Но я думаю, что красота ярче всего проявляется в образе женщины.
– Зачем ты меня сюда вызвал? – спросила она. Мы поднимались по скрипучей старой лестнице в мою лучшую комнату для гостей.
– Я подумал, что смог бы помочь тебе в твоем горе…
– Это не настоящее горе, – призналась она, – я плачу, но это слезы разочарования, гнева! Почему она меня не любила? Почему я ей не помогла, когда она просила о помощи? А теперь такое чувство – и ему нет ни конца, ни края – что я никогда не посмотрю ей в лицо, что я никогда не узнаю…
– О, ты можешь узнать гораздо больше, чем предполагаешь, – загадочно сказал я.
– Да… – Она остановилась на верху лестницы и осмотрела крошечный коридор. – Как хорошо ты здесь все устроил, Колин! – Она протянула мне руки, и я сжал их. – Ты так хорошо ее знал. Ты мне все расскажешь?
– Все, – пообещал я и распахнул дверь в ее комнату. Ни одна женщина, видевшая эту прекрасно задрапированную кровать, не могла устоять перед ее призывом.
Она села на постель и легко скинула свои туфли.
– За последние недели со мной так много всего случилось. Ты и не поверишь этому, Колин. Теперь я женщина.
– Да… – Я посмотрел на нее, прищурившись. – В тебе появилось что-то… новое. Ты влюбилась, да?
Она кивнула, закрыла глаза и подняла ноги на белое покрывало. В следующий момент она уже крепко спала, голова ее покоилась на подушке.
Я тихо закрыл дверь. Нам надо о многом поговорить; в моем повествовании немало белых пятен, и я хотел бы их заполнить. Черт побери, я должен воспользоваться ее присутствием здесь.
Я на цыпочках спустился в кухню, открыл пакет французского печенья – едва ли им можно заменить хлеб – и занялся приготовлением кофе до прибытия Франсуа. Я подносил чашку ко рту, когда услышал шум еще одного мотора. У меня никогда не бывает двух посетителей в один день, даже в один месяц, поэтому я не придал этому значения. Плод моего воображения, сказал я себе. А потом мирную тишину Прованса нарушил явственный возглас «Черт побери!» Я безошибочно определил, что это было сказано так, как говорят только в Бронксе. Я бросился к окну в гостиной, выглянул и увидел еще одну Королеву Моды.
– В это невозможно поверить! – громко сказал я. Спрашивая себя, что она могла бы здесь делать, я сам себе отвечал, что, очевидно, она гонится за первой моей гостьей. Два краеугольных камня американской моды вот-вот столкнутся под моей крышей! Я открыл входную дверь.
* * *
По моей аллее шествовала элегантная полная женщина в черном, выглядела она потрясающе. Это была Красная Королева Моды, в отличие от Белой. Ее волосы были искусно подстрижены и торчали пучками, как будто однажды тоскливым вечером она собственными руками вырвала половину своей шевелюры. Без сомнения, она заплатила за этот шедевр крупную сумму какому-то скучающему художнику по прическам. Цвет волос напоминал оттенки фиалки и фуксии. Она тоже была вся в черном, отличие заключалось в том, что она была рождена, чтобы носить черное. Ее свободные, чересчур большие одежды были похожи на мужскую пижаму из мятого тяжелого шелка. Вязаное черное пальто подчеркивало рубенсовские формы.
Я встретился с ней глазами. Большие сверкающие глаза, темные, с густыми ресницами, умные, немного больные. Красные губы надуты. Она была одета подчеркнуто дорого и выглядела шикарно. Это не было врожденным свойством, над этим долго работали. Я понимаю в этом толк. Ее окружал запах духов «Л'эр дю тан». Казалось, духи просто вылили на тело и шею, и неважно, сколько пролилось на пол. На одном плече висела огромная итальянская кожаная сумка, большая, как чемодан. С шеи свисало несколько длинных шелковых шарфов различных оттенков пурпурного, сливового и фиолетового. На запястьях и талии звенели браслеты, кольца, ожерелья и пояса из серебра, золота и слоновой кости. Все это просто завораживало. Мне хотелось рисовать ее, делать с нее наброски, фотографировать.
– Где она? – прозвучал ее низкий, грудной скрипучий голос.
Я протянул руку.
– Привет, Маккензи. А ты зачем приехала сюда? Она изогнула свои губы в кривой улыбке.
– Некоторые говорят «добро пожаловать!» – сказала она. Мы холодно пожали друг другу руки.
– Полагаю, что ты приехала, чтобы увидеть Майю. Ты не можешь не согласиться, что это выглядит немного странно, ведь в последний раз, когда я видел вас вместе, вы катались по полу и пытались выдрать друг у друга волосы.
Она пожала плечами.
– Поэтому-то я и приехала сюда. Чтобы помириться! – Она обратила свое внимание на мой сад. – Великолепно! – констатировала она. А затем продолжила, немного робко: – Мне всегда нравились твои рисунки, Колин. Знаешь, когда я только начинала, они как бы вдохновляли меня.
Я улыбнулся. Было забавно наблюдать ее робость после демонстрации агрессии. Я провел ее в гостиную.
– Не хочешь ли присесть? Майя спит, и ей очень нужен этот сон. Может, и тебе надо поспать?
Она пожала плечами.
– Я не знаю, что мне нужно! Я все еще даже не уверена в том, что нахожусь именно здесь!
– У Майи был сильный шок, – сказал я. – А отдых – лучшее лекарство. После… после…
– После того, как ее мать покончила с собой, – пришла она на помощь.
Я поднял брови.
– Э-э-э… да…
– Хотя ее мать была Шикарной сукой?
– Ты говоришь отвратительные вещи, – сказал я ей. Эта фраза показалась мне типично английской. – Твои слова – чистая ложь.
Маккензи некоторое время смотрела на меня и вдруг опустилась на диван. На ней были ботинки из лайки. Я еще никогда не видел такой мягкой кожи. Она годилась для перчаток, слегка помята и свободно свисала у лодыжек. Я заметил лиловые чулки.
– Я не знала ее достаточно хорошо, – сказала она. – Я знаю только то, что говорила о ней Майя.
– Ну, а я знаю… знал ее очень хорошо, – сказал я. – Она была добрейшим человеком. Она был гением, а на гениальность надо делать скидку…
– Может быть, надо делать скидку на материнство? – категорическим тоном заявила она. Последовало долгое молчание.
– Хочешь выпить? – предложил я. Открыв шкаф, я достал бутылку. – Со льдом?
– Все равно.
Я подал ей стакан, и она стала жадно и шумно, как ребенок, пить воду, я сделал вид, что не слышу. Потом она громко отрыгнула. Должно быть, было заметно, что я ошеломлен, потому что она захихикала и сказала:
– Это еще ничего! Подожди немного и услышишь, как я пукну.
Я нахмурился, как будто о таких вещах и не слыхивали в моем благопристойном доме. Она зачаровала меня. Контраст между поведением и таким нарочито изысканным внешним видом заставил меня поразмышлять над тем, что же за всем этим последует.
Она шумно вздохнула.
– Чуть не умерла от жажды! – сказала она и поставила пустой стакан. – В самолете крутили такой мерзкий фильм, а потом это такси! Он показал мне все достопримечательности вашего проклятого захолустья.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146
– Зачем ты меня сюда вызвал? – спросила она. Мы поднимались по скрипучей старой лестнице в мою лучшую комнату для гостей.
– Я подумал, что смог бы помочь тебе в твоем горе…
– Это не настоящее горе, – призналась она, – я плачу, но это слезы разочарования, гнева! Почему она меня не любила? Почему я ей не помогла, когда она просила о помощи? А теперь такое чувство – и ему нет ни конца, ни края – что я никогда не посмотрю ей в лицо, что я никогда не узнаю…
– О, ты можешь узнать гораздо больше, чем предполагаешь, – загадочно сказал я.
– Да… – Она остановилась на верху лестницы и осмотрела крошечный коридор. – Как хорошо ты здесь все устроил, Колин! – Она протянула мне руки, и я сжал их. – Ты так хорошо ее знал. Ты мне все расскажешь?
– Все, – пообещал я и распахнул дверь в ее комнату. Ни одна женщина, видевшая эту прекрасно задрапированную кровать, не могла устоять перед ее призывом.
Она села на постель и легко скинула свои туфли.
– За последние недели со мной так много всего случилось. Ты и не поверишь этому, Колин. Теперь я женщина.
– Да… – Я посмотрел на нее, прищурившись. – В тебе появилось что-то… новое. Ты влюбилась, да?
Она кивнула, закрыла глаза и подняла ноги на белое покрывало. В следующий момент она уже крепко спала, голова ее покоилась на подушке.
Я тихо закрыл дверь. Нам надо о многом поговорить; в моем повествовании немало белых пятен, и я хотел бы их заполнить. Черт побери, я должен воспользоваться ее присутствием здесь.
Я на цыпочках спустился в кухню, открыл пакет французского печенья – едва ли им можно заменить хлеб – и занялся приготовлением кофе до прибытия Франсуа. Я подносил чашку ко рту, когда услышал шум еще одного мотора. У меня никогда не бывает двух посетителей в один день, даже в один месяц, поэтому я не придал этому значения. Плод моего воображения, сказал я себе. А потом мирную тишину Прованса нарушил явственный возглас «Черт побери!» Я безошибочно определил, что это было сказано так, как говорят только в Бронксе. Я бросился к окну в гостиной, выглянул и увидел еще одну Королеву Моды.
– В это невозможно поверить! – громко сказал я. Спрашивая себя, что она могла бы здесь делать, я сам себе отвечал, что, очевидно, она гонится за первой моей гостьей. Два краеугольных камня американской моды вот-вот столкнутся под моей крышей! Я открыл входную дверь.
* * *
По моей аллее шествовала элегантная полная женщина в черном, выглядела она потрясающе. Это была Красная Королева Моды, в отличие от Белой. Ее волосы были искусно подстрижены и торчали пучками, как будто однажды тоскливым вечером она собственными руками вырвала половину своей шевелюры. Без сомнения, она заплатила за этот шедевр крупную сумму какому-то скучающему художнику по прическам. Цвет волос напоминал оттенки фиалки и фуксии. Она тоже была вся в черном, отличие заключалось в том, что она была рождена, чтобы носить черное. Ее свободные, чересчур большие одежды были похожи на мужскую пижаму из мятого тяжелого шелка. Вязаное черное пальто подчеркивало рубенсовские формы.
Я встретился с ней глазами. Большие сверкающие глаза, темные, с густыми ресницами, умные, немного больные. Красные губы надуты. Она была одета подчеркнуто дорого и выглядела шикарно. Это не было врожденным свойством, над этим долго работали. Я понимаю в этом толк. Ее окружал запах духов «Л'эр дю тан». Казалось, духи просто вылили на тело и шею, и неважно, сколько пролилось на пол. На одном плече висела огромная итальянская кожаная сумка, большая, как чемодан. С шеи свисало несколько длинных шелковых шарфов различных оттенков пурпурного, сливового и фиолетового. На запястьях и талии звенели браслеты, кольца, ожерелья и пояса из серебра, золота и слоновой кости. Все это просто завораживало. Мне хотелось рисовать ее, делать с нее наброски, фотографировать.
– Где она? – прозвучал ее низкий, грудной скрипучий голос.
Я протянул руку.
– Привет, Маккензи. А ты зачем приехала сюда? Она изогнула свои губы в кривой улыбке.
– Некоторые говорят «добро пожаловать!» – сказала она. Мы холодно пожали друг другу руки.
– Полагаю, что ты приехала, чтобы увидеть Майю. Ты не можешь не согласиться, что это выглядит немного странно, ведь в последний раз, когда я видел вас вместе, вы катались по полу и пытались выдрать друг у друга волосы.
Она пожала плечами.
– Поэтому-то я и приехала сюда. Чтобы помириться! – Она обратила свое внимание на мой сад. – Великолепно! – констатировала она. А затем продолжила, немного робко: – Мне всегда нравились твои рисунки, Колин. Знаешь, когда я только начинала, они как бы вдохновляли меня.
Я улыбнулся. Было забавно наблюдать ее робость после демонстрации агрессии. Я провел ее в гостиную.
– Не хочешь ли присесть? Майя спит, и ей очень нужен этот сон. Может, и тебе надо поспать?
Она пожала плечами.
– Я не знаю, что мне нужно! Я все еще даже не уверена в том, что нахожусь именно здесь!
– У Майи был сильный шок, – сказал я. – А отдых – лучшее лекарство. После… после…
– После того, как ее мать покончила с собой, – пришла она на помощь.
Я поднял брови.
– Э-э-э… да…
– Хотя ее мать была Шикарной сукой?
– Ты говоришь отвратительные вещи, – сказал я ей. Эта фраза показалась мне типично английской. – Твои слова – чистая ложь.
Маккензи некоторое время смотрела на меня и вдруг опустилась на диван. На ней были ботинки из лайки. Я еще никогда не видел такой мягкой кожи. Она годилась для перчаток, слегка помята и свободно свисала у лодыжек. Я заметил лиловые чулки.
– Я не знала ее достаточно хорошо, – сказала она. – Я знаю только то, что говорила о ней Майя.
– Ну, а я знаю… знал ее очень хорошо, – сказал я. – Она была добрейшим человеком. Она был гением, а на гениальность надо делать скидку…
– Может быть, надо делать скидку на материнство? – категорическим тоном заявила она. Последовало долгое молчание.
– Хочешь выпить? – предложил я. Открыв шкаф, я достал бутылку. – Со льдом?
– Все равно.
Я подал ей стакан, и она стала жадно и шумно, как ребенок, пить воду, я сделал вид, что не слышу. Потом она громко отрыгнула. Должно быть, было заметно, что я ошеломлен, потому что она захихикала и сказала:
– Это еще ничего! Подожди немного и услышишь, как я пукну.
Я нахмурился, как будто о таких вещах и не слыхивали в моем благопристойном доме. Она зачаровала меня. Контраст между поведением и таким нарочито изысканным внешним видом заставил меня поразмышлять над тем, что же за всем этим последует.
Она шумно вздохнула.
– Чуть не умерла от жажды! – сказала она и поставила пустой стакан. – В самолете крутили такой мерзкий фильм, а потом это такси! Он показал мне все достопримечательности вашего проклятого захолустья.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146