К тому же, чтобы заучивать наизусть, надо слепо доверять изучаемому материалу. Я мог бы в любой момент провалиться на экзамене, окажись он проверкой только моей памяти, а не умственной зрелости. Но я с раннего возраста по-своему воспринимал все явления жизни. Пережитое как бы врезалось в мой ум и критически перерабатывалось мною. Даже из отрицательных сторон жизни я умел извлекать пользу для своего духовного роста. Моя страсть бродить повсюду также давала возможность познавать добро и зло, что было для меня очень важно. В этот период детства я причинял своим родителям много огорчений. Я собирал необходимый для понимания жизни материал, как пчела собирает мед и воск. Но если берешь все подряд, без разбору, тебя иногда подстерегает некоторая опасность: когда пчелы залетают слишком далеко, их мед становится ядовитым, — но только не для самих пчел!
Одним из результатов моих странствований было то, что я выучился читать, можно сказать, между делом. Это пришло само собой, просто как бы пристало ко мне, как цветочная пыльца пристает к пчеле, когда она перелетает от цветка к цветку. Часто, когда у меня сосало под ложечкой, я шел к лавочнику и спрашивал, не будет ли какого поручения, — на вывеске лавки стояло «пекарь». Это было так просто. Слова «сегодня свежее мясо», написанные на доске у входа в трактир, также нельзя было ни с чем спутать,— это означало, что можно получить бесплатно тарелку горячего супа. Значение слов «полицейский участок» мы научились понимать чуть ли не с рождения, а смысл надписи «вход воспрещен» или «злая собака» было очень легко усвоить.
Одно вытекало из другого. Перейти от вывесок к табличкам с названиями улиц уже не составляло труда. По ним я учился читать, когда бродил по городу.
Собственно говоря, мое умение читать вывески не имело ничего общего с настоящим чтением. Но однажды брат принес из школы маленькую детскую книжку за два эре, взятую в школьной библиотеке, и очень увлекся ею. Заткнув пальцами уши, Георг читал книгу и смеялся, явно получая удовольствие. Я просто не мог спокойно смотреть на него и выходил из себя.
С виду эта книга в грязной бумажной обложке ничего особенного собой не представляла, но в ней говорилось о самом интересном, что может быть на свете: о мальчике и девочке. Были там и картинки. На одной из них мальчик и девочка играли у реки, а возле самого берега стояла лоханка. На другой картинке девочка, сидя в лоханке, плыла по реке, куда ее, очевидно, столкнул мальчик. Девочку уносило течением в неведомую даль, она плакала, а мальчик бежал по берегу следом за ней и кричал.
Это было захватывающе, необыкновенно интересно. Но Георг не хотел читать мне вслух и не давал книжку. Мы подрались, и мать решила дело в его пользу.
— На что тебе книжка? Ты ведь не сможешь прочесть ее, — сказала она.
— А это мы сейчас проверим, — заметила мать. Она выбрала слова потруднее и показала мне. «Фарфоровые чашки», — прочел я с большим трудом. Мать посмотрела на меня с изумлением.
— Он мошенничает! — закричал брат. — Он читает не по складам!
Однако мать решила, что даст мне почитать книжку, когда Георг уйдет из дома.
Книжка все-таки принесла мне пользу: другие поверили, что я умею читать. Уловить же смысл отдельных слов и тем более понять содержание книги я не мог. Георг, который, в сущности, был очень добр, решил помочь мне, при этом обильно уснащая свою речь ругательствами. Все-таки за короткое время я научился связывать слова между собой.
Отец тоже очень удивился, когда я доказал ему, что умею читать; он стал уверять, будто всегда говорил, что из меня выйдет толк. Как непривычно и приятно было мне слышать это! Раньше все только и называли меня дураком или неженкой. Я с гордостью перевернул книгу вверх ногами, желая показать отцу, что мне безразлично, как читать. Но это ему не понравилось.
— Так дьявол читал библию, — сказал отец серьезно и качнул головой. — Человек не должен воображать себя чересчур умным.
С этого времени я пристрастился к чтению. Быть может, именно домашний уют располагал к этому. Во всяком случае для моего слабого организма приключения, о которых рассказывалось в книгах, были менее вредны, чем поиски приключений на улице. У меня пропала охота бродить. Возможно, отчасти это объяснялось и тем, что лето уже прошло. Мать радовалась, что я сидел дома. Когда у нас не было дел поважнее, я читал вслух. Но мое чтение казалось матери слишком медленным, и тогда она принималась читать вместе со мною. Это совместное чтение очень мне помогло.
Пожилая дама-патронесса принесла нам как-то на рождество вместе с кульком сластей благочестивую книжку в стихах и с картинками. От картинок остались клочки — так усердно мы их рассматривали. Наконец дошла очередь до текста. Я читал его матери вслух много раз, так что стихи до сих пор сохранились в моей памяти.
Стихи были плохие, содержание посредственное, картинки банальные.
Источник мой — ягненок, Приют мой — Иисус, —
говорилось в одном из стихотворений.
Все же стихи действовали на сердце и ум, фантазия пробуждалась. Благодаря им у меня появились новые мысли. Таково преимущество бедняков — извлекать многое из малого.
В ящике у отца лежал огромный том в переплете — комплект иллюстрированного еженедельного журнала за целый год. К нему запрещено было прикасаться. Никто из нас даже мысли не допускал, что его можно вынуть из ящика. Но теперь мы решились на это, так как просто помешались на чтении. Больше всего боялась и в то же время хотела этого сама мать. И вот оказалось, что в книге есть и рассказы о путешествиях и иллюстрации; почти все рассказы были необыкновенно длинные, — как раз в тот момент, когда мы боялись, что рассказ кончится, приключения начинались снова. «Продолжение следует», — читали мы. Чудесные слова! Георг приходил, запыхавшись, из школы и прежде всего спрашивал:
— Вы не читали дальше?
Разумеется, мы отвечали, что нет, но если даже и читали, то не признавались. Эти рассказы можно было с удовольствием перечитывать и во второй, и даже, если угодно, в десятый раз. Окунаться с головой в этот сказочный мир нам никогда не надоедало. Слово «конец» было таким же неприятным, какими приятными слова «продолжение следует». Но и здесь находился выход: можно было начать сначала, лучше всего — спустя некоторое время после того, как книга полежит в ящике. Это порядком освежало ее. А в промежутке...
На самом дне гардероба лежала огромная пачка неразрезанных книжечек, тщательно перевязанная бечевкой.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45
Одним из результатов моих странствований было то, что я выучился читать, можно сказать, между делом. Это пришло само собой, просто как бы пристало ко мне, как цветочная пыльца пристает к пчеле, когда она перелетает от цветка к цветку. Часто, когда у меня сосало под ложечкой, я шел к лавочнику и спрашивал, не будет ли какого поручения, — на вывеске лавки стояло «пекарь». Это было так просто. Слова «сегодня свежее мясо», написанные на доске у входа в трактир, также нельзя было ни с чем спутать,— это означало, что можно получить бесплатно тарелку горячего супа. Значение слов «полицейский участок» мы научились понимать чуть ли не с рождения, а смысл надписи «вход воспрещен» или «злая собака» было очень легко усвоить.
Одно вытекало из другого. Перейти от вывесок к табличкам с названиями улиц уже не составляло труда. По ним я учился читать, когда бродил по городу.
Собственно говоря, мое умение читать вывески не имело ничего общего с настоящим чтением. Но однажды брат принес из школы маленькую детскую книжку за два эре, взятую в школьной библиотеке, и очень увлекся ею. Заткнув пальцами уши, Георг читал книгу и смеялся, явно получая удовольствие. Я просто не мог спокойно смотреть на него и выходил из себя.
С виду эта книга в грязной бумажной обложке ничего особенного собой не представляла, но в ней говорилось о самом интересном, что может быть на свете: о мальчике и девочке. Были там и картинки. На одной из них мальчик и девочка играли у реки, а возле самого берега стояла лоханка. На другой картинке девочка, сидя в лоханке, плыла по реке, куда ее, очевидно, столкнул мальчик. Девочку уносило течением в неведомую даль, она плакала, а мальчик бежал по берегу следом за ней и кричал.
Это было захватывающе, необыкновенно интересно. Но Георг не хотел читать мне вслух и не давал книжку. Мы подрались, и мать решила дело в его пользу.
— На что тебе книжка? Ты ведь не сможешь прочесть ее, — сказала она.
— А это мы сейчас проверим, — заметила мать. Она выбрала слова потруднее и показала мне. «Фарфоровые чашки», — прочел я с большим трудом. Мать посмотрела на меня с изумлением.
— Он мошенничает! — закричал брат. — Он читает не по складам!
Однако мать решила, что даст мне почитать книжку, когда Георг уйдет из дома.
Книжка все-таки принесла мне пользу: другие поверили, что я умею читать. Уловить же смысл отдельных слов и тем более понять содержание книги я не мог. Георг, который, в сущности, был очень добр, решил помочь мне, при этом обильно уснащая свою речь ругательствами. Все-таки за короткое время я научился связывать слова между собой.
Отец тоже очень удивился, когда я доказал ему, что умею читать; он стал уверять, будто всегда говорил, что из меня выйдет толк. Как непривычно и приятно было мне слышать это! Раньше все только и называли меня дураком или неженкой. Я с гордостью перевернул книгу вверх ногами, желая показать отцу, что мне безразлично, как читать. Но это ему не понравилось.
— Так дьявол читал библию, — сказал отец серьезно и качнул головой. — Человек не должен воображать себя чересчур умным.
С этого времени я пристрастился к чтению. Быть может, именно домашний уют располагал к этому. Во всяком случае для моего слабого организма приключения, о которых рассказывалось в книгах, были менее вредны, чем поиски приключений на улице. У меня пропала охота бродить. Возможно, отчасти это объяснялось и тем, что лето уже прошло. Мать радовалась, что я сидел дома. Когда у нас не было дел поважнее, я читал вслух. Но мое чтение казалось матери слишком медленным, и тогда она принималась читать вместе со мною. Это совместное чтение очень мне помогло.
Пожилая дама-патронесса принесла нам как-то на рождество вместе с кульком сластей благочестивую книжку в стихах и с картинками. От картинок остались клочки — так усердно мы их рассматривали. Наконец дошла очередь до текста. Я читал его матери вслух много раз, так что стихи до сих пор сохранились в моей памяти.
Стихи были плохие, содержание посредственное, картинки банальные.
Источник мой — ягненок, Приют мой — Иисус, —
говорилось в одном из стихотворений.
Все же стихи действовали на сердце и ум, фантазия пробуждалась. Благодаря им у меня появились новые мысли. Таково преимущество бедняков — извлекать многое из малого.
В ящике у отца лежал огромный том в переплете — комплект иллюстрированного еженедельного журнала за целый год. К нему запрещено было прикасаться. Никто из нас даже мысли не допускал, что его можно вынуть из ящика. Но теперь мы решились на это, так как просто помешались на чтении. Больше всего боялась и в то же время хотела этого сама мать. И вот оказалось, что в книге есть и рассказы о путешествиях и иллюстрации; почти все рассказы были необыкновенно длинные, — как раз в тот момент, когда мы боялись, что рассказ кончится, приключения начинались снова. «Продолжение следует», — читали мы. Чудесные слова! Георг приходил, запыхавшись, из школы и прежде всего спрашивал:
— Вы не читали дальше?
Разумеется, мы отвечали, что нет, но если даже и читали, то не признавались. Эти рассказы можно было с удовольствием перечитывать и во второй, и даже, если угодно, в десятый раз. Окунаться с головой в этот сказочный мир нам никогда не надоедало. Слово «конец» было таким же неприятным, какими приятными слова «продолжение следует». Но и здесь находился выход: можно было начать сначала, лучше всего — спустя некоторое время после того, как книга полежит в ящике. Это порядком освежало ее. А в промежутке...
На самом дне гардероба лежала огромная пачка неразрезанных книжечек, тщательно перевязанная бечевкой.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45