокими голландскими
плантаторами не имела ничего общего, поэтому мне важно было привлечь ее на
нашу сторону. На плантации Вольвегат ей редко доводилось наблюдать
жестокость по отношению к невольникам, процветавшую на других плантациях,
и диким казалось то чудовищное воспитание, которое получили дети Рейната.
- Пока, - начал я, - четырем нашим заложникам-плантаторам придется
погостить несколько недель, а может, и больше, у вождя Оронапи на острове
Каииве, я хотел бы взять всех детей с собой в Кумаку и просить вас
заняться там перевоспитанием этих несчастных, выросших под воздействием
родителей безжалостными зверенышами.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175 176 177 178 179
трезво, как добрые соседи, поразмыслим о наших делах...
Оба голландца взирали на меня с мрачным бешенством, но вид моего с
ног до головы вооруженного отряда, стоявшего во дворе, смирял их пыл.
- Итак, осмелюсь, - продолжал я, - еще раз покорнейше просить его
превосходительство ван Хусеса дать письменный ответ на обращение
губернатора Каракаса. То есть я прошу письменного заверения, что голландцы
никогда впредь не станут натравливать разбойные отряды карибов и акавоев
на мирные индейские племена.
- А если его превосходительство ван Хусес не захочет подписать такое
письмо?
- Ну что ж, тогда война. Будут гибнуть голландцы, карибы и акавои,
гореть голландские плантации, на плантациях будут восставать негры-рабы,
восстания охватят берега рек Коттика, Демерара, Эссекибо, Бербис,
Вируни... Тогда, возможно, будут обречены на смерть или, уж во всяком
случае, на долгие годы тяжкого плена двенадцать голландских
пленников-заложников...
- Какие заложники? Кто они? Что за вздор вы несете? - подпрыгнул в
кресле Снайдерханс.
- Какие заложники? Как, разве вы не знаете? Это владельцы трех
восставших плантаций на Эссекибо. Ваши соотечественники, которых мы спасли
от гнева восставших рабов, взяв их под свою защиту в качестве
заложников...
- Где они, черт вас побери? - прервал меня Снайдерханс.
- О, не тревожьтесь! Они в надежном месте, и пока им ничто не
угрожает.
- Вы можете назвать нам их имена? - вмешался секретарь.
- Конечно, отчего же нет. Это минхер Хендрих Рейнат, бывший владелец
плантации Бленхейм, его жена и трое их детей; минхер Лоренс Зеегелаар,
бывший плантатор Бленбурга, его жена и двое их детей; это, наконец, мисс
Моника ван Эйс, гувернантка плантатора Карла Риддербока из Вольвегата и
двое его детей.
Секретарь наклонился к Снайдерхансу и что-то зашептал ему на ухо.
Потом оба мрачно уставились на меня.
- И что же их ждет? - резко спросил Снайдерханс.
- Они будут нашими гостями, - ответил я, - до тех пор, пока его
превосходительство ван Хусес не пришлет за ними своего полномочного
представителя, который одновременно доставит письменный ответ на послание
губернатора Каракаса.
- А если его превосходительство ван Хусес все-таки откажется дать
письменный ответ? - с упрямством, достойным лучшего применения, повторил
Снайдерханс.
- Ну что ж! Я уже говорил: взрослые останутся заложниками, а детей
придется, вероятно, отправить в какой-нибудь испанский монастырь на
воспитание... Одним словом, мы ждем ответа на острове Каииве, в нижнем
течении реки Ориноко, в течение трех месяцев, считая с сегодняшнего дня...
- А какие у нас гарантии, что вы сдержите свое обещание?
- О, ну конечно! - Я встал, давая понять, что считаю переговоры
оконченными. - Конечно, я понимаю, голова у вас идет кругом от возникших
забот, которые вы сами же и породили своей недальновидностью и
жестокостью. Неудивительно поэтому, что вы не отдаете себе отчета, с кем
имеете дело...
- Мы знаем, с кем имеем дело! - буркнул Снайдерханс.
- А если знаете, то как смеете сомневаться в том, что мы выполним
свои обещания? Да, кстати, вам следует знать и еще одно: если вы вздумаете
послать в погоню за нами своих солдат, не забудьте позаботиться об их
вдовах.
Не говоря больше ни слова, я слегка поклонился, и мы вышли из
комнаты. Не прошло и минуты, как мой отряд и отряд Вагуры спешно
направились к опушке леса, и мы не мешкая двинулись прочь по широкой
тропе, ведущей от столицы на юг.
На бегу я стащил с себя неудобный капитанский мундир и бросил его
Симаре.
"Довольно, довольно с меня кровопролития! Прочь из этих краев, краев
больших полноводных рек и бескрайних лесов, краев прекрасных, но
искалеченных безжалостным сапогом голландских колонизаторов и жестоких
поработителей!" Скорее бежать из этого ада человеческой алчности и ужаса
колониального рабства и угнетения - это становилось непреодолимой
потребностью моего разума, души и сердца.
Часа через два после захода солнца под темным пасмурным небом начался
морской отлив. Течение все ускорялось и уносило наше судно из этой адской
тюрьмы.
Полтора дня мы плыли вниз по Эссекибо. Никто не посмел встать на
нашем пути. Когда позади остались острова устья реки и впереди открылось
море, веселый южный ветер подхватил наши паруса и помчал нас к дому.
С наступлением дня мы были уже на траверзе впадения Померуна в море.
Нас никто не преследовал!
АРНАК БУДЕТ ЖИТЬ!
Весь предыдущий день на суше и все дни пути по морю на шхуне я был
занят заботами о жизни Арнака. Каждый час я наведывался к другу, лежавшему
в тени парусов, и со стесненным сердцем подолгу сидел подле него. Он все
еще был недвижим, словно спал, но фактически находился в бессознательном
состоянии. Два усердных опекуна не отходили от него ни днем ни ночью: наш
мудрый Арасибо, знающий все целебные травы и магические заклинания, а
также верная индианка Хайами из племени макуши. Она постоянно была при нем
и взывала к каким-то своим духам. Родная сестра бы не заботилась о раненом
более преданно.
На мои вопрошающие взгляды Арасибо неизменно отвечал, корча свое
уродливое лицо:
- Он будет жить, Белый Ягуар! Верь мне!
Какие-то настойки трав, которыми Арасибо омывал раны и поил Арнака на
всем пути нашего морского перехода, оказывали чудотворное действие. На
второй день Арнак открыл глаза, и, хотя жар все еще не спадал, взгляд его
был почти осознанным. Потом он уснул, и это был живительный сон. Глаза
Хайами налились слезами радости, да и всем нам, друзьям Арнака, стало
легче на душе - призрак смерти, круживший до сих пор над ним, казалось,
стал отступать.
Пришло время подумать и о нашем ближайшем будущем. Я призвал
негритянку Марию, бывшую няньку детей плантатора Рейната в Бленхейме,
Фуюди и молодую голландку Монику. Мы сидели на носу корабля и вели
дружескую беседу. Моника была славной девушкой и с жестокими голландскими
плантаторами не имела ничего общего, поэтому мне важно было привлечь ее на
нашу сторону. На плантации Вольвегат ей редко доводилось наблюдать
жестокость по отношению к невольникам, процветавшую на других плантациях,
и диким казалось то чудовищное воспитание, которое получили дети Рейната.
- Пока, - начал я, - четырем нашим заложникам-плантаторам придется
погостить несколько недель, а может, и больше, у вождя Оронапи на острове
Каииве, я хотел бы взять всех детей с собой в Кумаку и просить вас
заняться там перевоспитанием этих несчастных, выросших под воздействием
родителей безжалостными зверенышами.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175 176 177 178 179