Теперь она с облегчением признала, что по крайней мере одна часть этой истории уже не является тайной для Джулиет. Она даже могла скрыть (во всяком случае, думала, что сможет), что до сих пор ей было больно думать о Луи, скрыть, как она боится, что все связанные с ним факты смогут раскрыться и будут так же тревожить всех их.
Но на какое-то мгновение, несмотря на тщательный самоконтроль, Молли не смогла удержаться, чтобы мысленно не перенестись на двадцать лет назад, в ту ноябрьскую ночь, когда умер Луи. На миг ей показалось, что она опять стоит у окна своей спальни, как тогда, ночью, когда не могла уснуть от страха и отвращения к себе. Вглядываясь в поля и в серебристые в лунном свете леса, она с беспокойством думала, где Робин и почему он не пришел домой. Когда она больше не могла этого выносить, то позвонила в Ла Гранж в надежде поговорить с Луи и сбросить с себя бремя страхов, сводивших ее с ума. Но Луи там не было. Вместо него ответила София, прервавшая ее со странной холодностью, необычной и необъяснимой резкостью. Молли налила себе джина и опять подошла к окну, моля Бога, чтобы следующий поток огней, освещающих долину, возвестил бы о прибытии Робина. Но он все не приезжал. В конце концов она приняла таблетку снотворного и легла. Когда несколько часов спустя ее разбудили настойчивые звонки телефона, его все еще не было дома. Она вытянула руку, но ощутила лишь холодную пустую простыню, потом неловко вылезла из кровати и проковыляла вниз по лестнице. Ей казалось, что голова ее набита ватой, а ноги отказываются служить.
– Робин? – тупо спросила она. – Робин, это ты?
Но это был не Робин. Это была его тетка, Вив, она разразилась новостями, что Луи застрелен, а София, мать Робина, арестована.
Ужас от воспоминаний снова потряс ее, и она на какой-то миг почувствовала слепую ярость, гнев на Джулиет, вернувшую ее в те времена.
– Ну теперь ты понимаешь, почему я не хочу, чтобы ты ехала на Джерси, Джулиет? – рявкнула она.
– Нет, не совсем. – Джули пересекла кухню, открыла холодильник и налила себе стакан ледяной воды. – Ну… да, я понимаю, почему ты не хочешь, чтобы я ехала, но не вижу никакой причины, чтобы мне не поехать.
– Наверное, это одно и то же.
– Нет, это не так. Ты не хочешь, чтобы я ехала, потому что это доставит тебе кучу плохих воспоминаний и потому… Ну, я предполагаю, что тебе стыдно. Но для меня – все по-другому. У меня нет никаких плохих воспоминаний. Я правда ничего не помню о Джерси, только иногда, с ощущением чего-то доброго или будоражащего меня. Но даже тогда я не могу ухватить эти воспоминания – я не знаю, о чем я помню. А что касается стыда… что ж, это произошло столько лет назад, что я не думаю, что кого-то это еще волнует.
– Ты не знаешь жителей острова!
– Но я же сама оттуда! И ты тоже. И папа. И я хочу поехать и отыскать свои корни.
– Не надо, Джулиет, пожалуйста!
– Извини меня, мама, но я думаю, ты ведешь себя глупо.
– Я тебе советую, потому что я старше и мудрее и знаю, какие неприятности все это может всколыхнуть.
– Я уверена, что ты преувеличиваешь. Но в любом случае тебе должно быть известно, что из-за твоей таинственности я еще больше хочу поехать.
Молли резко отвернулась. Внезапно она на самом деле здорово испугалась.
– Ну ладно, Джулиет. Кажется, мне не остановить тебя. Но пусть отвечать за это будешь ты.
Робин Лэнглуа, ничего не видя перед собой, бродил по саду, засунув руки в карманы своих традиционных шорт до колен и уперев подбородок в белую хлопковую рубашку-поло.
Это был большой сад – простор не пользовался особым спросом здесь, в пригороде Сиднея, – и Робин частенько уединялся в нем, когда хотел избежать каких-нибудь встреч или непрошеных гостей. Он не часто позволял себе задумываться о прошлом. Приехав в Австралию, они с Молли все оставили позади. Они во всем начинали жить заново. Никаких обязывающих деловых встреч – Робин всю жизнь ненавидел необходимость участвовать в управлении гостиницами и компанией, самой престижной на Джерси, – больше он не собирался выдавать себя за того, кем не был, и, самое главное, больше не было Луи.
Конечно, Луи не было, если бы они и остались на Джерси. Луи был мертв. Но Робин знал, что его дух преследовал бы их. И если бы они остались там, то никогда не избавились бы от него.
Господи, как же я ненавидел его! – подумал сейчас Робин, пораженный, как всегда, силой чувства, что вызывал в нем его брат. И это при том, что Робин во всем, что имело к нему отношение, являлся спокойнейшим из людей. Но Луи всегда умудрялся нанести удар в самое больное место. Сначала, когда они были детьми, Робина угнетало душераздирающее подозрение, что по какой-то причине мать предпочитает Луи. Отец – нет, он ощущал отца лишь как скрупулезно честного человека. Но это не мешало понимать, что Луи – любимчик мамы. Робин обожал мать, и явные проявления ее любви к брату терзали его сердце.
А потом еще бизнес. У Луи был подвижный ум, он хорошо разбирался во всем, что казалось бизнеса. Но иногда у него появлялись сумасбродные идеи, которые переворачивали все вверх дном. Но при этом он устраивал все так, что Робин чувствовал себя неловким, неуклюжим идиотом. Когда Луи поссорился с Бернаром и вышел из игры, Робин очень старался соответствовать своему положению, но у него явно ничего не получалось. Распоряжение Бернара вернуло Луи на его прежние руководящие позиции, и Робину показалось, что отец счел дикие проекты Луи предпочтительными, а сам Робин расценил это как собственную некомпетентность.
И, наконец, самое главное – Молли. Робин полагал, что мог бы простить Луи все, но только не Молли. Даже когда они были детьми и играли вместе, он понимал, что Молли нравится Луи, и это так же ранило его, как и сознание того, что Луи – любимчик Софии. Но когда они выросли и Робин влюбился в Молли, его душевные муки стали еще горше.
И неважно, что Луи лишь слегка флиртовал с ней в дни юности. Но Робин видел, какими глазами Молли смотрела на Луи, как она оживлялась в его присутствии, и понимал, что сам он – не более чем утешительный приз. Когда они поженились, он с удовольствием, запер бы ее от всех в стеклянной шкатулке – ведь он так сильно любил ее. По крайней мере, Луи сошел со сцены, он путешествовал, после того как отошел от дел.
И, едва Робин начал завоевывать расположение жены, возвратился Луи. К своему ужасу, Робин обнаружил, что тот факт, что Молли теперь его жена, делала ее привлекательной в глазах Луи. Он беспомощно выжидал, как далеко готов зайти Луи, понимая, что его несдержанность лишь сыграет на руку Луи. Ведь в конце концов для Луи это было не более чем игра, игра силы и мужского превосходства. Ему доставляло удовольствие видеть, как страдает брат, понимавший, что Луи может в любую минуту, когда захочет, увести его жену.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152
Но на какое-то мгновение, несмотря на тщательный самоконтроль, Молли не смогла удержаться, чтобы мысленно не перенестись на двадцать лет назад, в ту ноябрьскую ночь, когда умер Луи. На миг ей показалось, что она опять стоит у окна своей спальни, как тогда, ночью, когда не могла уснуть от страха и отвращения к себе. Вглядываясь в поля и в серебристые в лунном свете леса, она с беспокойством думала, где Робин и почему он не пришел домой. Когда она больше не могла этого выносить, то позвонила в Ла Гранж в надежде поговорить с Луи и сбросить с себя бремя страхов, сводивших ее с ума. Но Луи там не было. Вместо него ответила София, прервавшая ее со странной холодностью, необычной и необъяснимой резкостью. Молли налила себе джина и опять подошла к окну, моля Бога, чтобы следующий поток огней, освещающих долину, возвестил бы о прибытии Робина. Но он все не приезжал. В конце концов она приняла таблетку снотворного и легла. Когда несколько часов спустя ее разбудили настойчивые звонки телефона, его все еще не было дома. Она вытянула руку, но ощутила лишь холодную пустую простыню, потом неловко вылезла из кровати и проковыляла вниз по лестнице. Ей казалось, что голова ее набита ватой, а ноги отказываются служить.
– Робин? – тупо спросила она. – Робин, это ты?
Но это был не Робин. Это была его тетка, Вив, она разразилась новостями, что Луи застрелен, а София, мать Робина, арестована.
Ужас от воспоминаний снова потряс ее, и она на какой-то миг почувствовала слепую ярость, гнев на Джулиет, вернувшую ее в те времена.
– Ну теперь ты понимаешь, почему я не хочу, чтобы ты ехала на Джерси, Джулиет? – рявкнула она.
– Нет, не совсем. – Джули пересекла кухню, открыла холодильник и налила себе стакан ледяной воды. – Ну… да, я понимаю, почему ты не хочешь, чтобы я ехала, но не вижу никакой причины, чтобы мне не поехать.
– Наверное, это одно и то же.
– Нет, это не так. Ты не хочешь, чтобы я ехала, потому что это доставит тебе кучу плохих воспоминаний и потому… Ну, я предполагаю, что тебе стыдно. Но для меня – все по-другому. У меня нет никаких плохих воспоминаний. Я правда ничего не помню о Джерси, только иногда, с ощущением чего-то доброго или будоражащего меня. Но даже тогда я не могу ухватить эти воспоминания – я не знаю, о чем я помню. А что касается стыда… что ж, это произошло столько лет назад, что я не думаю, что кого-то это еще волнует.
– Ты не знаешь жителей острова!
– Но я же сама оттуда! И ты тоже. И папа. И я хочу поехать и отыскать свои корни.
– Не надо, Джулиет, пожалуйста!
– Извини меня, мама, но я думаю, ты ведешь себя глупо.
– Я тебе советую, потому что я старше и мудрее и знаю, какие неприятности все это может всколыхнуть.
– Я уверена, что ты преувеличиваешь. Но в любом случае тебе должно быть известно, что из-за твоей таинственности я еще больше хочу поехать.
Молли резко отвернулась. Внезапно она на самом деле здорово испугалась.
– Ну ладно, Джулиет. Кажется, мне не остановить тебя. Но пусть отвечать за это будешь ты.
Робин Лэнглуа, ничего не видя перед собой, бродил по саду, засунув руки в карманы своих традиционных шорт до колен и уперев подбородок в белую хлопковую рубашку-поло.
Это был большой сад – простор не пользовался особым спросом здесь, в пригороде Сиднея, – и Робин частенько уединялся в нем, когда хотел избежать каких-нибудь встреч или непрошеных гостей. Он не часто позволял себе задумываться о прошлом. Приехав в Австралию, они с Молли все оставили позади. Они во всем начинали жить заново. Никаких обязывающих деловых встреч – Робин всю жизнь ненавидел необходимость участвовать в управлении гостиницами и компанией, самой престижной на Джерси, – больше он не собирался выдавать себя за того, кем не был, и, самое главное, больше не было Луи.
Конечно, Луи не было, если бы они и остались на Джерси. Луи был мертв. Но Робин знал, что его дух преследовал бы их. И если бы они остались там, то никогда не избавились бы от него.
Господи, как же я ненавидел его! – подумал сейчас Робин, пораженный, как всегда, силой чувства, что вызывал в нем его брат. И это при том, что Робин во всем, что имело к нему отношение, являлся спокойнейшим из людей. Но Луи всегда умудрялся нанести удар в самое больное место. Сначала, когда они были детьми, Робина угнетало душераздирающее подозрение, что по какой-то причине мать предпочитает Луи. Отец – нет, он ощущал отца лишь как скрупулезно честного человека. Но это не мешало понимать, что Луи – любимчик мамы. Робин обожал мать, и явные проявления ее любви к брату терзали его сердце.
А потом еще бизнес. У Луи был подвижный ум, он хорошо разбирался во всем, что казалось бизнеса. Но иногда у него появлялись сумасбродные идеи, которые переворачивали все вверх дном. Но при этом он устраивал все так, что Робин чувствовал себя неловким, неуклюжим идиотом. Когда Луи поссорился с Бернаром и вышел из игры, Робин очень старался соответствовать своему положению, но у него явно ничего не получалось. Распоряжение Бернара вернуло Луи на его прежние руководящие позиции, и Робину показалось, что отец счел дикие проекты Луи предпочтительными, а сам Робин расценил это как собственную некомпетентность.
И, наконец, самое главное – Молли. Робин полагал, что мог бы простить Луи все, но только не Молли. Даже когда они были детьми и играли вместе, он понимал, что Молли нравится Луи, и это так же ранило его, как и сознание того, что Луи – любимчик Софии. Но когда они выросли и Робин влюбился в Молли, его душевные муки стали еще горше.
И неважно, что Луи лишь слегка флиртовал с ней в дни юности. Но Робин видел, какими глазами Молли смотрела на Луи, как она оживлялась в его присутствии, и понимал, что сам он – не более чем утешительный приз. Когда они поженились, он с удовольствием, запер бы ее от всех в стеклянной шкатулке – ведь он так сильно любил ее. По крайней мере, Луи сошел со сцены, он путешествовал, после того как отошел от дел.
И, едва Робин начал завоевывать расположение жены, возвратился Луи. К своему ужасу, Робин обнаружил, что тот факт, что Молли теперь его жена, делала ее привлекательной в глазах Луи. Он беспомощно выжидал, как далеко готов зайти Луи, понимая, что его несдержанность лишь сыграет на руку Луи. Ведь в конце концов для Луи это было не более чем игра, игра силы и мужского превосходства. Ему доставляло удовольствие видеть, как страдает брат, понимавший, что Луи может в любую минуту, когда захочет, увести его жену.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152