Возможно, та ночь, что они провели вместе, не принесла ему успеха, возможно, Вив слишком задела его своим острым язычком, поэтому получилась столь смертельная комбинация, которую, впрочем, можно было счесть разумной. Но каким-то образом получалось, что, когда дело касалось Вив, разумные доводы не имели шансов на успех. Поль не был уверен в том, что дело лишь в ее привлекательности, но единственное, что он знал, – это то, что Вив была самой вожделенной женщиной, которую он когда-либо встречал.
Поль выбросил Вив из головы и сосредоточился на полетах и на том, как остаться в живых и получить от жизни максимум удовольствия, где и когда это только было возможно. И когда пришел конец войне и Джерси освободили, первым, кто вернулся домой, был Ники, который, несмотря на благие намерения, не мог дольше оставаться вдали от дома.
Когда Ники в первый раз сказали, что он проведет остаток жизни в инвалидном кресле, он решил, что никогда больше не увидит Вив. Это решение не было проявлением заботы о себе, хотя он не думал, что будет справедливо ждать от Вив, что она свяжет себя с калекой. И в большей степени дело было в гордости. Чтобы заинтересовать Вив, ему надо было быть хозяином положения, но он боялся, что при таком раскладе он не сможет сохранять ее уважение к себе. Ники испытывал необъяснимый стыд за то, что теперь ноги не повиновались ему, но еще хуже было понимание того, что он никогда не сможет быть таким любовником, каким его запомнила Вив. Эта перспектива была для него особенно непереносима. Лучшее, что только могло быть, они с Вив уже пережили, а он не был готов на меньшее, чем в его представлении была она.
Согнувшись под бременем ужасной депрессии, которая в первые дни ни на миг не покидала его, Ники решил, что быстрый разрыв между ними будет лучшим выходом для обоих. Он стойко отказывался писать Вив, даже не хотел, чтобы она узнала, что он в безопасности, а когда к нему пришли другие мысли, стало уже поздно: Джерси был оккупирован, почта не работала.
Время шло, Ники начал привыкать к своему положению. Приступы отчаяния стали реже посещать его, длились не так долго, и он даже начал строить планы, что будет делать, когда закончится война. Но он все равно не позволял себе включать в эти планы женитьбу на Вив или на ком-нибудь еще.
– Кто захочет поврежденный товар? – легко спросил он у врача, в чьи обязанности входило научить его вести как можно более нормальную жизнь. Он не обратил внимания, когда она сказала ему, что он говорит глупости. Возможно, еще найдутся женщины, которым он сможет понравиться, но он-то, уж конечно, не был готов предстать перед любой из них патетической пародией на свою прежнюю силу, которой так гордился.
После того как на сцене возник Поль, Ники почувствовал перемену в его отношении к себе. Несмотря на то, что он чувствовал себя угнетенным на фоне здоровья и силы Поля, ему было хорошо с ним, старая жизнь словно обрела реальные черты, и временами Ники даже забывал, что все теперь переменилось навсегда. И вдруг все его потайные чувства, которые столько времени были запрятаны так глубоко, вырвались наружу, и он понял, что мечтает о Вив со всепоглощающей страстью.
Как только закончилась война и стало возможным вернуться на Джерси, он понял, что не вынесет, если еще хоть ненадолго останется здесь. Но он хотел оградить Вив от потрясения, которое испытал Поль, и в любом случае надо было принимать во внимание практическую сторону дела – он просто не смог бы без посторонней помощи передвигаться.
Когда была восстановлена телефонная связь, Ники сделал два звонка на остров. Первый – в «Ла Мэзон Бланш» – остался без ответа. Ники, зная о том, что его семья была выставлена немцами, сообразил, что это означает, видимо, то, что родные еще не вернулись или в этот момент в доме никто не живет.
Второй, звонок был Вив. Она сама ответила по телефону, и Ники понял, что это она, в тот же миг, когда ее немного хрипловатый голос зазвучал на другом конце провода – такой родной и знакомый ему голос, словно он в последний раз слышал его вчера, а не пять лет назад. – Вив? – спросил он. И она сразу узнала его.
– Ники! Ники – это ты?
– Да.
– О Ники! – Он понял, что она плачет, он слышал это по голосу, а его лицо тоже было мокрым от слез. – Ники, ты где?
– В Англии, – сказал он. – Но я возвращаюсь домой!
– Когда? Когда же?
– Как только смогу.
– О, я не могу ждать! Столько времени прошло! Я думала…
– Вив, – сказал он. – Я тебе хочу кое-что сказать, и если ты не захочешь меня видеть, я вполне пойму. Я в инвалидной коляске.
Он почувствовал ее шок.
– В инвалидной коляске!
– Да. Так что если ты не хочешь…
Она оборвала его:
– Не будь таким дураком, черт побери! Это не имеет значения, Ники. Главное, что ты возвращаешься домой. Это совсем не имеет значения!
Но это, конечно же, имело значение. Может, не сразу, ибо ими настолько овладела эйфория, что они опять будут вместе, что для всяких сомнений не оставалось места. Эти первые недели Вив напоминала ребенка, у которого новая игрушка, она настояла на том, чтобы Ники приехал к ней и ее матери, так как у Софии на руках был крошка Луи, да еще надо было заботиться о Бернаре и Катрин. Вив заждалась его, и было столько разговоров, столько приготовлений, столько поцелуев и объятий. Они даже пытались найти способы заняться любовью, частично опираясь на уроки, которые давала Ники врач (а она, наверное, стоящая леди, твоя докторша! – дразнила Вив), частью отдаваясь инстинкту и воображению.
Но когда ощущение новизны постепенно прошло, Вив начала осознавать, что она больше не испытывает прежних чувств. Сначала она не хотела в этом признаваться даже себе. Ники, опять с нею, как она и сказала ему в тот первый день по телефону, и это все, что имело значение. Но беда была в том, что это был не прежний Ники. Он выглядел так же – ну более или менее. Может, слегка осунулось лицо, а ноги его были ужасающе неподвижны. Вив думала о паре мускулистых загорелых ног, которые также делали Ники столь привлекательным. Он был добрым. Он был мужественным; Боже, как она восхищалась его мужественностью! Он даже умудрился сохранить чувство юмора. Но он не был больше порывистым, молодым и непобедимым. Люди теперь жалели его, и хотя им восхищались, это восхищение было совсем иного качества, чем то, что делало его неотразимо прекрасным.
Внешне Вив сохраняла полный восторг от того, что Ники вернулся домой. Но наедине с собой, к собственному огорчению, она испытывала серьезные сомнения.
София же была очень счастлива. Казалось, будто рождение крошки Луи отметило окончание одной главы в книге ее жизни и начало совершенно новой.
Иногда она все еще думала о Дитере – что было толку делать вид, что такие мысли не посещали ее, – но теперь он стал для нее нереальным, далекой мечтой, словно все, что было, приключилось не с ней, а с кем-то другим.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152