Я обнял Майю за плечи, прижал к себе, и моя щека коснулась ее щеки,
Майя противилась, но не всерьез.
— Хиндрек,— шептала она,— это нехорошо... Хиндрек, пусти меня!
Как бы не так! Какой же мужчина отпустит девушку в такую минуту! Я крепко держал ее, в висках у меня стучало, сердце колотилось. Откуда и смелость взялась! Я повернул к себе лицо Майи и поцеловал ее — в глазах у меня зарябило...
Майя резко вскочила, я отпустил ее. Но она, как мне показалось, не рассердилась. Только лицо у нее было какое-то оторопелое, а глаза бегали, точно у дикого зверя, почуявшего охотника.
— Ты обещал быть умницей, а сам начинаешь озорничать,— сказала она, поправляя свои пышные волосы.— Но я тебя прощу, если ты больше не будешь!
Я стал просить, чтобы она опять села ко мне, и обещал больше не делать глупостей. Она подошла и села рядом со мной. Но наша бутылка была уже пуста. А мне сейчас так хотелось вина, что я взял у Майи ее недопитый бокал и осушил его. Я и не думал, что у Майи есть еще вино, а оказалось — нашлось. Она вышла, вскоре вернулась с полной бутылкой, и наше пиршество продолжалось.
Что происходило в комнате, пока мы пили эту вторую бутылку, представляется мне словно сквозь туман. Помню только, что руки и ноги у меня под конец стали точно свинцом налитые, я не мог сидеть на стуле выпрямившись, глаза слипались. Я пробовал подняться и опять падал на стул, точно куль муки. Встал, держась за стол, и попытался шагнуть — ничего не вышло, повалился на стену. Чуть ли не на четвереньках добрался я до кровати Майи... Я все время боялся, что Майя будет надо мной смеяться, но помню как сквозь сон, что она не смеялась, а помогала мне, серьезная и бледная. Наконец приподняла меня и уложила на постель.
— Поспи немножко, тебе надо отдохнуть,— сказала она.
— Нельзя мне,— пробормотал я заплетающимся языком.— Барон приказал лечь у него в кабинете, строго-настрого наказал...
Это действительно было так, сударь. Отлучаясь из дому, барон всегда приказывал мне ночевать в его кабинете на большом кожаном диване. Делалось это из-за воров. За последнее время в нескольких соседних имениях побывали воры, у барона же всегда хранилось дома много денег, а в столовой, рядом с кабинетом, лежала уйма всяких серебряных вещей. Уезжая, он мне несколько раз повторил, чтобы я ночью никуда не отлучался из кабинета.
Но Майя ответила:
— Отдохни здесь немножко, а я пока побуду в кабинете вместо тебя. Не беспокойся!
Я, однако, был верным слугой. Хоть и мало что соображал, а свой долг помнил. Храбро поднялся я на ноги, опираясь на спинку кровати и на Майю, и ощупью выбрался из комнаты. Прошло, верно, немало времени, пока я по темным длинным коридорам и комнатам дополз до кабинета барона. Упал на диван, да и остался там, как бревно... В первый раз в жизни я напился, и еще так отчаянно. Потом этого никогда больше не случалось...
Хиндрек умолк. Я думал, что он отдыхает, но он все молчал и молчал, не продолжал своего рассказа.
— Ну, твоя история ведь еще не окончена? — спросил я наконец.— Мне помнится, ты хотел рассказать, как остался без руки. Но об этом ты еще ни слова не сказал.
Хиндрек сидел отвернувшись. Лица его мне не было видно. Зажав между коленями вожжи и кнут, он достал из кармана платок и вытер лоб. Потом резко повернулся ко мне и спросил странным, прерывающимся, хриплым голосом:
— Простите, сударь... нет ли там еще этого винца? У меня как будто в горле пересохло.
Я тотчас же наполнил рюмку.
— Извини! — сказал я.— Ты так интересно рассказываешь, что я забыл и о вине, и о вежливости... Прошу!
Ямщик выпил. Вьперев рот и натянув картуз на нос, точно ему в глаза било солнце, он продолжал:
— Сейчас узнаете, как было дело с моей рукой... Страшная это была ночь, после пирушки у Майи. Не знаю, долго ли я спал на диване, но, верно, не больше двух-трех часов. Тревога, видно, трясла меня до тех пор, пока я не очнулся. У тревоги сила большая. Она гнетет человека, колет тебя как иголками, пока не проснешься. Я чувствовал, что сон мой становится все беспокойнее. Меня начали терзать мучительные сны. Мне мерещились всякие опасности и ужасы. Перед глазами мелькали страшные лица, в ушах отдавались жуткие звуки. Я уже почти проснулся, но глаз открыть не мог — боролся со сном; это мучительная борьба, она всякому знакома. Вдруг послышался странный скрип и треск. В лицо мне подул холодный влажный ветер.
Наконец мне удалось открыть глаза. Я ничего не видел. Вокруг стояла непроглядная темень. Сперва не мог даже сообразить, где я. Потом стала мне припоминаться вчерашняя попойка. Я на ощупь пошарил вокруг себя и почувствовал под руками 1ладкую холодноватую кожу дивана. Теперь только я понял, где нахожусь.
Но откуда на меня дует холодным ветром? И что это за шорох и треск все время слышится?
Была облачная, дождливая осенняя ночь, но я знал, что должна светить луна. Однако она не показывалась, даже свет ее не пробивался сквозь тучи. Я сел, стал осматриваться и прислушиваться.
— Кто там? — вдруг крикнул я громко: в другом конце комнаты в густой темноте как будто задвигалась какая-то фигура. Только что шорох еще слышался неясно, а сейчас, когда я крикнул, сразу прекратился. Темно, хоть глаз выколи, и тихо как в могиле.
— Кто здесь? — спросил я опять, и страх сдавил мне горло. Никакого ответа. И все-таки черная фигура стояла на том же месте, чуть-чуть шевелясь. Это, значит, было что-то живое...
Голова у меня кружилась, и пол под ногами ходил ходуном, точно палуба корабля во время бури. Я сделал, шатаясь, несколько шагов в ту сторону. Темная фигура подалась назад, толкнула стул, он с шумом опрокинулся. Стало быть, там человек, это теперь ясно! От страха у меня еще больше помутилось в голове. Я весь дрожал. Но двигался дальше, даже не догадываясь позвать на помощь. Человек сделал два-три больших шага и очутился у окна.
С быстротой волнии прыгнул на подоконник. То ли под руками у него, то ли под ногами зазвенело разбитое стекло, и на меня потянуло холодной сыростью... В два прыжка я настиг его, сгреб обеими руками, стащил с подоконника и повалил на пол. При этом я стал громко звать на помощь.
Но он сразу же вскочил па ноги, стараясь вырваться. Сильный он был, как медведь, но и я в отчаянии напрягал все силы, чтобы удержать его. Схватились мы жестоко. Валили стулья, наталкивались на столы, шкафы, полки, стены. Я кричал, вопил, звал на помощь, но никто не шел. Наконец вору удалось сдавить мне горло так, что я не мог больше кричать.
И тут случилось такое, что у меня разум чуть не помутился. Когда мы боролись, катаясь по полу, я вцепился грабителю в бороду и рванул ее. Но что это за борода?.. У кого такая борода?.. Я ведь знаю эту бороду! До чего же она длинная! Всю грудь, наверное, ему закрывает! Где бы я ни хватал — везде под рукой борода, по самый пояс, теплая, мягкая!
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38
Майя противилась, но не всерьез.
— Хиндрек,— шептала она,— это нехорошо... Хиндрек, пусти меня!
Как бы не так! Какой же мужчина отпустит девушку в такую минуту! Я крепко держал ее, в висках у меня стучало, сердце колотилось. Откуда и смелость взялась! Я повернул к себе лицо Майи и поцеловал ее — в глазах у меня зарябило...
Майя резко вскочила, я отпустил ее. Но она, как мне показалось, не рассердилась. Только лицо у нее было какое-то оторопелое, а глаза бегали, точно у дикого зверя, почуявшего охотника.
— Ты обещал быть умницей, а сам начинаешь озорничать,— сказала она, поправляя свои пышные волосы.— Но я тебя прощу, если ты больше не будешь!
Я стал просить, чтобы она опять села ко мне, и обещал больше не делать глупостей. Она подошла и села рядом со мной. Но наша бутылка была уже пуста. А мне сейчас так хотелось вина, что я взял у Майи ее недопитый бокал и осушил его. Я и не думал, что у Майи есть еще вино, а оказалось — нашлось. Она вышла, вскоре вернулась с полной бутылкой, и наше пиршество продолжалось.
Что происходило в комнате, пока мы пили эту вторую бутылку, представляется мне словно сквозь туман. Помню только, что руки и ноги у меня под конец стали точно свинцом налитые, я не мог сидеть на стуле выпрямившись, глаза слипались. Я пробовал подняться и опять падал на стул, точно куль муки. Встал, держась за стол, и попытался шагнуть — ничего не вышло, повалился на стену. Чуть ли не на четвереньках добрался я до кровати Майи... Я все время боялся, что Майя будет надо мной смеяться, но помню как сквозь сон, что она не смеялась, а помогала мне, серьезная и бледная. Наконец приподняла меня и уложила на постель.
— Поспи немножко, тебе надо отдохнуть,— сказала она.
— Нельзя мне,— пробормотал я заплетающимся языком.— Барон приказал лечь у него в кабинете, строго-настрого наказал...
Это действительно было так, сударь. Отлучаясь из дому, барон всегда приказывал мне ночевать в его кабинете на большом кожаном диване. Делалось это из-за воров. За последнее время в нескольких соседних имениях побывали воры, у барона же всегда хранилось дома много денег, а в столовой, рядом с кабинетом, лежала уйма всяких серебряных вещей. Уезжая, он мне несколько раз повторил, чтобы я ночью никуда не отлучался из кабинета.
Но Майя ответила:
— Отдохни здесь немножко, а я пока побуду в кабинете вместо тебя. Не беспокойся!
Я, однако, был верным слугой. Хоть и мало что соображал, а свой долг помнил. Храбро поднялся я на ноги, опираясь на спинку кровати и на Майю, и ощупью выбрался из комнаты. Прошло, верно, немало времени, пока я по темным длинным коридорам и комнатам дополз до кабинета барона. Упал на диван, да и остался там, как бревно... В первый раз в жизни я напился, и еще так отчаянно. Потом этого никогда больше не случалось...
Хиндрек умолк. Я думал, что он отдыхает, но он все молчал и молчал, не продолжал своего рассказа.
— Ну, твоя история ведь еще не окончена? — спросил я наконец.— Мне помнится, ты хотел рассказать, как остался без руки. Но об этом ты еще ни слова не сказал.
Хиндрек сидел отвернувшись. Лица его мне не было видно. Зажав между коленями вожжи и кнут, он достал из кармана платок и вытер лоб. Потом резко повернулся ко мне и спросил странным, прерывающимся, хриплым голосом:
— Простите, сударь... нет ли там еще этого винца? У меня как будто в горле пересохло.
Я тотчас же наполнил рюмку.
— Извини! — сказал я.— Ты так интересно рассказываешь, что я забыл и о вине, и о вежливости... Прошу!
Ямщик выпил. Вьперев рот и натянув картуз на нос, точно ему в глаза било солнце, он продолжал:
— Сейчас узнаете, как было дело с моей рукой... Страшная это была ночь, после пирушки у Майи. Не знаю, долго ли я спал на диване, но, верно, не больше двух-трех часов. Тревога, видно, трясла меня до тех пор, пока я не очнулся. У тревоги сила большая. Она гнетет человека, колет тебя как иголками, пока не проснешься. Я чувствовал, что сон мой становится все беспокойнее. Меня начали терзать мучительные сны. Мне мерещились всякие опасности и ужасы. Перед глазами мелькали страшные лица, в ушах отдавались жуткие звуки. Я уже почти проснулся, но глаз открыть не мог — боролся со сном; это мучительная борьба, она всякому знакома. Вдруг послышался странный скрип и треск. В лицо мне подул холодный влажный ветер.
Наконец мне удалось открыть глаза. Я ничего не видел. Вокруг стояла непроглядная темень. Сперва не мог даже сообразить, где я. Потом стала мне припоминаться вчерашняя попойка. Я на ощупь пошарил вокруг себя и почувствовал под руками 1ладкую холодноватую кожу дивана. Теперь только я понял, где нахожусь.
Но откуда на меня дует холодным ветром? И что это за шорох и треск все время слышится?
Была облачная, дождливая осенняя ночь, но я знал, что должна светить луна. Однако она не показывалась, даже свет ее не пробивался сквозь тучи. Я сел, стал осматриваться и прислушиваться.
— Кто там? — вдруг крикнул я громко: в другом конце комнаты в густой темноте как будто задвигалась какая-то фигура. Только что шорох еще слышался неясно, а сейчас, когда я крикнул, сразу прекратился. Темно, хоть глаз выколи, и тихо как в могиле.
— Кто здесь? — спросил я опять, и страх сдавил мне горло. Никакого ответа. И все-таки черная фигура стояла на том же месте, чуть-чуть шевелясь. Это, значит, было что-то живое...
Голова у меня кружилась, и пол под ногами ходил ходуном, точно палуба корабля во время бури. Я сделал, шатаясь, несколько шагов в ту сторону. Темная фигура подалась назад, толкнула стул, он с шумом опрокинулся. Стало быть, там человек, это теперь ясно! От страха у меня еще больше помутилось в голове. Я весь дрожал. Но двигался дальше, даже не догадываясь позвать на помощь. Человек сделал два-три больших шага и очутился у окна.
С быстротой волнии прыгнул на подоконник. То ли под руками у него, то ли под ногами зазвенело разбитое стекло, и на меня потянуло холодной сыростью... В два прыжка я настиг его, сгреб обеими руками, стащил с подоконника и повалил на пол. При этом я стал громко звать на помощь.
Но он сразу же вскочил па ноги, стараясь вырваться. Сильный он был, как медведь, но и я в отчаянии напрягал все силы, чтобы удержать его. Схватились мы жестоко. Валили стулья, наталкивались на столы, шкафы, полки, стены. Я кричал, вопил, звал на помощь, но никто не шел. Наконец вору удалось сдавить мне горло так, что я не мог больше кричать.
И тут случилось такое, что у меня разум чуть не помутился. Когда мы боролись, катаясь по полу, я вцепился грабителю в бороду и рванул ее. Но что это за борода?.. У кого такая борода?.. Я ведь знаю эту бороду! До чего же она длинная! Всю грудь, наверное, ему закрывает! Где бы я ни хватал — везде под рукой борода, по самый пояс, теплая, мягкая!
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38