Будучи изолированной, она хочет интегрироваться в наше общество. Нельзя попрекать ее поступками, о которых она не помнит. Но и принять ее к себе сейчас мы не можем - мы-то помним все. Поэтому я запрещаю любые проявления агрессии по отношению к Дымке, а тебе, Дымка, нельзя входить в кают-компанию. Это приказ.
- Я уйду с ней, - промолвил Кавалер, накрыв ладонью второе плечо Дымки.
Вместе они повернулись и вышли.
Воцарилась тишина. Серые обменивались короткими фразами через радары.
- Ты останешься мне братом? - с тоской и надеждой спросила Дымка, устремив на Кавалера полные мольбы глаза. - Я ничего не помню, я не знаю, куда идти и что делать, у меня есть только бог и ты…
- Да, - коротко ответил Кавалер.
«А раньше у меня была семья, - подумала Дымка, - раньше… Где? Когда это было? Почему я вспоминаю их без лиц, почему я кричу без голоса?..»
«Взрыв», созданный для уничтожения приоритетной информации, связанной с опознаванием, прошел лавиной и стер начисто все относившееся к ее свободной жизни. Как в низине, залитой селевым потоком, торчат лишь самые высокие деревья, так в памяти Дымки остались вершины самых общих социальных знаний - псалмы и религиозные агитки, простые двигательные реакции и бытовые навыки, куски из газет и кадры из передач. А еще она помнила, что она играла перед телекамерой и снималась в рекламе… А еще у нее была семья?.. Или это вторгается какой-то сериал?.. Попробуйте построить жизнь заново на таком фундаменте.
Кавалер, поникнув, сидел на скамейке в тренажерном зале. Лицо его снова перекосилось. Дымка села рядом, аккуратно взяла его за руку:
- А я не обижаюсь, что меня попросили уйти, - она слабо и светло улыбнулась в пустоту. - И ты не обижайся. Я буду молиться за всех, мне это не запретили, только по-своему. Мы все разобщены злобой, обидой, завистью, предрассудками, а бог - это любовь. У бога нет обиды, зависти и злобы; мы все - его дети, он любит нас. Придет день - и мы соберемся вместе, как одна единая семья, и возьмемся за руки, и будем радоваться и ликовать.
- Да, - оттаял понемногу Кавалер, - мы сошли с одного конвейера, нам нечего делить.
- Конвейер, - Дымка вглядывалась в стену напротив, пытаясь восстановить что-то из прошлого, - да… А потом я была рождена вновь… у меня была семья! Настоящая семья, у меня были мать и сестры. Две из них погибли: Симаруэль и Миккелин. Боже, смилуйся над Симаруэль и Миккелин… Хармон из Баканара… серые отродья…
Лицо Дымки напряглось и исказилось от усилия - она сравнивала, она вспоминала; логические цепи выстраивались одна за другой. Она вскочила, вскрикнула от нахлынувших чувств, отшатнулась, закрыла лицо руками. Пепельные волосы рассыпались и упали вниз. Кавалер сидел неподвижно и с выражением сердечной боли глядел на нее.
- Мистер Хармон - это он?! Чехарда! - Дымка вскинула голову, и пряди качнулись. - Ты убил мою сестру?!
- Вот видишь, - еле разжимая губы, промолвил Кавалер, вставая и с трудом сгибая непослушную ногу, - ты вспомнила… Ты не сможешь простить меня. Мы - отряд, вы - семья; нам не суждено быть вместе…
И он, хромая и подтягивая ногу, поплелся к выходу.
- Кавалер, - помедлив, закричала ему в спину Дымка, - ты не виноват! Тебя послали, приказали. Ты не был свободен! Ты искупил свою вину. Я прощаю тебя. Вернись, брат!
Кавалер, не веря слуху, остановился и еле успел ухватиться за стену, когда ему на грудь бросилась Дымка.
Молния ничего не знала. Ее не было в кают-компании. Молния сидела на слежении - отдел Адана пристально сканировал Сеть в поисках баншеров, бежавших от проверки в «Роботехе». Одна личность Молнии вся ушла в поиск, другая размышляла.
Сколько было жарких пересудов в зале у Адана пятого дня, когда Кибер-шеф (оооо!!..) срочно затребовал (вы поняли?) к себе (дословно!) «специалистку по макияжу, со всеми принадлежностями». Вскочило сразу трое: «Я!! Меня!! Адан!!!». Адан - не мужчина; это снеговик, киборг, ледышка, жабья лапка, он живет во грехе с компьютером. И вдруг всем захотелось, чтоб он стал пристрастен и выбирал по симпатиям. Нет же! Он, гнус, зажал в пальцах три скрепки - одна из них согнута - и предложил тянуть по очереди.
Ясно, кто вытянул себе приключение. Под звуки недовольства Жаклин ушла, напевая без слов, помахивая косметичкой и заманчиво поводя принадлежностями, и такая же вернулась. Засекали по часам - отсутствовала семнадцать минут с четвертью! И все спорили - хватило ли ей времени для обольщения? Ведь такой случай!
Молния все это слушала. И сожалела, что не позволяла Кавалеру развивать его программу. Это не требовало от нее каких-то жертв; просто игра вроде конструктора - из взглядов, слов, касаний и намеков складывается новая система отношений, сложная и занимательная. Это андроидам ничто не интересно - их мозг не развивается, а если ты высший киборг, то в твоей природе - склонность к обучению, и, чем больше знаний, тем ты совершенней.
И чем шире ты познаешь мир, тем точнее себя в нем позиционируешь. Дизайн твоего тела, предписанный стиль прически, тембр голоса у тебя - женские; ты говоришь о себе: «Я сделала», «я пришла», «я готова». Это внешнее, условное отличие от мужчин ты начинаешь воспринимать как должное и естественное, ты примечаешь манеры, запоминаешь разговоры женщин и их мнения. Ты всегда на службе и поэтому усваиваешь служебный стиль поведения - официальность, строгость, никаких заигрываний. И того, кто предлагает другой стиль, ты отталкиваешь, но вдруг замечаешь, что есть и иной, подчеркнуто женственный образ - а ты им не владеешь! И в тебе появляется чувство неполноты, ущербности.
Надо избрать наступательную тактику. Почитать дамские регионы и журналы. Должен же быть какой-то способ вернуть себе его внимание! Люди играют в любовь тысячи лет; не может быть, чтобы они не выработали надежных тактических приемов. Пусть эта операция будет сложной и многоэтапной - но что есть жизнь киборга, как не выполнение поставленных задач?!
С ней мог бы поспорить Фанк. Он бы, наверное, сказал, что жизнь - это возможность видеть солнце, радовать людей и достигать совершенства в творчестве. Но в этот час он, сдавший еще один блок компромата по мафии, уступил мольбам Гаста, и тот шепотом отправил андроида обслуги за гитарой. Для конспирации гитара прибыла в коробке из-под кондиционера. Хиллари запер исследовательский отдел изнутри и по праву шефа отключил слежение.
Фанк пел им то, что давно хотели, но не могли услышать хлипоманы:
У реки, где, прибрежной травой шелестя,
Бродит полдень, горяч и ленив,
В тростниковую дудочку дует дитя,
И бесхитростный льется мотив.
Как болит свежий срез, как рыдает тростник,
Отлученный от почвы родной!..
Он недавно из царства умерших проник,
Как лазутчик, в наш мир голубой.
Души предков из раны сочатся, свистя,
И сливаются с шорохом трав.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145
- Я уйду с ней, - промолвил Кавалер, накрыв ладонью второе плечо Дымки.
Вместе они повернулись и вышли.
Воцарилась тишина. Серые обменивались короткими фразами через радары.
- Ты останешься мне братом? - с тоской и надеждой спросила Дымка, устремив на Кавалера полные мольбы глаза. - Я ничего не помню, я не знаю, куда идти и что делать, у меня есть только бог и ты…
- Да, - коротко ответил Кавалер.
«А раньше у меня была семья, - подумала Дымка, - раньше… Где? Когда это было? Почему я вспоминаю их без лиц, почему я кричу без голоса?..»
«Взрыв», созданный для уничтожения приоритетной информации, связанной с опознаванием, прошел лавиной и стер начисто все относившееся к ее свободной жизни. Как в низине, залитой селевым потоком, торчат лишь самые высокие деревья, так в памяти Дымки остались вершины самых общих социальных знаний - псалмы и религиозные агитки, простые двигательные реакции и бытовые навыки, куски из газет и кадры из передач. А еще она помнила, что она играла перед телекамерой и снималась в рекламе… А еще у нее была семья?.. Или это вторгается какой-то сериал?.. Попробуйте построить жизнь заново на таком фундаменте.
Кавалер, поникнув, сидел на скамейке в тренажерном зале. Лицо его снова перекосилось. Дымка села рядом, аккуратно взяла его за руку:
- А я не обижаюсь, что меня попросили уйти, - она слабо и светло улыбнулась в пустоту. - И ты не обижайся. Я буду молиться за всех, мне это не запретили, только по-своему. Мы все разобщены злобой, обидой, завистью, предрассудками, а бог - это любовь. У бога нет обиды, зависти и злобы; мы все - его дети, он любит нас. Придет день - и мы соберемся вместе, как одна единая семья, и возьмемся за руки, и будем радоваться и ликовать.
- Да, - оттаял понемногу Кавалер, - мы сошли с одного конвейера, нам нечего делить.
- Конвейер, - Дымка вглядывалась в стену напротив, пытаясь восстановить что-то из прошлого, - да… А потом я была рождена вновь… у меня была семья! Настоящая семья, у меня были мать и сестры. Две из них погибли: Симаруэль и Миккелин. Боже, смилуйся над Симаруэль и Миккелин… Хармон из Баканара… серые отродья…
Лицо Дымки напряглось и исказилось от усилия - она сравнивала, она вспоминала; логические цепи выстраивались одна за другой. Она вскочила, вскрикнула от нахлынувших чувств, отшатнулась, закрыла лицо руками. Пепельные волосы рассыпались и упали вниз. Кавалер сидел неподвижно и с выражением сердечной боли глядел на нее.
- Мистер Хармон - это он?! Чехарда! - Дымка вскинула голову, и пряди качнулись. - Ты убил мою сестру?!
- Вот видишь, - еле разжимая губы, промолвил Кавалер, вставая и с трудом сгибая непослушную ногу, - ты вспомнила… Ты не сможешь простить меня. Мы - отряд, вы - семья; нам не суждено быть вместе…
И он, хромая и подтягивая ногу, поплелся к выходу.
- Кавалер, - помедлив, закричала ему в спину Дымка, - ты не виноват! Тебя послали, приказали. Ты не был свободен! Ты искупил свою вину. Я прощаю тебя. Вернись, брат!
Кавалер, не веря слуху, остановился и еле успел ухватиться за стену, когда ему на грудь бросилась Дымка.
Молния ничего не знала. Ее не было в кают-компании. Молния сидела на слежении - отдел Адана пристально сканировал Сеть в поисках баншеров, бежавших от проверки в «Роботехе». Одна личность Молнии вся ушла в поиск, другая размышляла.
Сколько было жарких пересудов в зале у Адана пятого дня, когда Кибер-шеф (оооо!!..) срочно затребовал (вы поняли?) к себе (дословно!) «специалистку по макияжу, со всеми принадлежностями». Вскочило сразу трое: «Я!! Меня!! Адан!!!». Адан - не мужчина; это снеговик, киборг, ледышка, жабья лапка, он живет во грехе с компьютером. И вдруг всем захотелось, чтоб он стал пристрастен и выбирал по симпатиям. Нет же! Он, гнус, зажал в пальцах три скрепки - одна из них согнута - и предложил тянуть по очереди.
Ясно, кто вытянул себе приключение. Под звуки недовольства Жаклин ушла, напевая без слов, помахивая косметичкой и заманчиво поводя принадлежностями, и такая же вернулась. Засекали по часам - отсутствовала семнадцать минут с четвертью! И все спорили - хватило ли ей времени для обольщения? Ведь такой случай!
Молния все это слушала. И сожалела, что не позволяла Кавалеру развивать его программу. Это не требовало от нее каких-то жертв; просто игра вроде конструктора - из взглядов, слов, касаний и намеков складывается новая система отношений, сложная и занимательная. Это андроидам ничто не интересно - их мозг не развивается, а если ты высший киборг, то в твоей природе - склонность к обучению, и, чем больше знаний, тем ты совершенней.
И чем шире ты познаешь мир, тем точнее себя в нем позиционируешь. Дизайн твоего тела, предписанный стиль прически, тембр голоса у тебя - женские; ты говоришь о себе: «Я сделала», «я пришла», «я готова». Это внешнее, условное отличие от мужчин ты начинаешь воспринимать как должное и естественное, ты примечаешь манеры, запоминаешь разговоры женщин и их мнения. Ты всегда на службе и поэтому усваиваешь служебный стиль поведения - официальность, строгость, никаких заигрываний. И того, кто предлагает другой стиль, ты отталкиваешь, но вдруг замечаешь, что есть и иной, подчеркнуто женственный образ - а ты им не владеешь! И в тебе появляется чувство неполноты, ущербности.
Надо избрать наступательную тактику. Почитать дамские регионы и журналы. Должен же быть какой-то способ вернуть себе его внимание! Люди играют в любовь тысячи лет; не может быть, чтобы они не выработали надежных тактических приемов. Пусть эта операция будет сложной и многоэтапной - но что есть жизнь киборга, как не выполнение поставленных задач?!
С ней мог бы поспорить Фанк. Он бы, наверное, сказал, что жизнь - это возможность видеть солнце, радовать людей и достигать совершенства в творчестве. Но в этот час он, сдавший еще один блок компромата по мафии, уступил мольбам Гаста, и тот шепотом отправил андроида обслуги за гитарой. Для конспирации гитара прибыла в коробке из-под кондиционера. Хиллари запер исследовательский отдел изнутри и по праву шефа отключил слежение.
Фанк пел им то, что давно хотели, но не могли услышать хлипоманы:
У реки, где, прибрежной травой шелестя,
Бродит полдень, горяч и ленив,
В тростниковую дудочку дует дитя,
И бесхитростный льется мотив.
Как болит свежий срез, как рыдает тростник,
Отлученный от почвы родной!..
Он недавно из царства умерших проник,
Как лазутчик, в наш мир голубой.
Души предков из раны сочатся, свистя,
И сливаются с шорохом трав.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145