Только медовый месяц, который Донна провела в Новой Англии, прервал их встречи.
– Ты знаешь, что бы мне хотелось сегодня? – спросила она его. – Мне хочется поразить тебя.
Она оттолкнула его и вскочила с постели.
– Эй, – воскликнул Говард, – я только начал разогреваться.
– Пошли, – сказала она, быстро одеваясь. – Ты тоже одевайся.
Они только тридцать минут назад пришли сюда, но он пожал плечами и стал одеваться.
Был великолепный весенний теплый день, какие иногда выпускает из рукава апрель в Нью-Йорке. На улице Донна быстро подбежала к стоявшей у обочины коляске, в которую была впряжена лошадь, и взобралась внутрь. Говард нахмурился.
– Ничего себе сюрприз, а если кто-нибудь увидит нас? Она, смеясь, схватила его за руку и втащила за собой в повозку.
– Ты когда-нибудь разглядывал людей, которые проезжали мимо тебя в колясках? Мы похожи на приехавших на экскурсию в Нью-Йорк или на молодоженов.
Он посмотрел на ее ярко-фисташковый наряд от Холстона из тончайшей замши. Она носила его с бледными колготками, тоже фисташкового оттенка. Ее волосы были схвачены ярко-фиолетовым шарфом. Говард захохотал.
– Ты совершенно не похожа на приезжую дамочку из провинции.
Коляска медленно поехала в парк. Они закрылись от ветра полостью, и под нею пальцы Донны начали манипулировать его членом.
Она расстегнула его брюки и вынула член. Она гладила и ласкала его, пока он не стал совсем твердым.
Продолжая ласкать его, она прислонилась головой к голове Говарда, глядя на ярко-синее весеннее небо.
Он тоже засунул руки под полость между ее ног. Ему понравилось, что на ней были, как выяснилось, не колготки, а чулки и кружевной пояс. Он просунул руку в трусики и начал ласкать Донну.
Пока они ездили по Сентрал Парк, старый возница деликатно не обращал внимания на их стоны, а может, и не слышал их. Говард соскользнул на дно коляски к ногам Донны.
Позже, если бы кто-то заглянул в коляску, то разглядел бы под полостью очертания мужчины, стоявшего на коленях на полу. Женщина сидела на сиденье. Ее голова была откинута назад, ноги широко расставлены. Она задыхалась и стонала от удовольствия. Донна быстро кончила, он ласкал ее языком – перемежая мягкое поглаживание губами с резкими быстрыми движениями, почти укусами. Ее руки держали и направляли его голову. Потом она вцепилась в его плечи, когда волны оргазма начали сотрясать ее.
Коляска внесла свою долю в их удовольствие – она подпрыгивала на неровной дороге, стук копыт и наклоны на поворотах только усиливали их возбуждение.
Донна, усталая, лежала на сиденье рядом с Говардом. Она достала маленький тюбик крема для рук из своего кошелька и, смазав им руки, под покрывалом сжимала ими его член. Она чувствовала, как он пульсировал, и ласкала его, пока он не оросил ее спермой. Говард плотно закрыл глаза и откинулся назад, весь отдаваясь ее ласкам.
Когда они снова вернулись к «Плазе», у них дрожали ноги. Они доставили огромное удовольствие друг другу. Говард дал возчику пятьдесят долларов на чай.
Донна схватила ближайшее такси и послала Говарду воздушный поцелуй.
Он покачал головой, возвращаясь в свой новый офис на Мэдисон. Вот было бы смеху, если бы в колонке сплетен появилась заметка о редакторе отдела моды из «Дивайн» и издателе «Лейблз», которые трахались в коляске во время прогулки по Сентрал Парк. Эта заметка пользовалась бы огромным успехом! Как жаль, что он не сможет поместить ее в «Лейблз»!
– Вот дерьмо! – выругалась Маккензи. Она сидела в постели и читала «Лейблз», конечно, колонку «Сплетни». Эту колонку все, связанные с миром моды, всегда читали в первую очередь.
«Кто-то из наших дизайнеров решил порадовать своего дружка во время съемок ее моделей одежды. Но когда она прибыла на место съемок, то увидела, что там никто не носил вообще никакой одежды! И все съемки проводили… лежа. Мы ни на что не намекаем, но это сообщение стоит золота!..»
Маккензи швырнула газету на пол. Наверное, проболтался один из помощников фотографа. Она покажет сегодня вечером эту статью Элистеру.
Маккензи пила кофе и размышляла. Вся ее жизнь менялась так же, как и отношения с Элистером. Именно тогда, когда она решила, что жизнь стабилизировалась, все пошло наперекосяк. Она забеременела – и это само по себе многое меняло, потом эта жуткая сцена в студии Патрика. Они не разговаривали целую неделю… Потом Элистер извинился и вымолил у нее прощение. Но у Маккензи было такое ощущение, что он это сделал не из любви к ней, а потому что ему было гораздо удобнее жить вместе с Маккензи.
Он унизил ее, и Маккензи не была уверена, что когда-нибудь сможет снова доверять ему. Но она уже довольно долго жила с ним и боялась потерять его. Если бы она не была беременна его ребенком, то, наверное, вышвырнула бы его из своей квартиры и из своей жизни. То, что она простила Элистера, стало главным компромиссом в ее жизни. Маккензи сделала это только потому, что была уверена, что ее ребенку будет лучше рядом с отцом. Она вела длительное сражение, чтобы утвердить свою собственную философию жизни, свою собственную мораль, отличную от насаждавшейся ее матерью, или же от философии «любовь и мир», какую проповедовали ее друзья из Виллидж. Она даже не ожидала, что жизнь может быть такой сложной! Увы, далеко не всегда можешь делать то, что хочется. Она когда-то считала, что, если добиться известности и денег, все станет таким легким… Теперь она понимала, что придется самой вырабатывать свой честный, светлый и праведный образ жизни.
Она все вспоминала об Эдди.
Но сейчас, когда она была беременна и не собиралась выходить замуж, он, судя по всему, не одобрял ее поведения и старался держаться от нее на расстоянии. Но, самое главное, ей нужно было оставлять руку на пульсе ее бизнеса, планировать и контролировать все, не выпускать из поля зрения братьев и постоянно стараться перехитрить их.
Она им совершенно не доверяла. Маккензи понимала, что они сделают все, чтобы только сбить стоимость продукции, за этим ей тоже постоянно приходилось следить. Они могли за ее спиной перейти к использованию более дешевых ниток или пуговиц, а это заметно отражалось на качестве продукции. Кроме того, по мере расширения сети магазинов «Голд!», начало производиться гораздо больше продукции, чтобы удовлетворить все заявки, поэтому приходилось иметь дело с рабочими и профсоюзами. Ей хотелось, чтобы этими проблемами занимались братья, но, в принципе, им нельзя было это доверить. Теперь, когда у них было налажено производство одежды в Калифорнии, они могли связаться с какой-нибудь потогонной фабричкой в Лос-Анджелесе, чтобы там производить товары подешевле в ужасных условиях. Там, бывало, использовали подпольных швей, которые вообще не могли бороться за свои права.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146
– Ты знаешь, что бы мне хотелось сегодня? – спросила она его. – Мне хочется поразить тебя.
Она оттолкнула его и вскочила с постели.
– Эй, – воскликнул Говард, – я только начал разогреваться.
– Пошли, – сказала она, быстро одеваясь. – Ты тоже одевайся.
Они только тридцать минут назад пришли сюда, но он пожал плечами и стал одеваться.
Был великолепный весенний теплый день, какие иногда выпускает из рукава апрель в Нью-Йорке. На улице Донна быстро подбежала к стоявшей у обочины коляске, в которую была впряжена лошадь, и взобралась внутрь. Говард нахмурился.
– Ничего себе сюрприз, а если кто-нибудь увидит нас? Она, смеясь, схватила его за руку и втащила за собой в повозку.
– Ты когда-нибудь разглядывал людей, которые проезжали мимо тебя в колясках? Мы похожи на приехавших на экскурсию в Нью-Йорк или на молодоженов.
Он посмотрел на ее ярко-фисташковый наряд от Холстона из тончайшей замши. Она носила его с бледными колготками, тоже фисташкового оттенка. Ее волосы были схвачены ярко-фиолетовым шарфом. Говард захохотал.
– Ты совершенно не похожа на приезжую дамочку из провинции.
Коляска медленно поехала в парк. Они закрылись от ветра полостью, и под нею пальцы Донны начали манипулировать его членом.
Она расстегнула его брюки и вынула член. Она гладила и ласкала его, пока он не стал совсем твердым.
Продолжая ласкать его, она прислонилась головой к голове Говарда, глядя на ярко-синее весеннее небо.
Он тоже засунул руки под полость между ее ног. Ему понравилось, что на ней были, как выяснилось, не колготки, а чулки и кружевной пояс. Он просунул руку в трусики и начал ласкать Донну.
Пока они ездили по Сентрал Парк, старый возница деликатно не обращал внимания на их стоны, а может, и не слышал их. Говард соскользнул на дно коляски к ногам Донны.
Позже, если бы кто-то заглянул в коляску, то разглядел бы под полостью очертания мужчины, стоявшего на коленях на полу. Женщина сидела на сиденье. Ее голова была откинута назад, ноги широко расставлены. Она задыхалась и стонала от удовольствия. Донна быстро кончила, он ласкал ее языком – перемежая мягкое поглаживание губами с резкими быстрыми движениями, почти укусами. Ее руки держали и направляли его голову. Потом она вцепилась в его плечи, когда волны оргазма начали сотрясать ее.
Коляска внесла свою долю в их удовольствие – она подпрыгивала на неровной дороге, стук копыт и наклоны на поворотах только усиливали их возбуждение.
Донна, усталая, лежала на сиденье рядом с Говардом. Она достала маленький тюбик крема для рук из своего кошелька и, смазав им руки, под покрывалом сжимала ими его член. Она чувствовала, как он пульсировал, и ласкала его, пока он не оросил ее спермой. Говард плотно закрыл глаза и откинулся назад, весь отдаваясь ее ласкам.
Когда они снова вернулись к «Плазе», у них дрожали ноги. Они доставили огромное удовольствие друг другу. Говард дал возчику пятьдесят долларов на чай.
Донна схватила ближайшее такси и послала Говарду воздушный поцелуй.
Он покачал головой, возвращаясь в свой новый офис на Мэдисон. Вот было бы смеху, если бы в колонке сплетен появилась заметка о редакторе отдела моды из «Дивайн» и издателе «Лейблз», которые трахались в коляске во время прогулки по Сентрал Парк. Эта заметка пользовалась бы огромным успехом! Как жаль, что он не сможет поместить ее в «Лейблз»!
– Вот дерьмо! – выругалась Маккензи. Она сидела в постели и читала «Лейблз», конечно, колонку «Сплетни». Эту колонку все, связанные с миром моды, всегда читали в первую очередь.
«Кто-то из наших дизайнеров решил порадовать своего дружка во время съемок ее моделей одежды. Но когда она прибыла на место съемок, то увидела, что там никто не носил вообще никакой одежды! И все съемки проводили… лежа. Мы ни на что не намекаем, но это сообщение стоит золота!..»
Маккензи швырнула газету на пол. Наверное, проболтался один из помощников фотографа. Она покажет сегодня вечером эту статью Элистеру.
Маккензи пила кофе и размышляла. Вся ее жизнь менялась так же, как и отношения с Элистером. Именно тогда, когда она решила, что жизнь стабилизировалась, все пошло наперекосяк. Она забеременела – и это само по себе многое меняло, потом эта жуткая сцена в студии Патрика. Они не разговаривали целую неделю… Потом Элистер извинился и вымолил у нее прощение. Но у Маккензи было такое ощущение, что он это сделал не из любви к ней, а потому что ему было гораздо удобнее жить вместе с Маккензи.
Он унизил ее, и Маккензи не была уверена, что когда-нибудь сможет снова доверять ему. Но она уже довольно долго жила с ним и боялась потерять его. Если бы она не была беременна его ребенком, то, наверное, вышвырнула бы его из своей квартиры и из своей жизни. То, что она простила Элистера, стало главным компромиссом в ее жизни. Маккензи сделала это только потому, что была уверена, что ее ребенку будет лучше рядом с отцом. Она вела длительное сражение, чтобы утвердить свою собственную философию жизни, свою собственную мораль, отличную от насаждавшейся ее матерью, или же от философии «любовь и мир», какую проповедовали ее друзья из Виллидж. Она даже не ожидала, что жизнь может быть такой сложной! Увы, далеко не всегда можешь делать то, что хочется. Она когда-то считала, что, если добиться известности и денег, все станет таким легким… Теперь она понимала, что придется самой вырабатывать свой честный, светлый и праведный образ жизни.
Она все вспоминала об Эдди.
Но сейчас, когда она была беременна и не собиралась выходить замуж, он, судя по всему, не одобрял ее поведения и старался держаться от нее на расстоянии. Но, самое главное, ей нужно было оставлять руку на пульсе ее бизнеса, планировать и контролировать все, не выпускать из поля зрения братьев и постоянно стараться перехитрить их.
Она им совершенно не доверяла. Маккензи понимала, что они сделают все, чтобы только сбить стоимость продукции, за этим ей тоже постоянно приходилось следить. Они могли за ее спиной перейти к использованию более дешевых ниток или пуговиц, а это заметно отражалось на качестве продукции. Кроме того, по мере расширения сети магазинов «Голд!», начало производиться гораздо больше продукции, чтобы удовлетворить все заявки, поэтому приходилось иметь дело с рабочими и профсоюзами. Ей хотелось, чтобы этими проблемами занимались братья, но, в принципе, им нельзя было это доверить. Теперь, когда у них было налажено производство одежды в Калифорнии, они могли связаться с какой-нибудь потогонной фабричкой в Лос-Анджелесе, чтобы там производить товары подешевле в ужасных условиях. Там, бывало, использовали подпольных швей, которые вообще не могли бороться за свои права.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146