..
Меня как громом поразило. В мозг точно всадили острый нож...
— Отец! — закричал я вне себя.
Руки у меня словно отнялись, я отпустил его... Глаза мои уже свыклись с темнотой, я уже кое-что мог различить; в комнате уже не стоял такой непроглядный мрак. Вдруг еще и луна показалась из-за туч или, может, облака поредели — комната наполнилась сумеречным светом. Только раз взглянул я по сторонам, но сразу все заметил и понял, что произошло. В одном из окон было выбито два стекла, куски их блестели на полу и на подоконнике. Большой тяжелый письменный стол у стены, в котором барон хранил свою денежную шкатулку, был взломан, ящик выдвинут до отказа, бумаги разбросаны, пол около стола покрыт щепками; тут же валялся маленький бурав и стамеска, на столе — открытый складной нож. А передо мной вплотную, грудь к груди, так что я чувствовал его горячее дыхание, стоял человек с длинной бородой и, сверкая глазами, сжимал меня точно в тисках, со звериной силой...
— Отец... ты... ты!
— Молчи! — захрипел он мне в лицо, дрожа всем телом.— Не смей кричать... ни слова... а не то...
Он не договорил, отпустил меня и схватил с полу бурав и стамеску, а со стола нож.
— Ты будешь молчать как могила... кто бы ни спрашивал, понял? — прохрипел он.— Позовешь на помощь, только когда я уйду. Ты не знаешь, кто здесь был. Ты ничего не скажешь. Не то я тебе больше не отец, ты мне не сын. После все объясню. Дам тебе много денег...
Он бросился к выбитому окну. Уже занес было ногу на подоконник. Я схватил его и оттащил назад.
— Отдай краденое! — крикнул я дрожа, в безумном отчаянии.— Давай сюда господские деньги, тогда уйдешь!
— Пусти, Хин дрек!
— Отдай бароновы деньги!
— Пусти, парень! Пусти меня, ну тебя к дьяволу! — Он хрипел п скрежетал зубами.
— Не пущу... не пущу, отец... не пущу! Повернувшись рывком, точно разъяренный зверь, он
так ударил меня в грудь, что я прикусил себе язык и рот у меня наполнился кровью. Но я все держал его. Сила у меня была, как у сумасшедшего. Я обхватил его сзади и крепко сцепил руки у него па груди, прижав и его длинную бороду, ту самую бороду, которой я в детстве так весело играл... я прятался в ней лицом, я так любил ее, из-за нее дрался с мальчишками... Теперь я уже не мог гордиться этой бородой! У вора, у грабителя болталась она на груди!
— Хиндрек, если ты меня сейчас не пустишь,— прошипел он,— я тебя искалечу!
— Не пущу, пока ты не очистишь душу от греха!.. Отдай господские деньги!
— Не пустишь?
— Не пущу, хоть убей!
В бешеной злобе, рыча как зверь, он, хотя я и не разжимал рук, резким движением повернулся ко мне лицом, освободил свою правую руку и поднял ее один раз, потом другой... Вскрикнув, я отпустил его — почувствовал, что у меня в рукаве течет что-то горячее. Я отшатнулся, оперся о стол, шагнул было к дверям, но тут же без сил рухнул на пол. Я успел еще заметить в дверях белую человеческую фигуру. Это была женщина. Она подбежала ко мне, наклонилась, приподняла мне голову... Лицо ее было прямо передо мной, мы посмотрели друг другу в глаза... Это была моя Майя...
Я потерял сознание. Больше я об этой ночи ничего не помню...
Мой ямщик швырнул потухшую сигару, прикрикнул на лошадей, которые пошли было шагом, и снова погнал их рысцой. Потом опять повернулся ко мне.
— Теперь вы, сударь, сами понимаете, что такую историю я не всякому могу выложить. Вы — дело другое. Вы — человек надежный, да и живете отсюда далеко.
—- Спасибо, что доверяешь, Хиндрек, но в твоем рассказе не хватает конца. Что было дальше и как вы трое друг к другу потом относились?
— Я остался калекой, как видите.— Хиндрек кивнул головой на свой пустой рукав.— А они поженились и стали богатыми людьми. С двумя тысячами рублей уже можно кое-что сделать.
— Как? Твой отец женился на Майе?
— А как же! Я думал, вы и сами поняли. Не то разве они пошли бы сообща грабить барона... А дальше дело было вот как. Когда я очнулся, светило солнце, я лежал в своей постели, верхняя часть тела и правая рука у меня были забинтованы. Около кровати сидел отец. Он держал меня за левую руку и, как видно, все время смотрел на меня. Когда я открыл глаза и взглянул на него, он отвернулся. Он молчал, я тоже. Я старался припомнить все, что произошло, и, когда вспомнил, вырвал руку из руки отца и хотел лечь на другой бок. Но это было так больно, что я вскрикнул. И остался на спине, как и лежал. Отец опять хотел взять меня за руку, но я оттолкнул его руку. Тут я заметил, что на глазах у него слезы. Но он молчал, молчал и я. Вдруг он опять взглянул мне в лицо. Его глаза умоляли... Но когда я посмотрел на него, он трусливо отвел глаза. И я заметил, что на висках у него волосы поседели — за одну ночь. Это меня растрогало. Я теперь то я дело поглядывал на его седые виски, но руки его отталкивал и ни слова ему не говорил.
Майя тоже пришла меня проведать. Я с трудом узнал се — такое бледное, такое старое было у нее лицо. Издали, стоя у двери, она поглядела на меня и, когда увидела, что глаза у меня открыты, быстро ушла.
Много еще разных людей приходило ко мне. Они мучили меня расспросами, как все это случилось, узнал ли я вора, запомнил ли его лицо. Но я качал головой и никому не отвечал, как ни расспрашивали.
Мне сказали, что управляющий послал нарочного в город, чтобы известить обо всем барона и привезти ко мне врача. Барин должен был приехать не раньше завтрашнего вечера. Когда об этом говорили, отец опять умоляюще смотрел на меня, и у меня перед глазами белели его поседевшие волосы...
Барон, а вместе с ним и доктор еще не успели прибыть, когда я снова опять потерял сознание. Я захворал горячкой, потому что из-за плохой перевязки всю руку «схватило огнем». А когда жар спал и я начал опять все различать и понимать, то увидел, что у меня нет руки.
Странно все это было, когда я очнулся. Одеяло случайно попало мне на лицо, и я хотел его сбросить. Поднимаю правую руку — не поднимается. Поднимаю, поднимаю — все без толку. Что за дьявольщина? Отбрасываю одеяло левой рукой, щупаю — нет правой руки!.. Я так и заревел...
В комнату входит доктор — старый седой господин — и говорит:
-— Тебе, верно, руки жалко? Не плачь. Лучше руки лишиться, чем жизни. Оставили бы мы тебе руку — сейчас тебя пришлось бы уже в гроб класть. Не плачь!
Но я плакал, хотя доктор и запретил. Мне было бы лучше, если б меня положили в гроб.
И тут явился барон, стал жаловаи>ся, что вор украл у него две тысячи рублей. О моем несчастье ничего не говорил, только расспрашивал, кто был грабитель да можно ли будет его разыскать,— может, удастся деньги обратно получить. А я... я отвечал, что вор совсем чужой человек, насколько я мог его разглядеть в темноте.
А потом явился судья-гакенрихтер, тоже расспрашивал и допрашивал. Я рассказал ему, что и как случилось;
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38
Меня как громом поразило. В мозг точно всадили острый нож...
— Отец! — закричал я вне себя.
Руки у меня словно отнялись, я отпустил его... Глаза мои уже свыклись с темнотой, я уже кое-что мог различить; в комнате уже не стоял такой непроглядный мрак. Вдруг еще и луна показалась из-за туч или, может, облака поредели — комната наполнилась сумеречным светом. Только раз взглянул я по сторонам, но сразу все заметил и понял, что произошло. В одном из окон было выбито два стекла, куски их блестели на полу и на подоконнике. Большой тяжелый письменный стол у стены, в котором барон хранил свою денежную шкатулку, был взломан, ящик выдвинут до отказа, бумаги разбросаны, пол около стола покрыт щепками; тут же валялся маленький бурав и стамеска, на столе — открытый складной нож. А передо мной вплотную, грудь к груди, так что я чувствовал его горячее дыхание, стоял человек с длинной бородой и, сверкая глазами, сжимал меня точно в тисках, со звериной силой...
— Отец... ты... ты!
— Молчи! — захрипел он мне в лицо, дрожа всем телом.— Не смей кричать... ни слова... а не то...
Он не договорил, отпустил меня и схватил с полу бурав и стамеску, а со стола нож.
— Ты будешь молчать как могила... кто бы ни спрашивал, понял? — прохрипел он.— Позовешь на помощь, только когда я уйду. Ты не знаешь, кто здесь был. Ты ничего не скажешь. Не то я тебе больше не отец, ты мне не сын. После все объясню. Дам тебе много денег...
Он бросился к выбитому окну. Уже занес было ногу на подоконник. Я схватил его и оттащил назад.
— Отдай краденое! — крикнул я дрожа, в безумном отчаянии.— Давай сюда господские деньги, тогда уйдешь!
— Пусти, Хин дрек!
— Отдай бароновы деньги!
— Пусти, парень! Пусти меня, ну тебя к дьяволу! — Он хрипел п скрежетал зубами.
— Не пущу... не пущу, отец... не пущу! Повернувшись рывком, точно разъяренный зверь, он
так ударил меня в грудь, что я прикусил себе язык и рот у меня наполнился кровью. Но я все держал его. Сила у меня была, как у сумасшедшего. Я обхватил его сзади и крепко сцепил руки у него па груди, прижав и его длинную бороду, ту самую бороду, которой я в детстве так весело играл... я прятался в ней лицом, я так любил ее, из-за нее дрался с мальчишками... Теперь я уже не мог гордиться этой бородой! У вора, у грабителя болталась она на груди!
— Хиндрек, если ты меня сейчас не пустишь,— прошипел он,— я тебя искалечу!
— Не пущу, пока ты не очистишь душу от греха!.. Отдай господские деньги!
— Не пустишь?
— Не пущу, хоть убей!
В бешеной злобе, рыча как зверь, он, хотя я и не разжимал рук, резким движением повернулся ко мне лицом, освободил свою правую руку и поднял ее один раз, потом другой... Вскрикнув, я отпустил его — почувствовал, что у меня в рукаве течет что-то горячее. Я отшатнулся, оперся о стол, шагнул было к дверям, но тут же без сил рухнул на пол. Я успел еще заметить в дверях белую человеческую фигуру. Это была женщина. Она подбежала ко мне, наклонилась, приподняла мне голову... Лицо ее было прямо передо мной, мы посмотрели друг другу в глаза... Это была моя Майя...
Я потерял сознание. Больше я об этой ночи ничего не помню...
Мой ямщик швырнул потухшую сигару, прикрикнул на лошадей, которые пошли было шагом, и снова погнал их рысцой. Потом опять повернулся ко мне.
— Теперь вы, сударь, сами понимаете, что такую историю я не всякому могу выложить. Вы — дело другое. Вы — человек надежный, да и живете отсюда далеко.
—- Спасибо, что доверяешь, Хиндрек, но в твоем рассказе не хватает конца. Что было дальше и как вы трое друг к другу потом относились?
— Я остался калекой, как видите.— Хиндрек кивнул головой на свой пустой рукав.— А они поженились и стали богатыми людьми. С двумя тысячами рублей уже можно кое-что сделать.
— Как? Твой отец женился на Майе?
— А как же! Я думал, вы и сами поняли. Не то разве они пошли бы сообща грабить барона... А дальше дело было вот как. Когда я очнулся, светило солнце, я лежал в своей постели, верхняя часть тела и правая рука у меня были забинтованы. Около кровати сидел отец. Он держал меня за левую руку и, как видно, все время смотрел на меня. Когда я открыл глаза и взглянул на него, он отвернулся. Он молчал, я тоже. Я старался припомнить все, что произошло, и, когда вспомнил, вырвал руку из руки отца и хотел лечь на другой бок. Но это было так больно, что я вскрикнул. И остался на спине, как и лежал. Отец опять хотел взять меня за руку, но я оттолкнул его руку. Тут я заметил, что на глазах у него слезы. Но он молчал, молчал и я. Вдруг он опять взглянул мне в лицо. Его глаза умоляли... Но когда я посмотрел на него, он трусливо отвел глаза. И я заметил, что на висках у него волосы поседели — за одну ночь. Это меня растрогало. Я теперь то я дело поглядывал на его седые виски, но руки его отталкивал и ни слова ему не говорил.
Майя тоже пришла меня проведать. Я с трудом узнал се — такое бледное, такое старое было у нее лицо. Издали, стоя у двери, она поглядела на меня и, когда увидела, что глаза у меня открыты, быстро ушла.
Много еще разных людей приходило ко мне. Они мучили меня расспросами, как все это случилось, узнал ли я вора, запомнил ли его лицо. Но я качал головой и никому не отвечал, как ни расспрашивали.
Мне сказали, что управляющий послал нарочного в город, чтобы известить обо всем барона и привезти ко мне врача. Барин должен был приехать не раньше завтрашнего вечера. Когда об этом говорили, отец опять умоляюще смотрел на меня, и у меня перед глазами белели его поседевшие волосы...
Барон, а вместе с ним и доктор еще не успели прибыть, когда я снова опять потерял сознание. Я захворал горячкой, потому что из-за плохой перевязки всю руку «схватило огнем». А когда жар спал и я начал опять все различать и понимать, то увидел, что у меня нет руки.
Странно все это было, когда я очнулся. Одеяло случайно попало мне на лицо, и я хотел его сбросить. Поднимаю правую руку — не поднимается. Поднимаю, поднимаю — все без толку. Что за дьявольщина? Отбрасываю одеяло левой рукой, щупаю — нет правой руки!.. Я так и заревел...
В комнату входит доктор — старый седой господин — и говорит:
-— Тебе, верно, руки жалко? Не плачь. Лучше руки лишиться, чем жизни. Оставили бы мы тебе руку — сейчас тебя пришлось бы уже в гроб класть. Не плачь!
Но я плакал, хотя доктор и запретил. Мне было бы лучше, если б меня положили в гроб.
И тут явился барон, стал жаловаи>ся, что вор украл у него две тысячи рублей. О моем несчастье ничего не говорил, только расспрашивал, кто был грабитель да можно ли будет его разыскать,— может, удастся деньги обратно получить. А я... я отвечал, что вор совсем чужой человек, насколько я мог его разглядеть в темноте.
А потом явился судья-гакенрихтер, тоже расспрашивал и допрашивал. Я рассказал ему, что и как случилось;
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38