Для порядка я засучил рукав его норвежского свитера. Профессионально наколотый дракон на левой руке. Я обернулся к Экснеру, который так и сиял от гордости.
— Как ты усек?— изумился я.
— Должен же он был где-то обретаться.
— Может, вы будете так любезны и скажете, что все это значит?— хорохорился наш молодец.— Я здесь на законном основании, вы же видите, ключ в дверях. Приятель позволил мне пожить на своей даче, и вы не имеете никакого права...
— Цыц!— сказал я ласково и поднялся на второй этаж, обошел три комфортабельные спальни, в каждой была своя душевая, на полу ковры, кровати застланы чистым бельем.
Пока Бавор осматривал первый этаж, гостиную, кухню, я спустился в полуподвальное помещение. Там я обнаружил сауну и гараж на три машины, где стояла «Лада» задержанного. Я вернулся обратно. Тем временем капитан Бавор просвещал Коленатого относительно его прав. Он, то бишь Коленатый, твердил, что останется здесь. Требовал предъявить ордер на обыск. Требовал предъявить ордер на арест, который оправдывал бы наши действия в отношении его. Требовал немедленно вызвать адвоката, который защитит его от столь неслыханного вмешательства в личную жизнь.
— Обыск произведем при дневном свете,— решил капитан.— Ваш напарник останется здесь, товарищ подпрапорщик. Мы заедем к вам в участок, чтобы послать кого-нибудь для подсменки. А этого пижона — в машину.
— Вы не имеете права!
— Имеем!
Мы вышли из дома. Отдали соответствующие распоряжения сержанту, который оставался здесь в карауле. Затем сели в машину и поехали обратно к Праге.
1 Барочный замок под Прагой, в котором размещается один из домов творчества чешских писателей.
Еще не было двенадцати, когда мы доставили Колена-того в камеру предварительного заключения, доложили майору Бажанту о прогрессе, которого мы достигли, и на секунду скромно умолкли в ожидании похвалы. Но начальники есть начальники, благодарности от них не жди. Ба-жант буркнул, что давно было пора водворить Коленатого в камеру, а потом язвительно справился, известно ли нам уже что-нибудь о фальшивых долларах, которые мы нашли в сейфе у Ферды, и когда мы намерены «все это» распутать; в годы его молодости достаточно было пустить по следу молодую ищейку —и вся недолга, или, может, мы думаем, что он нас все время будет водить за ручку?
Бавор положил трубку, и вид у него был ужасно огорченный.
— Иногда мне хочется плюнуть на всю эту шарагу и пойти на какое-нибудь предприятие юрисконсультом.
-—Да брось,— успокаивал я его, потому как меня сегодня ничто на свете не могло вывести из равновесия.— Опять у пего где-то колики, вот он и брюзжит. А вообще-то, я думаю, он здорово доволен.
— Как же! Ты ведь сам слышал!
— Тверда скорлупка, да ядрышко золотое. А мне, ей-богу, и в голову не пришло, что этот наш орел может оказаться там. Сегодня я должен признать твои криминалистические способности.
— Да ну тебя!
— Нет, серьезно! Если бы не твоя идея насчет подмоги, тот дал бы деру, и тогда было бы еще хуже. Ты классный следователь!
— Да замолчи ты, пока не схлопотал!
— Так и быть. Я хотел подуть тебе на ранку. Ну а теперь на боковую? Наш пижон должен поостыть.
— Что верно, то верно.
Я отстукал на машинке протокол о задержании, положил в шкаф, опечатал, после чего мы спустились вниз по лестнице и вышли во двор.
— Садись, подброшу тебя домой,— сказал капитан.
— Друзья познаются в беде,—сказал я, потирая руки.— Но достаточно, если ты меня подбросишь к тому кабаку на набережной. У меня там машина.
— Сколько ты выпил?—обернулся он ко мне.
— Граммов четыреста.
— Ну так это еще не выветрилось. Садись!
И он отвез меня домой. И опять я очутился в восьми стенах двух моих комнат, сегодня они казались мне еще более сиротливыми, чем когда-либо прежде.
Глава X
ДЕНЬ, КОТОРЫЙ ДЛИЛСЯ ДОЛЬШЕ ДЕСЯТИЛЕТИЯ. 2.35
Звонит телефон. Оранжевое чудовище прерывает мой сон, правда и без того прерывистый. Я стону от ярости.
Вспоминаю рассказ своего отца, как все народы с нетерпением ждали момента, когда мечи перекуют на орала, танки превратятся в тракторы, а штыки — в ножи для шинковки овощей. Для него же конец войны наступил не тогда, когда были распущены или интернированы армии, а когда мартеновские печи впервые загружали неисчислимым множеством стальных касок. «Может, с моей стороны это было ребячеством,— рассказывал отец,— но первую «кастрюлю», попавшую мне в руки, я огрел ключом и так ее обезобразил, как трое в одной лодке банку консервированных ананасов». Моя работа оставит меня в покое не в тот день, когда я выйду на пенсию, а в тот момент, когда я разнесу вдребезги свой оранжевый телефон. 6.07
Мы смотрим на чашки, над которыми поднимается пар. Бавор подтрунивает.
— Значит, ты кончаешь дело Ферды, а? Пригласил меня на финал?
— Оставь!
Мне не нравятся следователи, которые делают вид, что им все ясно, что они способны вмиг все распутать. Психологи, которые разглагольствуют о комплексах и либидо, спецы, которые так и сыпят номерами параграфов из желания щегольнуть перед вами, любители терминологии, которые из принципа говорят «дактилоскопия» вместо «отпечаток» и «конфискация» вместо «изъятие». Я люблю все понятное и простое.
— Я ставлю на этого пижона Коленатого,— говорит Экснер.
— Я бы вызвал его прямо сейчас.
— Ну, а как мы все это разыграем?
— Обычно. Он подозревается в убийстве, так ведь? И ему придется выложить все, что он знает...
8.32
— Свободный художник,— отвечает Марек Коленатый на вопрос о месте работы.— Уже четыре года.
— Художник?— усмехается Бавор.
— Фотограф. Фотографирую для газет, предприятий, можете проверить. Я плачу с этого налог.
— А кроме?
— Что значит «кроме»?
— Ферда Ферецкий был не только шофером, но и фарцовщиком.
—- Вы ничего у меня не нашли.
— Это еще ничего не значит. Мы вызовем свидетелей.
— Хотел бы я на них посмотреть.
— Вы знаете Джейн Стиблову?— сказал Бавор. Коленатый засипел как от боли. Путь к его сердцу
был найден. Я открываю досье и ищу показания очаровательной уборщицы.
—- Гм!— произношу я многозначительно и несу досье к Бавору, словно желая обратить на что-то его внимание.
Экснер читает строку, на которую я показываю пальцем, и кивает. («Я предупреждена о последствиях, вытекающих из дачи ложных показаний или умолчания».)
— Я думаю, тут все ясно.
— Так знаете или не знаете?— кричу я.
— Да, признаюсь, знаю. Это шлюха. Иногда я помогал ей найти работу.
— Вы ходили и показывали ее фотографии...
— Это точно. Раз она раскололась, не имеет смысла темнить, Я говорю по-немецки. Ну и ходил по барам, предлагал ее.
— Это совпадает,— говорю я многозначительно, так, словно слышу об этом не первый раз в жизни.— Ну и сколько у вас было всего таких фотографий?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76