Это был субъект лет пятидесяти, с развязными
манерами и грубой речью. Пожимая мне руку, он зычно рявкнул:
- Приветствую славного сына моей родины в этой поганой стране! Откуда
тебя, сэр, занесло в это дрянное захолустье?
- Сначала из Вирджинии, а потом уж с Ориноко...
- И что загнало сюда твою милость? Торговля?
- Нет. Дружба с индейцами.
- Ха-ха-ха! Разрази меня гром, это интересно! Позволь пригласить
тебя, сэр, на стаканчик виски после того, как я выпотрошу эту, с
позволения сказать, шайку минхеров.
Проговорив это, он поспешно удалился, поскольку с корабля начали
выпускать первых невольников.
Боже милостивый, какое же ужасное зрелище они собой являли! С корабля
их не выпускали, а буквально пинками сталкивали. Это были не люди, а
какие-то жалкие их подобия, настолько истощенные, что некоторые из них не
в силах были держаться на ногах и ползли на четвереньках. Это были живые
трупы, одна кожа и кости.
От истощения и болезней кожа на телах негров из черной стала какой-то
серой, словно покрытой плесенью. Почти пять месяцев они лежали вповалку в
трюмах корабля, закованные в кандалы; тела их были покрыты ранами и
язвами, лица ужасны, в глазах - безумный ужас. Те немногие, что нашли в
себе силы сойти на берег самостоятельно, оглушенные свежим воздухом и
солнцем, шатались словно пьяные, а некоторые прямо тут же валились с ног
на землю.
- Ваша милость, вы смотрите на них с ужасом и скорбью! - по-английски
обратился ко мне с сардонической усмешкой стоявший рядом голландец. -
Ничего страшного! Это выносливая скотина! Недельки через три, отведав
хорошего кнута, придут в себя и станут работать за двоих, а то и за троих!
- Да ну! Неужели?! - пробормотал я, а тот принял это за одобрение.
Капитан корабля, мой новый знакомец, без устали носился по набережной
- это был его светлый день: главное - повыгоднее сбыть свой черный товар,
обратив его в деньги.
По установленным голландцами законам только корабли голландской
Ост-Индской компании имели право доставлять из Африки в колонию черных
рабов. Но кораблей этих не хватало, а спрос на рабов здесь был столь
велик, что голландские власти нередко закрывали глаза на появление в
здешних портах и других судов, особенно английских.
Итак, началась выгрузка черного товара. Из трюмов появлялись все
новые и новые негры. Я был поражен, сколько их могло там поместиться:
бедняг, видимо, набили туда как сельдей в бочку. Несколько трупов тут же
оттащили в сторону. Совсем больных практичные голландцы, поднаторевшие в
этих делах, требовали немедленно убивать, поскольку, мол, проку от них уже
не будет. Капитану не хотелось терять свои барыши, между ним и голландцами
на этой почве то и дело вспыхивали яростные перепалки. Спорили буквально
из-за каждого тяжело больного; порой, хотя и редко, капитану удавалось
выиграть спор и отстоять жизнь одного из несчастных, остальных же убивали
на месте. Когда с корабля выгрузили последних негров, а было их человек
двести (притом столько же примерно погибло в пути), пришла очередь
негритянок. Их было значительно меньше, и выглядели они чуть лучше и
здоровее. Последними на берег матросы высадили около двадцати женщин
помоложе и явно покрасивее. О них капитан проявлял особую заботу - все они
были дороже в цене, чем остальные невольники, поскольку каждая ждала
ребенка, а по закону ребенок, родившийся у рабыни, тоже становился рабом и
собственностью владельца его матери.
Торгом и товаром голландцы остались довольны, в столь же добром
расположении духа пребывал и капитан - перебранка с купцами закончилась.
Он подошел ко мне, довольно улыбаясь и потирая руки:
- Well, рейс завершился удачно. Все устроилось в лучшем виде.
Подождем еще пару минут, пока голландцы притащат остальные деньги, а потом
отдохнем в моей каюте за стаканчиком виски.
Все происходящее было настолько омерзительно, что я не мог больше
сдерживаться и голосом, дрожащим от гнева, выплеснул в самодовольную рожу
капитана все свое презрение:
- Капитан "Доброй надежды"! Ты - последняя скотина!!!
От неожиданности он буквально остолбенел.
- Что? Что?! - захрипел он, вытаращив глаза.
- Ты - последняя скотина и отъявленный негодяй! - повторил я и
спокойным шагом направился к ожидавшим меня аравакам. Они вскинули мушкеты
на изготовку.
ЖЕСТОКОСТЬ ГОЛЛАНДЦЕВ
Разгрузка невольников с корабля произвела гнетущее впечатление и на
моих товарищей. После возвращения на шхуну весь конец дня только и было
разговоров об этом событии; у всех сжимались кулаки и особенно у Мигуэля и
наших четырех негров.
Поскольку вестей о скором возвращении генерального директора ван
Хусеса в столицу все не было, мы решили с пользой провести время ожидания
и заняться охотой в ближайших джунглях и ловлей рыбы в Эссекибо. Обычно с
рассветом группы наших охотников и рыбаков отправлялись на несколько, а то
и на десяток с лишним миль вниз или вверх по реке и там, вдали от города и
вообще от людей, прочесывали берега реки и чащу леса. Это приносило
двойную пользу: мы добывали пищу и поддерживали свою боевую форму. Кроме
того, в итоге мы неплохо изучили ближайшие окрестности и, между прочим,
открыли лесную тропу, а точнее - дорогу, ведущую из столицы на юг,
вероятнее всего, именно туда, где милях в двадцати от города находились,
как мы слышали, голландские плантации сахарного тростника. Местами дорога
порой выходила из чащи на берег Эссекибо, к самой воде.
В одном из таких мест однажды мы, скрываясь в чаще, стали свидетелями
грустной картины - несколько с ног до головы вооруженных карибов вели по
направлению к столице толпу из двух десятков опутанных веревками
пленников-негров. Нетрудно было догадаться, что это рабы, бежавшие с
плантаций и пойманные карибами. Несколько растерявшись от неожиданности,
мы не успели что-либо предпринять, и вся группа скрылась в лесу.
Как оказалось позже, пленников бросили в тюрьму, а власти объявили,
что утром следующего дня состоится публичный суд над ними и наказание
преступников.
На следующий день я разрешил половине команды сойти на берег, чтобы
лично убедиться, как отправляется здесь голландское правосудие; остальная
часть экипажа с оружием в руках несла на шхуне службу охраны - мне не
хотелось каких-нибудь неприятных случайностей.
К судебной процедуре, которую намечалось провести под открытым небом
на главной площади столицы, голландцы готовились как к важной церемонии.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175 176 177 178 179
манерами и грубой речью. Пожимая мне руку, он зычно рявкнул:
- Приветствую славного сына моей родины в этой поганой стране! Откуда
тебя, сэр, занесло в это дрянное захолустье?
- Сначала из Вирджинии, а потом уж с Ориноко...
- И что загнало сюда твою милость? Торговля?
- Нет. Дружба с индейцами.
- Ха-ха-ха! Разрази меня гром, это интересно! Позволь пригласить
тебя, сэр, на стаканчик виски после того, как я выпотрошу эту, с
позволения сказать, шайку минхеров.
Проговорив это, он поспешно удалился, поскольку с корабля начали
выпускать первых невольников.
Боже милостивый, какое же ужасное зрелище они собой являли! С корабля
их не выпускали, а буквально пинками сталкивали. Это были не люди, а
какие-то жалкие их подобия, настолько истощенные, что некоторые из них не
в силах были держаться на ногах и ползли на четвереньках. Это были живые
трупы, одна кожа и кости.
От истощения и болезней кожа на телах негров из черной стала какой-то
серой, словно покрытой плесенью. Почти пять месяцев они лежали вповалку в
трюмах корабля, закованные в кандалы; тела их были покрыты ранами и
язвами, лица ужасны, в глазах - безумный ужас. Те немногие, что нашли в
себе силы сойти на берег самостоятельно, оглушенные свежим воздухом и
солнцем, шатались словно пьяные, а некоторые прямо тут же валились с ног
на землю.
- Ваша милость, вы смотрите на них с ужасом и скорбью! - по-английски
обратился ко мне с сардонической усмешкой стоявший рядом голландец. -
Ничего страшного! Это выносливая скотина! Недельки через три, отведав
хорошего кнута, придут в себя и станут работать за двоих, а то и за троих!
- Да ну! Неужели?! - пробормотал я, а тот принял это за одобрение.
Капитан корабля, мой новый знакомец, без устали носился по набережной
- это был его светлый день: главное - повыгоднее сбыть свой черный товар,
обратив его в деньги.
По установленным голландцами законам только корабли голландской
Ост-Индской компании имели право доставлять из Африки в колонию черных
рабов. Но кораблей этих не хватало, а спрос на рабов здесь был столь
велик, что голландские власти нередко закрывали глаза на появление в
здешних портах и других судов, особенно английских.
Итак, началась выгрузка черного товара. Из трюмов появлялись все
новые и новые негры. Я был поражен, сколько их могло там поместиться:
бедняг, видимо, набили туда как сельдей в бочку. Несколько трупов тут же
оттащили в сторону. Совсем больных практичные голландцы, поднаторевшие в
этих делах, требовали немедленно убивать, поскольку, мол, проку от них уже
не будет. Капитану не хотелось терять свои барыши, между ним и голландцами
на этой почве то и дело вспыхивали яростные перепалки. Спорили буквально
из-за каждого тяжело больного; порой, хотя и редко, капитану удавалось
выиграть спор и отстоять жизнь одного из несчастных, остальных же убивали
на месте. Когда с корабля выгрузили последних негров, а было их человек
двести (притом столько же примерно погибло в пути), пришла очередь
негритянок. Их было значительно меньше, и выглядели они чуть лучше и
здоровее. Последними на берег матросы высадили около двадцати женщин
помоложе и явно покрасивее. О них капитан проявлял особую заботу - все они
были дороже в цене, чем остальные невольники, поскольку каждая ждала
ребенка, а по закону ребенок, родившийся у рабыни, тоже становился рабом и
собственностью владельца его матери.
Торгом и товаром голландцы остались довольны, в столь же добром
расположении духа пребывал и капитан - перебранка с купцами закончилась.
Он подошел ко мне, довольно улыбаясь и потирая руки:
- Well, рейс завершился удачно. Все устроилось в лучшем виде.
Подождем еще пару минут, пока голландцы притащат остальные деньги, а потом
отдохнем в моей каюте за стаканчиком виски.
Все происходящее было настолько омерзительно, что я не мог больше
сдерживаться и голосом, дрожащим от гнева, выплеснул в самодовольную рожу
капитана все свое презрение:
- Капитан "Доброй надежды"! Ты - последняя скотина!!!
От неожиданности он буквально остолбенел.
- Что? Что?! - захрипел он, вытаращив глаза.
- Ты - последняя скотина и отъявленный негодяй! - повторил я и
спокойным шагом направился к ожидавшим меня аравакам. Они вскинули мушкеты
на изготовку.
ЖЕСТОКОСТЬ ГОЛЛАНДЦЕВ
Разгрузка невольников с корабля произвела гнетущее впечатление и на
моих товарищей. После возвращения на шхуну весь конец дня только и было
разговоров об этом событии; у всех сжимались кулаки и особенно у Мигуэля и
наших четырех негров.
Поскольку вестей о скором возвращении генерального директора ван
Хусеса в столицу все не было, мы решили с пользой провести время ожидания
и заняться охотой в ближайших джунглях и ловлей рыбы в Эссекибо. Обычно с
рассветом группы наших охотников и рыбаков отправлялись на несколько, а то
и на десяток с лишним миль вниз или вверх по реке и там, вдали от города и
вообще от людей, прочесывали берега реки и чащу леса. Это приносило
двойную пользу: мы добывали пищу и поддерживали свою боевую форму. Кроме
того, в итоге мы неплохо изучили ближайшие окрестности и, между прочим,
открыли лесную тропу, а точнее - дорогу, ведущую из столицы на юг,
вероятнее всего, именно туда, где милях в двадцати от города находились,
как мы слышали, голландские плантации сахарного тростника. Местами дорога
порой выходила из чащи на берег Эссекибо, к самой воде.
В одном из таких мест однажды мы, скрываясь в чаще, стали свидетелями
грустной картины - несколько с ног до головы вооруженных карибов вели по
направлению к столице толпу из двух десятков опутанных веревками
пленников-негров. Нетрудно было догадаться, что это рабы, бежавшие с
плантаций и пойманные карибами. Несколько растерявшись от неожиданности,
мы не успели что-либо предпринять, и вся группа скрылась в лесу.
Как оказалось позже, пленников бросили в тюрьму, а власти объявили,
что утром следующего дня состоится публичный суд над ними и наказание
преступников.
На следующий день я разрешил половине команды сойти на берег, чтобы
лично убедиться, как отправляется здесь голландское правосудие; остальная
часть экипажа с оружием в руках несла на шхуне службу охраны - мне не
хотелось каких-нибудь неприятных случайностей.
К судебной процедуре, которую намечалось провести под открытым небом
на главной площади столицы, голландцы готовились как к важной церемонии.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175 176 177 178 179