Такого пути нет!
– Друг… – с какой легкостью Джем дарил людям это звание! – мой выбор пал на тебя лишь потому, что ты знаешь их язык. Мне не пришло в голову, что тебя на Родосе подстерегает опасность. Подумай, желаешь ли ты стать моим посланцем?
– Я уже стал им, повелитель, – сказал Сулейман. – Даже если мне и грозит беда, а может, именно поэтому. Но молю тебя, запомни: если я не вернусь, это произойдет не по моей воле, – значит, я был задержан или убит. Пусть хоть моя смерть докажет тебе, как ты легковерен.
– Нет! – Джем был по-настоящему напуган. – Не кажется ли тебе, что ты убедишь меня слишком дорогой ценой?
– Дорогой ценой! – повторил Франк, и на этот раз, впервые, его слова тронули меня. – Помилуй, мой султан! Много ли стоит человек без родины?
И не медля более, Франк Сулейман направился к Гайдару, заканчивавшему послание Ордену.
– Я не узнаю его. – вслух размышлял Джем. – Никогда не предполагал, что наш оружейник будет так многословен и проявит какие-то человеческие чувства. Видишь, Саади, что делают с человеком испытания? Даже с таким кремнем, как Сулейман. Достаточно было нескольких месяцев скитаний по Эрмени, Египту, Ликин…
– Боюсь, что не это потрясло его, повелитель, – ответил я, – Боюсь, что Сулейману довелось пережить нечто пострашнее, чем Ликия. И воспоминания об этом, думаю я, не дают ему покоя.
Тем и закончился тот разговор.
Сулейман, сопровождаемый тремя сотнями людей, отправился в путь. Даже издали не помахал нам рукой на прощание. Он ехал, уронив голову на грудь, мрачный, как самое дурное предчувствие.
– Наш оружейник сегодня как в воду опущенный, – пошутил Джем.
– Когда же он выглядел иначе? – подхватил я шутку. Но дурное предчувствие тяжело нависло над нашим лагерем.
Первые показания Д'Обюссона, великого магистра Ордена Святого Иоанна Иерусалимского, об истории делах возглавляемого им Ордена
И по вашим и по всяческим законам я свободен от дачи показаний – никто не обязан свидетельствовать против себя, гласит закон. А я боюсь, что расследование по делу Джема завершится новыми обвинениями, главным образом против меня. Отчего я так считаю, спрашиваете вы? Оттого что обладаю в этом отношении длительным и горьким опытом.
Меня начали обвинять давно, еще триста лет назад. В различных писаниях (от романов до политических трактатов) я был представлен чернее дьявола, мне приписывались черты настоящего чудовища.
Простите, что я позволяю себе обратить слова упрека к потомкам – принято считать, что потомки не ошибаются. Однако не замечаете ли вы: с одной стороны меня уличают в семи смертных грехах, с другой – история указывает на меня как на самого выдающегося магистра Ордена? Какое из двух утверждений истинно?
Не отвечайте, я знаю и сам: и то и другое. Истинно, что в мое время государственный деятель мог достичь высот, лишь приняв не только образ зверя, но и его повадки.
Вы утверждаете, что я преувеличиваю. Угодно ли, я приведу в пример нескольких моих современников, оставивших в истории завидный след?
Итак:
Я был современником Людовика XI. Он сделал попытку объединить феодальные владения между Рейном, Пиренеями и Атлантическим океаном в нечто, послужившее основой нынешнего французского государства. С помощью неимоверных усилий и поразительного государственного чутья. Прекрасно. Но что из себя представлял Людовик XI? Это был изверг, прошу простить мне это выражение. Еще в юности он восстал против собственного отца и повел против него настоящую войну; взойдя на престол, он не гнушался никакими средствами – будь то кинжал, яд, доносы или пытки. Противники Людовика проводили долгие годы заточения в клетках, где в длину, ширину и высоту было по 8 шагов. В таких клетках они ели, спали и справляли нужду. Отвратительно, не правда ли? А Людовик любил прохаживаться между этими клетками и вести саркастические беседы ее своими гостями поневоле.
Сверх всего прочего это был шут – человек, получавший удовольствие от глумления над людьми и над собственным саном. Он объезжал свои владения, переодетый простым ремесленником, и заигрывал с горожанами, одновременно втрое увеличивая взимаемые с них налоги. Вот, вкратце, что такое Людовик XI, которого история называет собирателем французских земель.
Я был современником трех пап – Сикста IV, Иннокентия VIII и Александра VI. Иннокентия я характеризовать не стану лишь потому, что он был моим личным другом. Двое других соперничали меж собой в низости. И тот и другой открыто содержали одну или нескольких любовниц, кормили от двух до шести незаконнорожденных отпрысков, развлекали Рим карнавалами или боем быков. Так выглядели в наше время духовные пастыри, достигшие законченного воплощения в Александре VI, иначе – Родриго Борджиа, отце Цезаря и Лукреции. Есть ли надобность подробно описывать его? Была ли в Италии конца XV века хоть одна преступная интрига, в которой бы не угадывалась рука семейства Борджиа? Впрочем, на пороге Реформации наш клир показал, и показал в полной мере, на что он способен.
Я был современником и Лоренцо Медичи, флорентийского тирана, проведшего свою жизнь в неслыханных соперничествах и войнах; и Ладислава V, убившего старшего сына Яноша Хуньяди и бросившего в темницу младшего; был современником Цезаря Борджиа, войнами воскресившего светскую власть Папства, типичнейшего насильника эпохи Ренессанса и любовника собственной сестры; был современником Фердинанда Арагонского и Изабеллы Кастильской, это они снарядили эскадру Колумба для того, чтобы ограбить и обратить в рабство Новый Свет, и в своих первых колониальных спорах с Португалией призвали верховным арбитром – кого бы вы думали? – «неподкупного», «мудрого и справедливого» Александра VI!
Следует ли продолжать перечень? Мне хотелось бы напомнить вам только еще об одном моем современнике, хотя и гораздо более молодом: Николо Макиавелли. История и тут заблуждается: не Макиавелли придумал макиавеллизм, чтобы на нем воспитывались многие поколения правителей. Он просто наблюдал вблизи государственную жизнь нашего времени, обобщил свои наблюдения и назвал вещи своими именами, дав теоретическое оправдание преступлению, возвысив низость, двуличие, измену.
Вы спрашиваете, зачем я говорю об этом, вам все известно и без моей изобличительной речи. Весьма рад. Но зачем же, столь осведомленные, вы обвиняете давно почившего человека, не сообразуясь с мерилами его времени, исходя из некой внеисторической справедливости?
Призванный на ваше судилище, я поначалу вознамерился молчать – лишь перед совестью своей и господом обязан я держать ответ. И если все же заговорил, если думаю говорить и впредь, то лишь потому, что никто не остается вполне безразличен к оценке истории.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121
– Друг… – с какой легкостью Джем дарил людям это звание! – мой выбор пал на тебя лишь потому, что ты знаешь их язык. Мне не пришло в голову, что тебя на Родосе подстерегает опасность. Подумай, желаешь ли ты стать моим посланцем?
– Я уже стал им, повелитель, – сказал Сулейман. – Даже если мне и грозит беда, а может, именно поэтому. Но молю тебя, запомни: если я не вернусь, это произойдет не по моей воле, – значит, я был задержан или убит. Пусть хоть моя смерть докажет тебе, как ты легковерен.
– Нет! – Джем был по-настоящему напуган. – Не кажется ли тебе, что ты убедишь меня слишком дорогой ценой?
– Дорогой ценой! – повторил Франк, и на этот раз, впервые, его слова тронули меня. – Помилуй, мой султан! Много ли стоит человек без родины?
И не медля более, Франк Сулейман направился к Гайдару, заканчивавшему послание Ордену.
– Я не узнаю его. – вслух размышлял Джем. – Никогда не предполагал, что наш оружейник будет так многословен и проявит какие-то человеческие чувства. Видишь, Саади, что делают с человеком испытания? Даже с таким кремнем, как Сулейман. Достаточно было нескольких месяцев скитаний по Эрмени, Египту, Ликин…
– Боюсь, что не это потрясло его, повелитель, – ответил я, – Боюсь, что Сулейману довелось пережить нечто пострашнее, чем Ликия. И воспоминания об этом, думаю я, не дают ему покоя.
Тем и закончился тот разговор.
Сулейман, сопровождаемый тремя сотнями людей, отправился в путь. Даже издали не помахал нам рукой на прощание. Он ехал, уронив голову на грудь, мрачный, как самое дурное предчувствие.
– Наш оружейник сегодня как в воду опущенный, – пошутил Джем.
– Когда же он выглядел иначе? – подхватил я шутку. Но дурное предчувствие тяжело нависло над нашим лагерем.
Первые показания Д'Обюссона, великого магистра Ордена Святого Иоанна Иерусалимского, об истории делах возглавляемого им Ордена
И по вашим и по всяческим законам я свободен от дачи показаний – никто не обязан свидетельствовать против себя, гласит закон. А я боюсь, что расследование по делу Джема завершится новыми обвинениями, главным образом против меня. Отчего я так считаю, спрашиваете вы? Оттого что обладаю в этом отношении длительным и горьким опытом.
Меня начали обвинять давно, еще триста лет назад. В различных писаниях (от романов до политических трактатов) я был представлен чернее дьявола, мне приписывались черты настоящего чудовища.
Простите, что я позволяю себе обратить слова упрека к потомкам – принято считать, что потомки не ошибаются. Однако не замечаете ли вы: с одной стороны меня уличают в семи смертных грехах, с другой – история указывает на меня как на самого выдающегося магистра Ордена? Какое из двух утверждений истинно?
Не отвечайте, я знаю и сам: и то и другое. Истинно, что в мое время государственный деятель мог достичь высот, лишь приняв не только образ зверя, но и его повадки.
Вы утверждаете, что я преувеличиваю. Угодно ли, я приведу в пример нескольких моих современников, оставивших в истории завидный след?
Итак:
Я был современником Людовика XI. Он сделал попытку объединить феодальные владения между Рейном, Пиренеями и Атлантическим океаном в нечто, послужившее основой нынешнего французского государства. С помощью неимоверных усилий и поразительного государственного чутья. Прекрасно. Но что из себя представлял Людовик XI? Это был изверг, прошу простить мне это выражение. Еще в юности он восстал против собственного отца и повел против него настоящую войну; взойдя на престол, он не гнушался никакими средствами – будь то кинжал, яд, доносы или пытки. Противники Людовика проводили долгие годы заточения в клетках, где в длину, ширину и высоту было по 8 шагов. В таких клетках они ели, спали и справляли нужду. Отвратительно, не правда ли? А Людовик любил прохаживаться между этими клетками и вести саркастические беседы ее своими гостями поневоле.
Сверх всего прочего это был шут – человек, получавший удовольствие от глумления над людьми и над собственным саном. Он объезжал свои владения, переодетый простым ремесленником, и заигрывал с горожанами, одновременно втрое увеличивая взимаемые с них налоги. Вот, вкратце, что такое Людовик XI, которого история называет собирателем французских земель.
Я был современником трех пап – Сикста IV, Иннокентия VIII и Александра VI. Иннокентия я характеризовать не стану лишь потому, что он был моим личным другом. Двое других соперничали меж собой в низости. И тот и другой открыто содержали одну или нескольких любовниц, кормили от двух до шести незаконнорожденных отпрысков, развлекали Рим карнавалами или боем быков. Так выглядели в наше время духовные пастыри, достигшие законченного воплощения в Александре VI, иначе – Родриго Борджиа, отце Цезаря и Лукреции. Есть ли надобность подробно описывать его? Была ли в Италии конца XV века хоть одна преступная интрига, в которой бы не угадывалась рука семейства Борджиа? Впрочем, на пороге Реформации наш клир показал, и показал в полной мере, на что он способен.
Я был современником и Лоренцо Медичи, флорентийского тирана, проведшего свою жизнь в неслыханных соперничествах и войнах; и Ладислава V, убившего старшего сына Яноша Хуньяди и бросившего в темницу младшего; был современником Цезаря Борджиа, войнами воскресившего светскую власть Папства, типичнейшего насильника эпохи Ренессанса и любовника собственной сестры; был современником Фердинанда Арагонского и Изабеллы Кастильской, это они снарядили эскадру Колумба для того, чтобы ограбить и обратить в рабство Новый Свет, и в своих первых колониальных спорах с Португалией призвали верховным арбитром – кого бы вы думали? – «неподкупного», «мудрого и справедливого» Александра VI!
Следует ли продолжать перечень? Мне хотелось бы напомнить вам только еще об одном моем современнике, хотя и гораздо более молодом: Николо Макиавелли. История и тут заблуждается: не Макиавелли придумал макиавеллизм, чтобы на нем воспитывались многие поколения правителей. Он просто наблюдал вблизи государственную жизнь нашего времени, обобщил свои наблюдения и назвал вещи своими именами, дав теоретическое оправдание преступлению, возвысив низость, двуличие, измену.
Вы спрашиваете, зачем я говорю об этом, вам все известно и без моей изобличительной речи. Весьма рад. Но зачем же, столь осведомленные, вы обвиняете давно почившего человека, не сообразуясь с мерилами его времени, исходя из некой внеисторической справедливости?
Призванный на ваше судилище, я поначалу вознамерился молчать – лишь перед совестью своей и господом обязан я держать ответ. И если все же заговорил, если думаю говорить и впредь, то лишь потому, что никто не остается вполне безразличен к оценке истории.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121