По Королевской дороге проезжали телеги с углем для фабрик, расположенных поблизости от Кристинеберга. Они были нагружены доверху, и я бежал позади них с мешком, собирая все, что сыпалось через край.
Тут можно было хорошенько поживиться, в особенное если посчастливится напасть на доброго возчика, который сам сталкивает уголь ногой. Тогда приходилось волочить мешок по земле, и я возвращался домой с тяжелым грузом. Мать всплескивала руками и говорила:
— Господи, мальчик мой, да ты опять протер мешок до дыр! — и громко смеялась от радости. Но приходилось смотреть в оба: за таким углем было немало охотников. Каждый еще у Триангля намечал себе телегу, — частенько из-за этого даже завязывалась драка, — и если победа была на его стороне, следовал за телегой до самого перекрестка. Раз уж кому-нибудь удавалось завоевать себе телегу, другие мальчишки признавали за ним право и подбирать сброшенный с телеги уголь.
Но печка не может питаться одним углем, и плита тоже: они должны получать и другую пищу, лучше всего — в виде щепок или чурок. А поэтому я был не только на побегушках у лавочника, мне приходилось добывать много топлива, чтобы насытить утробу этих двух жадных чудовищ. На лесном складе, где теперь, в зимнее время, работали мало, повсюду толстым слоем лежали щепки, но они были сырые и полусгнившие, готовые вот-вот превратиться в труху. А на тех немногих складах, где работа не прекращалась, рабочие гнали ребятишек прочь, если только не были им родственниками или знакомыми. Мы не завели никаких полезных знакомств, и поэтому, чтобы достать для матери щепок, нужно было пробираться на склад тайком, поздним вечером, когда рабочие расходились по домам. Но это дело опасное: приходилось перелезать с мешком через высокий забор, рискуя натолкнуться на собаку или на ночного сторожа.
Неприятнее всего встреча с ночным сторожем. Попасть ему в лапы — это значит иметь потом дело с полицией, выслушивать угрозы, что тебя выпорют и сообщат родителям. Собака же только рвала штаны, к тому же ее гораздо легче обмануть. Если сесть верхом на забор и бросать камни, чтобы убедиться, свободен ли путь, то собака непременно залает. Ночной же сторож никогда не отзывался, стараясь поймать нас.
Однажды вечером я отправился на склад в районе улиц Ягтвей и Тагенсвей, который мальчишки нашего квартала особенно любили, потому что он хорошо снабжался лесом. Ворота были открыты — в этом мне повезло. Но едва я успел войти, как чья-то рука схватила меня за шиворот и хриплый голос произнес:
— Наконец-то я поймал тебя, воришка!
От страха я уронил мешок и заревел. Вероятно, сторож не видел, что со мной был мешок. Он потащил меня в небольшой сарай и зажег потайной фонарь. Это напомнило мне об одном необыкновенном приключении в том романе, который мы читали. Положение было точь-в-точь такое же. Мальчик в романе должен был доставить секретное письмо через кордон бандитов, но его схватила стража. Однако он оказался храбрым и сумел разыграть комедию: подняв невинные синие глаза на противного стражника, он шепнул: «Мне велели передать вам, чтобы вы поторопились домой. Ваша жена...»
Больше мальчик ничего не успел сказать, так как стражник пустился через поле и исчез в темноте, он мчался «семимильными шагами», говорилось в романе. Именно это место произвело на меня особенно сильное впечатление. Я не мог взглянуть на сторожа невинным взглядом — мои Глаза были полны слез, — но, всхлипывая, проговорил:
— Поторопитесь домой. Вам надо...
— Черт возьми, неужели что-нибудь случилось дома? — спросил сторож с удивлением и выпустил меня. — Это правда?
Я энергично кивнул головой. Он бросился к двери.
— А я-то думал... На вот тебе пятак за это!
Злой сторож исчез в темноте, он действительно мчался семимильными шагами.
Щепок я в этот вечер не принес, но с торжеством показал моему брату пять эре и рассказал, как меня выручил роман.
— Ты дурак! — сказал он только. — Надо было набить мешок щепками.
Я был огорчен своим промахом и страдал от гнетущего чувства, что из меня никогда не выйдет толку.
Позади домов блока «А» находились прачечные, за которыми был забор, отделявший наш квартал от квартала Олуфсвей. В начале лета женщины, торговавшие редиской, мыли здесь свой товар в огромных лоханях, а мы, дети, помогали им, связывая свежую красную редиску в пучки, по два эре каждый. Нам велели делась пучки из восемнадцати редисок вместо полагавшихся двадцати. Здесь, около прачечных, между женщинами часто происходили драки, а большие мальчики о чем-то шушукались. Мать говорила тогда:
— Ну, теперь снова жди полицию.
Собственно, мы, мальчики, бывали в прачечных только в дождливую погоду; обычно же, если там никто не стирал, ими завладевали девчонки. Но часто, когда мои силы истощались, я укрывался в прачечной. Я мог работать, но был недостаточно закален, чтобы в течение долгого времени выдерживать грубое, беззастенчивое обращение со стороны других мальчиков. Я стал нервным и раздражительным оттого, что приходилось постоянно быть начеку. Девочки же относились ко мне хорошо и даже заботились обо мне. Они гордились тем, что среди них есть мальчик, хотя и называли его «неженкой», и часто давали мне сласти, которые припрятывали, урезывая собственную порцию. К сожалению, они любили хвастаться дружбой со мной, что меня вовсе не радовало: тогда большие мальчики смеялись и делали намеки, которых я не понимал. Я усвоил только одно — уважающий себя мальчик не должен водиться с девчонками.
Мое положение нисколько не изменилось от того, что теперь я стал школьником и принадлежал к числу старших мальчиков. Я, так сказать, перешел в более высокий разряд, и это налагало обязанности, которые часто бывало трудно выполнить. Во всех случаях жизни требовалась твердость. Если, например, прохожий просил показать дорогу, то полагалось вместо правильного ответа запутать его. Если маляр ставил на тротуар ведро с краской, мы считали своей священной обязанностью мимоходом задеть ведро ногой, а детскую коляску, оставшуюся без присмотра, столкнуть на мостовую, чтобы она опрокинулась и ребенок вывалился. Такой малыш, «неженка», как я, с трудом мог всему этому обучиться. Мне так и не удалось привыкнуть к жестоким проказам, которые с такой легкостью проделывали бойкие мальчики, не отступавшие ни перед чем.
Не так легко было сделаться «бойким мальчиком», да я, собственно, и не стремился стать им. По временам во мне вспыхивало желание пойти к сверстникам и показать, что я тоже на что-то гожусь, но желание это скоро исчезало. Обогащать свою жизнь подобными переживаниями у меня не было охоты, — мне и без того жилось не легко. Постоянно и повсюду, как будто вырастая прямо из-под земли, предо мной представали непонятные явления.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45