– Это была твоя идея – позвонить мне, помнишь? – Майя почувствовала, что ее щеки пылают. – Послушай, если я могу по-дружески относиться к тебе, ты, по крайней мере, можешь по-дружески относиться ко мне? Мои друзья называют меня Мак. – Маккензи протянула ей руку. Майя осторожно взяла ее. – Отлично! – Маккензи широко улыбнулась и пожала руку. – А теперь, поскольку я твой друг, моя первая обязанность посоветовать тебе не влюбляться в мужиков. Это ведет только к жестоким разочарованиям.
Майя сдержала желание схватить Маккензи за горло.
– Послушай, занимайся своим делом! Он не мужик, и я в него не влюбилась. Я только познакомилась с ним.
Маккензи покачала головой и вынула угольные карандаши из своей сумочки.
– Боже, какая ты еще зеленая! – сказала она и начала их точить. Закончив это дело, она вытащила огромную старинную заколку для шляпы, а потом сняла свой головной убор. У нее было круглое лицо и почти восточные глаза, раскосые и озорные. Она короче подстригла волосы, и они торчали, словно коричневые шипы.
– Думаю, эта шляпа была ошибкой, – сказала она и искоса посмотрела на Майю. – Но я, по крайней мере, не выглядела, как все.
– Это для тебя так важно?
– Конечно! – вскрикнула Маккензи. – Именно в этом и заключается стиль! – Несколько девушек, хихикая, вышли из комнаты. Маккензи посмотрела им вслед и повернулась опять к Майе. – Ты знаешь, что твоя мать водила меня на ленч в какой-то шикарный ресторан, когда было объявлено, что я победила? Это тоже был как бы приз. Я восхищаюсь твоей матерью! Я еще таких элегантных женщин никогда не встречала…
– Послушай, не говори никому здесь, что она – моя мать, Маккензи, – прервала ее Майя. – Ладно?
– Хм-м-м… почему? Стыдиться тут нечего.
– Она выгнала меня из-за этой истории с тобой.
– Ты не шутишь? И где же ты живешь? Нигде?
– У друга.
– Ты – его любовница?
– Конечно, нет. Он мне как дядя. Он – один из моих самых старых друзей.
У Маккензи округлились глаза.
– Звучит довольно занятно. – Она выудила из своей сумки сигарету, прикурила и глубоко затянулась. – Надеюсь, что вы оба будете счастливы.
Когда Дэвид вернулся в класс и сел напротив них, Майе показалось трудным продолжать разговор. Каждый раз, когда их глаза встречались, она ему улыбалась.
Позднее, когда занятия закончились, он проводил ее по Бродвею. Потом Майя посмотрела, как он спустился в метро, и взяла такси. Она подумала о том, что он будет делать вечером. Ей хотелось приехать к нему на такси, позвонить в дверь и увидеть его робкую улыбку. Она могла бы приготовить ему обед, а потом сидела бы в его объятиях и смотрела по телевизору старый фильм. Он уже сделал для нее «Макмилланз» гораздо более привлекательным…
Первый год в «Макмилланз» начался с того, что им пришлось переварить лавину обрушившейся на них информации. Им выплеснули все, что было связано с модой. На лекции по введению в специальность их полная энтузиазма декан Милисент Даттон разделила всю индустрию моды на четыре направления: моделирование и конструирование, закупка и продажа, журналистика и рисование моделей, реклама.
– Вы сами решите, к чему у вас лежит душа, – заверила она их. – Если кто-то пока не уверен в своем выборе, к концу года он совершенно естественным образом этот выбор сделает. Быть модельером вовсе не означает хорошо рисовать. Грубые наброски некоторых ведущих модельеров перерисовывали имеющиеся в их распоряжении художники. Те из вас, кто хорошо рисует, могут выбрать профессию художника по костюму, хотя я вас предупреждаю, что в наше время работы для него не так уж много. Исключение составляют только Колин Бомон и Антонио.
Маккензи прошептала:
– Мои рисунки похожи на произведения умственно отсталого ребенка, находящегося под действием наркотика.
Позже они сидели с Дэвидом в столовой и обсуждали свое будущее. Майе и Дэвиду приходилось везде бывать втроем с Маккензи, потому что она присоединялась к ним, где бы они ни устраивались перекусить.
– Когда она говорила о торговле, – размышляла Маккензи, – мне захотелось закупать товар для какого-нибудь большого магазина, типа магазинов Блумингдэйла. Путешествовать по всей Европе, видеть новую одежду, встречаться с прекрасными итальянскими и английскими специалистами в области моды. Здорово, да?
Дэвид засмеялся.
– Это не так-то просто.
– Ты будешь заниматься делом своего отца? – однажды спросила ее Майя. – Моя мама говорила, что он просто чудо.
– Правда? – Маккензи внимательно посмотрела на Майю. Она и забыла, что Майя, должно быть, получила полное описание ее отца от Корал. Ей оставалось только надеяться на то, что он не показался в тот день слишком уж неотесанным.
– Мой отец – неотшлифованный алмаз! – наконец сказала она.
– Правда? – Дэвид взглянул на Майю. – А мой отец просто не поддавался шлифовке.
Они засмеялись и посмотрели на Майю, как бы ожидая от нее какой-нибудь смешной реплики о ее отце.
– А я все еще скучаю по моему отцу, – печально сказала она. – Я все никак не могу поверить, что его нет…
Маккензи протянула руку и похлопала ее по плечу.
– Бедняжка, – сказала она. – Можешь взять себе Эйба, я его тебе дарю.
Майя украдкой взглянула на Дэвида, а Маккензи все больше захватывала инициативу в разговоре. Она смешила их, заставляла обсуждать самые нелепые темы. Она была очень забавна, но Майя сожалела, что не имела возможности остаться с Дэвидом наедине. Было бы очень здорово узнать его поближе…
Маккензи была в своей стихии. Всю неделю она думала и работала над тем, что доставляло ей наибольшее удовольствие. Она занималась модой, и это было так хорошо, что трудно было поверить в реальность происходящего. Она все ждала, что кто-нибудь войдет в класс и прикажет им браться за математику. Она ладила со всеми учителями, кроме преподавателя моделирования, его звали Брюс Невил. По тому, как он морщил нос, когда Маккензи приближалась к его столу, можно было понять, что он не одобряет ее манеру одеваться, разговаривать, моделировать; ему не нравился даже ее запах.
– Женоподобная высокомерная тварь! – злилась Маккензи, взывая к друзьям о сочувствии.
Он критиковал модели, которые она постоянно придумывала:
– Никогда не носят белый пояс после пяти часов! Такие брюки можно надевать только на пляж! Красные туфли – это вульгарно!
Она смотрела на него и поражалась резкости его критики.
– Не будьте таким требовательным, сэр! Идет тысяча девятьсот шестьдесят четвертый год.
Он мрачно усмехнулся.
– Возможно, но все-таки есть вещи, которые леди не наденет. Не наденет, если не хочет выглядеть так, как будто она из бедных районов города.
– Да отсохни у меня язык! – Закричала Маккензи, и ее южный акцент слышался очень явно. Весь класс смеялся.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146
Майя сдержала желание схватить Маккензи за горло.
– Послушай, занимайся своим делом! Он не мужик, и я в него не влюбилась. Я только познакомилась с ним.
Маккензи покачала головой и вынула угольные карандаши из своей сумочки.
– Боже, какая ты еще зеленая! – сказала она и начала их точить. Закончив это дело, она вытащила огромную старинную заколку для шляпы, а потом сняла свой головной убор. У нее было круглое лицо и почти восточные глаза, раскосые и озорные. Она короче подстригла волосы, и они торчали, словно коричневые шипы.
– Думаю, эта шляпа была ошибкой, – сказала она и искоса посмотрела на Майю. – Но я, по крайней мере, не выглядела, как все.
– Это для тебя так важно?
– Конечно! – вскрикнула Маккензи. – Именно в этом и заключается стиль! – Несколько девушек, хихикая, вышли из комнаты. Маккензи посмотрела им вслед и повернулась опять к Майе. – Ты знаешь, что твоя мать водила меня на ленч в какой-то шикарный ресторан, когда было объявлено, что я победила? Это тоже был как бы приз. Я восхищаюсь твоей матерью! Я еще таких элегантных женщин никогда не встречала…
– Послушай, не говори никому здесь, что она – моя мать, Маккензи, – прервала ее Майя. – Ладно?
– Хм-м-м… почему? Стыдиться тут нечего.
– Она выгнала меня из-за этой истории с тобой.
– Ты не шутишь? И где же ты живешь? Нигде?
– У друга.
– Ты – его любовница?
– Конечно, нет. Он мне как дядя. Он – один из моих самых старых друзей.
У Маккензи округлились глаза.
– Звучит довольно занятно. – Она выудила из своей сумки сигарету, прикурила и глубоко затянулась. – Надеюсь, что вы оба будете счастливы.
Когда Дэвид вернулся в класс и сел напротив них, Майе показалось трудным продолжать разговор. Каждый раз, когда их глаза встречались, она ему улыбалась.
Позднее, когда занятия закончились, он проводил ее по Бродвею. Потом Майя посмотрела, как он спустился в метро, и взяла такси. Она подумала о том, что он будет делать вечером. Ей хотелось приехать к нему на такси, позвонить в дверь и увидеть его робкую улыбку. Она могла бы приготовить ему обед, а потом сидела бы в его объятиях и смотрела по телевизору старый фильм. Он уже сделал для нее «Макмилланз» гораздо более привлекательным…
Первый год в «Макмилланз» начался с того, что им пришлось переварить лавину обрушившейся на них информации. Им выплеснули все, что было связано с модой. На лекции по введению в специальность их полная энтузиазма декан Милисент Даттон разделила всю индустрию моды на четыре направления: моделирование и конструирование, закупка и продажа, журналистика и рисование моделей, реклама.
– Вы сами решите, к чему у вас лежит душа, – заверила она их. – Если кто-то пока не уверен в своем выборе, к концу года он совершенно естественным образом этот выбор сделает. Быть модельером вовсе не означает хорошо рисовать. Грубые наброски некоторых ведущих модельеров перерисовывали имеющиеся в их распоряжении художники. Те из вас, кто хорошо рисует, могут выбрать профессию художника по костюму, хотя я вас предупреждаю, что в наше время работы для него не так уж много. Исключение составляют только Колин Бомон и Антонио.
Маккензи прошептала:
– Мои рисунки похожи на произведения умственно отсталого ребенка, находящегося под действием наркотика.
Позже они сидели с Дэвидом в столовой и обсуждали свое будущее. Майе и Дэвиду приходилось везде бывать втроем с Маккензи, потому что она присоединялась к ним, где бы они ни устраивались перекусить.
– Когда она говорила о торговле, – размышляла Маккензи, – мне захотелось закупать товар для какого-нибудь большого магазина, типа магазинов Блумингдэйла. Путешествовать по всей Европе, видеть новую одежду, встречаться с прекрасными итальянскими и английскими специалистами в области моды. Здорово, да?
Дэвид засмеялся.
– Это не так-то просто.
– Ты будешь заниматься делом своего отца? – однажды спросила ее Майя. – Моя мама говорила, что он просто чудо.
– Правда? – Маккензи внимательно посмотрела на Майю. Она и забыла, что Майя, должно быть, получила полное описание ее отца от Корал. Ей оставалось только надеяться на то, что он не показался в тот день слишком уж неотесанным.
– Мой отец – неотшлифованный алмаз! – наконец сказала она.
– Правда? – Дэвид взглянул на Майю. – А мой отец просто не поддавался шлифовке.
Они засмеялись и посмотрели на Майю, как бы ожидая от нее какой-нибудь смешной реплики о ее отце.
– А я все еще скучаю по моему отцу, – печально сказала она. – Я все никак не могу поверить, что его нет…
Маккензи протянула руку и похлопала ее по плечу.
– Бедняжка, – сказала она. – Можешь взять себе Эйба, я его тебе дарю.
Майя украдкой взглянула на Дэвида, а Маккензи все больше захватывала инициативу в разговоре. Она смешила их, заставляла обсуждать самые нелепые темы. Она была очень забавна, но Майя сожалела, что не имела возможности остаться с Дэвидом наедине. Было бы очень здорово узнать его поближе…
Маккензи была в своей стихии. Всю неделю она думала и работала над тем, что доставляло ей наибольшее удовольствие. Она занималась модой, и это было так хорошо, что трудно было поверить в реальность происходящего. Она все ждала, что кто-нибудь войдет в класс и прикажет им браться за математику. Она ладила со всеми учителями, кроме преподавателя моделирования, его звали Брюс Невил. По тому, как он морщил нос, когда Маккензи приближалась к его столу, можно было понять, что он не одобряет ее манеру одеваться, разговаривать, моделировать; ему не нравился даже ее запах.
– Женоподобная высокомерная тварь! – злилась Маккензи, взывая к друзьям о сочувствии.
Он критиковал модели, которые она постоянно придумывала:
– Никогда не носят белый пояс после пяти часов! Такие брюки можно надевать только на пляж! Красные туфли – это вульгарно!
Она смотрела на него и поражалась резкости его критики.
– Не будьте таким требовательным, сэр! Идет тысяча девятьсот шестьдесят четвертый год.
Он мрачно усмехнулся.
– Возможно, но все-таки есть вещи, которые леди не наденет. Не наденет, если не хочет выглядеть так, как будто она из бедных районов города.
– Да отсохни у меня язык! – Закричала Маккензи, и ее южный акцент слышался очень явно. Весь класс смеялся.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146