«Я млею, как кошка, милый».
Убедившись, что все пальцы двигаются, особого хруста в суставах нет, Цорр поднимался, делал себе легкий массаж, особенно тщательно разминал икры, надевал тренировочный костюм и отправлялся на пробежку.
Он мог бы трусить с закрытыми глазами, маршрут был знаком до мелочей; Цорр знал, когда фрау Тузен выбросит перины на балкончик своего дома, можно не смотреть на часы, семь двадцать пять; в семь двадцать ее муж, начальник почты, уезжал на велосипеде в контору; сын Паульхен отправлялся в школу; когда мальчик приближался к разлапистому кусту облепихи, не раньше и не позже, фрау Тузен начинала уборку.
Он чувствовал по запаху — бензин здесь, в маленьком пригородном поселке на склоне гор, ощущался далеко окрест, — что часы на кирхе пробьют семь сорок пять, потому что именно в это время фройляйн Гизен начинала прогревать «фольксваген»; она прогревала его четыре минуты и налаживалась в свой детский сад.
С герром Вюрстом он обычно перебрасывался несколькими фразами, тот выходил в садик в семь пятьдесят и начинал поливать цветы; розы он продавал лишь нескольким клиентам, растил чайные, желтые, тяжелые.
Для Цорра теперь было событием, если на дорожках поселка встречался новый человек; особенно радостной была встреча с незнакомой женщиной; он еще сильнее втягивал живот и поднимал плечи, представляя себя со стороны; горделиво думал, что никто и никогда не давал ему семидесяти семи, максимум шестьдесят, а то, что седины много, то ныне она ценится, даже женщины стали красить волосы в бело-голубой цвет, очень элегантно.
Вернувшись домой, он принимал холодный душ, растирался цветным — обязательно с детским рисунком — полотенцем (специально ездил в универмаги на распродажу, выбирал такие, на которых были изображены голенькие шалуны, перевязанные ниточками-складочками с белыми, пепельными кудряшками или девчушки в ванночках с куклами в руках), надевал белый свитер, эластичные спортивные брюки, обтягивающие ноги, кеды фирмы «Ромика», на толстой подошве, тоже непременно белые, и отправлялся на кухню, где фрау Курс, соседка из коттеджа напротив, готовила ему завтрак (платил сущий пустяк — триста франков в месяц).
Он приучил себя есть только поридж; англичане не дураки, правильно делают, начиная рабочий день с этой каши на воде, с добавлением четверти стакана сливок, съедал немного меда из Шварцвальда и выпивал полчашечки кофе.
Потом он ставил себе в особом дневнике оценку за утро; в случае, если трусил не сорок минут, а всего лишь полчаса, выставлял минус; так же и в воскресенье, когда позволял роскошь — ломтик ветчины и кусок семги.
Затем переходил в кабинет, поднимал жалюзи и погружался в изучение утренних газет.
Просмотрев прессу, Вольф Цорр отправлялся в маленькую комнату, где жили его любимицы, Изольда и Анжелика, сиамские кошки, рыжая и голубая; он никому не доверял приготовления пищи для малышек, сам готовил им завтрак; считал варварами тех, кто покупал в магазинах специальную кошачью еду: бесстыдно кормить животных мороженой пищей, отбросами, второсортицей; коль уж ты завел в доме этих бессловесных доверчивых тварей, приручил их, изволь относиться к ним, как к равным себе; разве они виноваты, что творец не одарил их счастьем речи? Вглядись в их глаза, там сокрыты мысль и тоска по слову, которого они лишены. Обычно он разогревал для Изольды и Анжелики куриный бульон, насыпал гренки, добавлял немного сыра; печень он давал им мелко резанную, перемешав предварительно с огурцами, — помогает обмену веществ.
Затем он выгуливал малышек во внутреннем дворике дома, кидал им теннисные мячики, чтобы мускулатура сиамочек была еще ярче выражена и шкурка отливала, а уже после этого садился за еженедельные журналы; прежде всего он открывал те страницы, где была подборка «Отвечаем на ваши вопросы»; более всего его интересовал западногерманский «Квик»: «Если вы не можете сами решить свои проблемы, немедленно обращайтесь в нашу редакцию, вам ответит врач-психолог и дипломированный специалист по вопросам семьи и брака из Мюнхена доктор Ханс Нигенабер».
Вольф Цорр периодически отправлял в «Квик» свои заметки по поводу рекомендаций дипломированного психолога доктора Нигенабера; сегодня его возмутило письмо некоего К. Н. Любека, который жаловался, что его жена после пятнадцати лет счастливого супружества поехала на отдых в Барселону и завела там флирт с молодым испанцем. «Я не нахожу себе места; крах, конец счастью, перечеркнуто прошлое. Как мне поступить?» Дипломированный психолог отвечал К. Н. Любеку, что во многих семьях пятнадцатилетнее партнерство может быть подвергнуто такого рода испытанию, чувства стерлись, необходим допинг. «Это событие должно мобилизовать вас, — наставлял терапевт, — и, если вы откровенно обсудите с вашей супругой все происшедшее, выясните детали флирта и заставите себя быть прежним, а может, еще более изобретательным партнером вашей любимой, счастье вернется и происшедшее окажется лишним импульсом в вашей сексуальной жизни и счастливом семейном содружестве».
Он достал из шкафа пишущую машинку и направил в «Квик» ответ, не перепечатывая начисто, так был раздражен:
"Уважаемый господин редактор Ханс Вагнер!
Каждый волен писать в журнал все, что хочет, но «Квик», как мощное оружие пропагандистского воздействия, не вправе отвечать ложью на вопрос обманутого мужа, над чувством которого надругалась взбесившаяся самка. О какой «мобилизации» может быть речь, когда супруга отдалась молодому испанцу?! Прекрасно известно, что испанцы, являясь жертвами кровосмешения с семитским племенем арабов и евреев, избыточно сексуальны, и надежда на то, что «изобретательность» супруга убьет в женщине память о темпераментном любовнике, совершенно химерична. Не стоит обманывать доверчивых читателей, господин редактор Вагнер! Вы потеряете подписчиков!"
Еще большее раздражение вызвал в нем ответ психолога на письмо фрау Бергкамен; та жаловалась, что после родов в течение уже трех месяцев муж перестал быть с нею близок, не появляется дома, пьет.
«Настоящий мужчина всегда чувствует себя властным собственником, — наставлял дипломированный доктор, — именно поэтому вы должны уделять мужу еще больше внимания, чем уделяли до брака; более того, он должен видеть, что он важнее для вас, чем бессловесное пищащее дитя, лишь в этом случае вы сможете сохранить семью. Отец начинает интересоваться ребенком, когда тот повзрослеет, до той поры он не понимает его».
Второе письмо в редакцию было еще более резким:
«Какая гнусность! Какое падение нравов, господин редактор Вагнер! Дитя всегда должно быть первым и главным в семье! Любовь к ребенку свята, любовь к мужу греховна!
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122
Убедившись, что все пальцы двигаются, особого хруста в суставах нет, Цорр поднимался, делал себе легкий массаж, особенно тщательно разминал икры, надевал тренировочный костюм и отправлялся на пробежку.
Он мог бы трусить с закрытыми глазами, маршрут был знаком до мелочей; Цорр знал, когда фрау Тузен выбросит перины на балкончик своего дома, можно не смотреть на часы, семь двадцать пять; в семь двадцать ее муж, начальник почты, уезжал на велосипеде в контору; сын Паульхен отправлялся в школу; когда мальчик приближался к разлапистому кусту облепихи, не раньше и не позже, фрау Тузен начинала уборку.
Он чувствовал по запаху — бензин здесь, в маленьком пригородном поселке на склоне гор, ощущался далеко окрест, — что часы на кирхе пробьют семь сорок пять, потому что именно в это время фройляйн Гизен начинала прогревать «фольксваген»; она прогревала его четыре минуты и налаживалась в свой детский сад.
С герром Вюрстом он обычно перебрасывался несколькими фразами, тот выходил в садик в семь пятьдесят и начинал поливать цветы; розы он продавал лишь нескольким клиентам, растил чайные, желтые, тяжелые.
Для Цорра теперь было событием, если на дорожках поселка встречался новый человек; особенно радостной была встреча с незнакомой женщиной; он еще сильнее втягивал живот и поднимал плечи, представляя себя со стороны; горделиво думал, что никто и никогда не давал ему семидесяти семи, максимум шестьдесят, а то, что седины много, то ныне она ценится, даже женщины стали красить волосы в бело-голубой цвет, очень элегантно.
Вернувшись домой, он принимал холодный душ, растирался цветным — обязательно с детским рисунком — полотенцем (специально ездил в универмаги на распродажу, выбирал такие, на которых были изображены голенькие шалуны, перевязанные ниточками-складочками с белыми, пепельными кудряшками или девчушки в ванночках с куклами в руках), надевал белый свитер, эластичные спортивные брюки, обтягивающие ноги, кеды фирмы «Ромика», на толстой подошве, тоже непременно белые, и отправлялся на кухню, где фрау Курс, соседка из коттеджа напротив, готовила ему завтрак (платил сущий пустяк — триста франков в месяц).
Он приучил себя есть только поридж; англичане не дураки, правильно делают, начиная рабочий день с этой каши на воде, с добавлением четверти стакана сливок, съедал немного меда из Шварцвальда и выпивал полчашечки кофе.
Потом он ставил себе в особом дневнике оценку за утро; в случае, если трусил не сорок минут, а всего лишь полчаса, выставлял минус; так же и в воскресенье, когда позволял роскошь — ломтик ветчины и кусок семги.
Затем переходил в кабинет, поднимал жалюзи и погружался в изучение утренних газет.
Просмотрев прессу, Вольф Цорр отправлялся в маленькую комнату, где жили его любимицы, Изольда и Анжелика, сиамские кошки, рыжая и голубая; он никому не доверял приготовления пищи для малышек, сам готовил им завтрак; считал варварами тех, кто покупал в магазинах специальную кошачью еду: бесстыдно кормить животных мороженой пищей, отбросами, второсортицей; коль уж ты завел в доме этих бессловесных доверчивых тварей, приручил их, изволь относиться к ним, как к равным себе; разве они виноваты, что творец не одарил их счастьем речи? Вглядись в их глаза, там сокрыты мысль и тоска по слову, которого они лишены. Обычно он разогревал для Изольды и Анжелики куриный бульон, насыпал гренки, добавлял немного сыра; печень он давал им мелко резанную, перемешав предварительно с огурцами, — помогает обмену веществ.
Затем он выгуливал малышек во внутреннем дворике дома, кидал им теннисные мячики, чтобы мускулатура сиамочек была еще ярче выражена и шкурка отливала, а уже после этого садился за еженедельные журналы; прежде всего он открывал те страницы, где была подборка «Отвечаем на ваши вопросы»; более всего его интересовал западногерманский «Квик»: «Если вы не можете сами решить свои проблемы, немедленно обращайтесь в нашу редакцию, вам ответит врач-психолог и дипломированный специалист по вопросам семьи и брака из Мюнхена доктор Ханс Нигенабер».
Вольф Цорр периодически отправлял в «Квик» свои заметки по поводу рекомендаций дипломированного психолога доктора Нигенабера; сегодня его возмутило письмо некоего К. Н. Любека, который жаловался, что его жена после пятнадцати лет счастливого супружества поехала на отдых в Барселону и завела там флирт с молодым испанцем. «Я не нахожу себе места; крах, конец счастью, перечеркнуто прошлое. Как мне поступить?» Дипломированный психолог отвечал К. Н. Любеку, что во многих семьях пятнадцатилетнее партнерство может быть подвергнуто такого рода испытанию, чувства стерлись, необходим допинг. «Это событие должно мобилизовать вас, — наставлял терапевт, — и, если вы откровенно обсудите с вашей супругой все происшедшее, выясните детали флирта и заставите себя быть прежним, а может, еще более изобретательным партнером вашей любимой, счастье вернется и происшедшее окажется лишним импульсом в вашей сексуальной жизни и счастливом семейном содружестве».
Он достал из шкафа пишущую машинку и направил в «Квик» ответ, не перепечатывая начисто, так был раздражен:
"Уважаемый господин редактор Ханс Вагнер!
Каждый волен писать в журнал все, что хочет, но «Квик», как мощное оружие пропагандистского воздействия, не вправе отвечать ложью на вопрос обманутого мужа, над чувством которого надругалась взбесившаяся самка. О какой «мобилизации» может быть речь, когда супруга отдалась молодому испанцу?! Прекрасно известно, что испанцы, являясь жертвами кровосмешения с семитским племенем арабов и евреев, избыточно сексуальны, и надежда на то, что «изобретательность» супруга убьет в женщине память о темпераментном любовнике, совершенно химерична. Не стоит обманывать доверчивых читателей, господин редактор Вагнер! Вы потеряете подписчиков!"
Еще большее раздражение вызвал в нем ответ психолога на письмо фрау Бергкамен; та жаловалась, что после родов в течение уже трех месяцев муж перестал быть с нею близок, не появляется дома, пьет.
«Настоящий мужчина всегда чувствует себя властным собственником, — наставлял дипломированный доктор, — именно поэтому вы должны уделять мужу еще больше внимания, чем уделяли до брака; более того, он должен видеть, что он важнее для вас, чем бессловесное пищащее дитя, лишь в этом случае вы сможете сохранить семью. Отец начинает интересоваться ребенком, когда тот повзрослеет, до той поры он не понимает его».
Второе письмо в редакцию было еще более резким:
«Какая гнусность! Какое падение нравов, господин редактор Вагнер! Дитя всегда должно быть первым и главным в семье! Любовь к ребенку свята, любовь к мужу греховна!
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122