..
Как только он присоединились к остальным, Гельвард заметил, что и на
Катерине с Люсией одежда сегодня сидит иначе. Катерина завязала рубашку
узлом на животе, а у Люсии, не пожелавшей расстегнуться, рубашка на груди
расползлась между петлями.
Гельвард старался выкинуть эти странности из головы, но чуть ли не с
каждым новым шагом на юг они становились все более очевидными, а то и
комичными. Росарио наклонилась над малышом - и ее брюки лопнули. Люсия
поднесла к губам флягу с водой - и у нее отлетела пуговица, а у Катерины
разлезлась по швам рубашка.
Еще миля или даже чуть меньше - и Люсия потеряла сразу две пуговицы.
Ее рубашка распахнулась сама собой, и она по примеру Катерины завязала
полы узлом на животе. Все три женщины подвернули низки брюк, и тем не
менее каждый шаг причинял им явное неудобство.
Миновав гребень, Гельвард выбрал место возле холма и разбил лагерь.
Сразу после еды женщины стащили с себя остатки одежды и забрались в
палатку. Оттуда они принялись поддразнивать Гельварда: как там твоя форма,
скоро ли тоже расползется по швам? Гельвард сидел в одиночестве снаружи,
не испытывая ни желания спать, ни охоты коротать вечер в палатке.
Малыш заплакал, и Росарио вышла наружу приготовить ему поесть.
Гельвард заговорил с ней, она не ответила. Он наблюдал, как она разводит
сухое молоко; даже обнаженная, она не вызывала у него никаких чувств. Он
же видел ее нагишом только вчера - неужели она выглядела так же? Конечно,
нет - она была почти одного роста с ним, а стала куда приземистей.
- Скажи, Росарио, Катерина еще не спит?
Росарио безмолвно кивнула и удалилась в палатку. Спустя мгновение
из-под полога показалась Катерина, и Гельвард поднялся на ноги.
Они смотрели друг на друга при свете костра. Катерина молчала, да и
Гельвард не знал, что сказать. Она изменилась тоже. А тут и Люсия вылезла
из палатки и встала рядом с соперницей.
Теперь он убедился, что это не мираж. За день, всего за один день
женщины стали совершенно другими. Он оглядел их обеих с головы до ног. Еще
вчера стройные и гибкие, их тела сегодня потеряли форму и раздались в
стороны, а округлившиеся большие головы вдавались в плечи.
Соперницы подошли к нему вплотную и на миг застыли. Из-под полога
выглядывала Росарио, наблюдая за интересной сценой. Он видел влажные,
зовущие губы Люсии, но сам словно оцепенел.
7
Наутро Гельвард не мог не заметить, что за ночь женщины изменились
еще резче. Ростом ни одна из них не достигала теперь и пяти футов, зато
болтали они между собой еще быстрее, чем прежде, и голоса у них стали еще
выше.
Ни одна не смогла втиснуть свои телеса в одежду. Люсия попыталась
было, но не смогла даже сунуть ногу в штанину и изорвала рукава рубашки.
Пришлось женщинам оставить одежду на месте ночевки и отправиться дальше
нагими. Каждый час вносил в их облик новые и все более чудовищные
перемены. Ноги у них укоротились настолько, что они семенили за ним мелким
шажками, и он то и дело вынужден был останавливаться, чтобы они не
отстали. К тому же он обратил внимание на необычность их походки: они шли,
отклоняясь назад, и это отклонение час от часу становилось все больше и
больше.
Они следили за ним с таким же ужасом, как и он за ними, и когда он
решил дать им передохнуть и пустил по кругу флягу с водой, над странной
группой нависла гнетущая тишина.
Да и вокруг все изменялось стремительно и необъяснимо. Они
по-прежнему придерживались левого внешнего пути, но следы шпал потеряли
четкость. Последний отпечаток, который Гельвард еще сумел признать, был не
менее сорока футов в длину, а в глубину не достигал и дюйма. Соседний
путь, левый внутренний, скрылся из виду: просвет между путям постепенно
увеличивался, пока не достиг по меньшей мере полумили - а на таком
расстоянии уже ничего не разберешь.
Зато ямы от фундаментов канатных опор попадались все чаще. За одно
утро экспедиция миновала двенадцать гнезд, и, по подсчетам Гельварда, от
цели их теперь отделяло всего девять.
Но как он найдет эту цель - селение, откуда женщины родом? Окружающий
ландшафт был плоским и однообразным. Там, где они присели отдохнуть, почва
напоминала застывшую лаву. Он присмотрелся к ней внимательнее, затем с
силой провел пальцем, оставив неглубокую бороздку; грунт, песчаный и
сыпучий на вид, на поверку оказался плотным и вязким.
Рост женщин теперь не превышал трех футов, а их тела исказились до
неузнаваемости. Широченные, плоские ступни на коротких толстых ногах,
бочкообразные туловища. Они стали карикатурно уродливыми; перемены, какие
они претерпевали у него на глазах, и невнятное щебетанье, заменившее им
голоса, буквально завораживали Гельварда.
Не изменился только малыш. Насколько Гельвард мог судить, ребенок
оставался таким же, как и всегда. Но по сравнению с матерью он выглядел
теперь непропорционально большим, и раскоряченная фигурка, откликавшаяся
на имя Росарио, взирала на него с невыразимым ужасом.
Малыш был и остался горожанином.
Точно так же, как Гельвард был рожден женщиной, временно переселенной
из деревни, так и ребенок Росарио оставался порождением Города, его
частью. И какие бы метаморфозы ни происходили с женщинами и родным для них
пейзажем, ни самого Гельварда, ни малыша это не затрагивало.
Гельвард не имел ни малейшего понятия ни о том, как объяснить
невероятные события последних суток, ни о том, что ему теперь предпринять.
Его одолевал страх: се, что творилось вокруг, выходило за рамки его
представлений о порядке вещей. Глаза свидетельствовали о том, что
просто-напросто не укладывалось в сознании.
Он бросил взгляд на юг - там, не слишком далеко отсюда, тянулась
гряда холмов. Вернее, сначала он принял их за холмы, или, быть может,
предгорья какой-то более высокой гряды... и вдруг с тревогой заметил, что
их венчают снежные шапки. Солнце палило, как обычно, воздух был напоен
теплом; логика подсказывала, что в подобном климате снег может уцелеть
лишь на самых высоких вершинах гор. А холмы были так недалеко - в миле, от
силы в двух милях от Гельварда, - что он никак не мог ошибиться: их высота
не превосходила и пятисот футов.
Он встал в полный рост - и вдруг упал.
И упав, словно по крутому склону, против всякой воли покатился на юг.
Ему удалось кое-как остановиться, он неуверенно поднялся на ноги,
сопротивляясь силе, которая настойчиво тянула на юг. Ощущение было не
новым, оно давало о себе знать, все утро, и тем не менее явилось для
Гельварда неожиданностью:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75
Как только он присоединились к остальным, Гельвард заметил, что и на
Катерине с Люсией одежда сегодня сидит иначе. Катерина завязала рубашку
узлом на животе, а у Люсии, не пожелавшей расстегнуться, рубашка на груди
расползлась между петлями.
Гельвард старался выкинуть эти странности из головы, но чуть ли не с
каждым новым шагом на юг они становились все более очевидными, а то и
комичными. Росарио наклонилась над малышом - и ее брюки лопнули. Люсия
поднесла к губам флягу с водой - и у нее отлетела пуговица, а у Катерины
разлезлась по швам рубашка.
Еще миля или даже чуть меньше - и Люсия потеряла сразу две пуговицы.
Ее рубашка распахнулась сама собой, и она по примеру Катерины завязала
полы узлом на животе. Все три женщины подвернули низки брюк, и тем не
менее каждый шаг причинял им явное неудобство.
Миновав гребень, Гельвард выбрал место возле холма и разбил лагерь.
Сразу после еды женщины стащили с себя остатки одежды и забрались в
палатку. Оттуда они принялись поддразнивать Гельварда: как там твоя форма,
скоро ли тоже расползется по швам? Гельвард сидел в одиночестве снаружи,
не испытывая ни желания спать, ни охоты коротать вечер в палатке.
Малыш заплакал, и Росарио вышла наружу приготовить ему поесть.
Гельвард заговорил с ней, она не ответила. Он наблюдал, как она разводит
сухое молоко; даже обнаженная, она не вызывала у него никаких чувств. Он
же видел ее нагишом только вчера - неужели она выглядела так же? Конечно,
нет - она была почти одного роста с ним, а стала куда приземистей.
- Скажи, Росарио, Катерина еще не спит?
Росарио безмолвно кивнула и удалилась в палатку. Спустя мгновение
из-под полога показалась Катерина, и Гельвард поднялся на ноги.
Они смотрели друг на друга при свете костра. Катерина молчала, да и
Гельвард не знал, что сказать. Она изменилась тоже. А тут и Люсия вылезла
из палатки и встала рядом с соперницей.
Теперь он убедился, что это не мираж. За день, всего за один день
женщины стали совершенно другими. Он оглядел их обеих с головы до ног. Еще
вчера стройные и гибкие, их тела сегодня потеряли форму и раздались в
стороны, а округлившиеся большие головы вдавались в плечи.
Соперницы подошли к нему вплотную и на миг застыли. Из-под полога
выглядывала Росарио, наблюдая за интересной сценой. Он видел влажные,
зовущие губы Люсии, но сам словно оцепенел.
7
Наутро Гельвард не мог не заметить, что за ночь женщины изменились
еще резче. Ростом ни одна из них не достигала теперь и пяти футов, зато
болтали они между собой еще быстрее, чем прежде, и голоса у них стали еще
выше.
Ни одна не смогла втиснуть свои телеса в одежду. Люсия попыталась
было, но не смогла даже сунуть ногу в штанину и изорвала рукава рубашки.
Пришлось женщинам оставить одежду на месте ночевки и отправиться дальше
нагими. Каждый час вносил в их облик новые и все более чудовищные
перемены. Ноги у них укоротились настолько, что они семенили за ним мелким
шажками, и он то и дело вынужден был останавливаться, чтобы они не
отстали. К тому же он обратил внимание на необычность их походки: они шли,
отклоняясь назад, и это отклонение час от часу становилось все больше и
больше.
Они следили за ним с таким же ужасом, как и он за ними, и когда он
решил дать им передохнуть и пустил по кругу флягу с водой, над странной
группой нависла гнетущая тишина.
Да и вокруг все изменялось стремительно и необъяснимо. Они
по-прежнему придерживались левого внешнего пути, но следы шпал потеряли
четкость. Последний отпечаток, который Гельвард еще сумел признать, был не
менее сорока футов в длину, а в глубину не достигал и дюйма. Соседний
путь, левый внутренний, скрылся из виду: просвет между путям постепенно
увеличивался, пока не достиг по меньшей мере полумили - а на таком
расстоянии уже ничего не разберешь.
Зато ямы от фундаментов канатных опор попадались все чаще. За одно
утро экспедиция миновала двенадцать гнезд, и, по подсчетам Гельварда, от
цели их теперь отделяло всего девять.
Но как он найдет эту цель - селение, откуда женщины родом? Окружающий
ландшафт был плоским и однообразным. Там, где они присели отдохнуть, почва
напоминала застывшую лаву. Он присмотрелся к ней внимательнее, затем с
силой провел пальцем, оставив неглубокую бороздку; грунт, песчаный и
сыпучий на вид, на поверку оказался плотным и вязким.
Рост женщин теперь не превышал трех футов, а их тела исказились до
неузнаваемости. Широченные, плоские ступни на коротких толстых ногах,
бочкообразные туловища. Они стали карикатурно уродливыми; перемены, какие
они претерпевали у него на глазах, и невнятное щебетанье, заменившее им
голоса, буквально завораживали Гельварда.
Не изменился только малыш. Насколько Гельвард мог судить, ребенок
оставался таким же, как и всегда. Но по сравнению с матерью он выглядел
теперь непропорционально большим, и раскоряченная фигурка, откликавшаяся
на имя Росарио, взирала на него с невыразимым ужасом.
Малыш был и остался горожанином.
Точно так же, как Гельвард был рожден женщиной, временно переселенной
из деревни, так и ребенок Росарио оставался порождением Города, его
частью. И какие бы метаморфозы ни происходили с женщинами и родным для них
пейзажем, ни самого Гельварда, ни малыша это не затрагивало.
Гельвард не имел ни малейшего понятия ни о том, как объяснить
невероятные события последних суток, ни о том, что ему теперь предпринять.
Его одолевал страх: се, что творилось вокруг, выходило за рамки его
представлений о порядке вещей. Глаза свидетельствовали о том, что
просто-напросто не укладывалось в сознании.
Он бросил взгляд на юг - там, не слишком далеко отсюда, тянулась
гряда холмов. Вернее, сначала он принял их за холмы, или, быть может,
предгорья какой-то более высокой гряды... и вдруг с тревогой заметил, что
их венчают снежные шапки. Солнце палило, как обычно, воздух был напоен
теплом; логика подсказывала, что в подобном климате снег может уцелеть
лишь на самых высоких вершинах гор. А холмы были так недалеко - в миле, от
силы в двух милях от Гельварда, - что он никак не мог ошибиться: их высота
не превосходила и пятисот футов.
Он встал в полный рост - и вдруг упал.
И упав, словно по крутому склону, против всякой воли покатился на юг.
Ему удалось кое-как остановиться, он неуверенно поднялся на ноги,
сопротивляясь силе, которая настойчиво тянула на юг. Ощущение было не
новым, оно давало о себе знать, все утро, и тем не менее явилось для
Гельварда неожиданностью:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75