— Простите… Чтобы вы поняли, каким был Леопольдо, я должна объяснить, отчего мы с ним расстались… Хотя, быть может, это вас не интересует?
— Меня интересует все, связанное с ним, фрау фон Варецки.
— Я его очень любила… И сейчас люблю… Наверное, даже больше, чем раньше… Все прекрасное особенно очевидно на расстоянии и особенно таком, через которое не переступить… Он был как пружина, понимаете? Сгусток энергии, устремленность… Но при этом очень добрый человек… Нежный… И еще он не умел лгать… Да, да, я знаю, что говорю. Как у всякого мужчины, у него были подруги, и он тяготился тем, что эти связи ему надо скрывать от меня… Его мать была болезненно ревнива… Видимо, глубокая шизофрения. Отец страдал из-за этого, умер молодым от разрыва сердца, у Леопольдо поэтому был комплекс — страх перед домашними сценами… Больше он в жизни ничего не боялся… Его независимую позицию в бизнесе поддержал в свое время Энрике Маттеи, которого убили, когда он решил сделать Сицилию цивилизованным государством, частью Италии… Знаете это имя?
— Да. Он был шефом нефтяного концерна, его самолет взорвали…
— Верно. Именно Маттеи нацелил Леопольдо на энергетику… Ведь ничто так не объединяет людей, как свет… Я говорю сумбурно, не сердитесь… Словом, я не желала быть обузой и не умела сносить его увлечения, поэтому и предложила ему свободу… Мы ведь не разведены с ним… Мы остались друзьями… Я мечтала, что он вернется ко мне… Рано или поздно… Сюда, в мой дом, он привозил Мигеля Санчеса, когда тот еще не был премьером Гариваса, и они два дня говорили о будущем, а потом Санчес вернулся к своей подруге в Бонн, к Мари Кровс, а Леопольдо сказал мне: «Если этот парень победит, тогда мы утрем нос дяде Сэму и докажем третьему миру, что именно с большим бизнесом Европы можно и нужно иметь дело». Я ему возражала… Я не верила, что дядя Сэм простит это… Гаривас — их вотчина… А он ответил, что все это ерунда, что трус не играет в карты и что хватит всем жить с оглядкой на Белый дом… Мужчины знают, женщины чувствуют, в этим наша разница… Когда я прочитала в газетах интервью Барри Дигона после их встречи, мне сделалось страшно…
— Я тоже читал это интервью, фрау фон Варецки, но я не испытал чувства страха.
— Потому что вы не знаете их… Ролл и Дигон — жестокие люди… Их интересы замкнуты на Латинской Америке… Труссен с его западногерманскими монополиями всегда стоял в стороне… Он осторожный человек, а Леопольдо с его энергопроектом для Гариваса, который должен был изменить эту несчастную страну, дать людям свет, избавить от унизительного ручного труда, замахивался на интересы тех американцев, которые сделали ставку на юг их континента…
— Значит, последний раз вы говорили с Грацио за три дня до гибели?
— Да.
— Вы его просили о чем-либо?
— Как всегда, об одном лишь — об осторожности.
— Что он ответил?
— Он пообещал мне прилететь сюда на несколько дней после того, как заключит контракт в Гаривасе. Он был так нежен и добр, бедненький, так смешно шутил…
Женщина снова налила себе виски, положила лед, воды наливать не стала; выпив, вздохнула:
— Я, видимо, говорю совсем не то, что вас интересует, господин Шор?
— Вы говорите именно о том, что меня интересует прежде всего… Как вы относитесь к господину де Бланко?
— Он мышь… Маленькая мышь… Отчего вы спросили о нем?
— Потому что фрау Дорн, Бланко и Бенджамин Уфер видели Грацио последними и говорили с ним последними…
— Нет, — женщина покачала головою, — не они… Последними видели те, которые убили…
— Кто мог его убить?
— Вы знаете, что после гибели Энрике Маттеи он два года жил под постоянной опекой телохранителей?
— Нет, я этого не знал. Почему?
— Потому что Леопольдо финансировал расследование обстоятельств убийства Маттеи. Потому что он не скрывал, что не верит в версию авиакатастрофы. Потому что он прямо говорил, что нефтяные концерны Далласа были заинтересованы в Сицилии и связаны с американской мафией, а Маттеи стал им поперек дороги…
— Что же изменилось за те два года, которые он прожил под охраной? Исчезла мафия? Или господин Грацио стал иным?
— Ни то, ни другое… Просто Леопольдо за те два года очень окреп…
— Вы допускаете какой-то договор о перемирии, заключенный им с мафией?
Женщина вздохнула.
— Допускаю.
— С кем конкретно?
— Он никогда не говорил того, что могло угрожать мне или моим близким… Он был очень открытым, но умел молчать про то, что могло принести мне горе…
— А где телохранители Грацио?
— Один, Эрнесто, живет на моей вилле… Второй уехал в Сицилию.
— Я могу поговорить с Эрнесто?
— Бесполезно. Он ничего не скажет.
— Почему?
— Потому что он сицилиец. Потому что сам ничего не знает… Он умеет только охранять, следить за теми, кто идет по улице, стрелять и резать…
— Силач громадного роста?
— Нет, Эрнесто как раз очень маленький. Громадным был Витторио, который уехал в Катанью…
— Почему?
— Кончился контракт… Прокурор республики заверил Грацио, что опасность миновала…
— Как фамилия этого Витторио?
— Фабрини.
— У него очень большой размер обуви, не правда ли?
— Да, сорок пятый…
Шор снова закурил.
— Мне бы все-таки очень хотелось поговорить с Эрнесто…
Женщина поднялась с низкого сафьянового овального дивана, подошла к перламутровому, старой модели телефонному аппарату, набрала номер, долго ждала ответа, пояснила, что Эрнесто рано ложится спать, они такие сони, эти сицилийцы, так любят поспать…
— Алло, Эрнесто, простите, что я потревожила вас поздно… Здесь у меня…
Шор поднес палец к губам, шепнул:
— Не говорите обо мне! Просто попросите приехать…
Женщина кивнула.
— Вы бы не смогли сейчас приехать сюда? Нет, нет, ничего не случилось… Хорошо, спасибо, я жду.
— Не вздумайте ему сказать, что я из полиции, — попросил Шор, — он тогда не станет со мною ни о чем говорить… Скажите, что я стараюсь понять причину гибели Грацио…
— Господина Грацио, — поправила женщина. — Он не станет говорить с вами, если вы скажете о Леопольдо просто «Грацио»…
— Господин Бланко тоже очень следит за тем, чтобы его фамилия произносилась с обязательным «де».
— Он мышь, — повторила женщина, — он только играет в больших, он не в счет.
— А Уфер?
— Тоже мышь, но дрессированная, знает все о бирже, Леопольдо верил ему, как себе… Он может догадываться, кто против концерна Леопольдо в Гаривасе, он знает пружины… После того, как Леопольдо не стало, дни Санчеса сочтены, и Уфер и Бланко знают это…
— Вы согласитесь под присягой повторить то, что сказали сейчас?
— Конечно.
— У вас хватит денег, чтобы держать трех телохранителей, фрау фон Варецки?
— Я не люблю, когда считают мои деньги, господин Шор. Вы спросили, я ответила.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122