Все было!
Случилось так, что именно в тот день и вернулась мать. В весеннюю распутицу она прошла пешком более двухсот верст. Пришла голодная, утомленная. И принесла для сына гостинец — завернутый в тряпочку, твердый как камень, заплесневелый кусочек белого хлеба. Настоящего белого хлеба! С той поры прошло более сорока лет. И никогда и нигде Вейкко не приходилось есть такого вкусного, как тот маленький, чуть более спичечного коробка, кусочек белого хлеба.
«Нет, мама, мы не бедно жили».
И если чего и не хватало, то, пожалуй, больше всего не хватало матери того, в чем она больше всего нуждалась,—у Вейкко не находилось времени сказать матери, о чем он теперь думал. Ему всегда было некогда. «Как живешь, муамо?»—спрашивал он иногда мимоходом. Или: «Что тебе нужно, муамо?» Мать отвечала — ничего, у нее есть все. Как же он не понимал, чего матери не хватает...
Это мы часто понимаем тогда, когда уже поздно.
В другом конце больницы послышался громкий детский крик. Это кричал Мишутка Воронов, самый молодой житель поселка Хаукилахти, требуя себе то, на что имел право в жизни.
Когда Ортьо узнал, что постройком заказал для Наталии Артемьевны гроб в столярной мастерской, он немедленно пошел и сказал, что гроб он сделает сам. Только он имеет право на это, потому что он знал Наталию Артемьевну, старейшего жителя берегов Сийкаярви, с самого детства.
Похоронить Наталию Артемьевну решили на кладбище Кайтаниеми — это было естественно. Но когда к больнице подъехал грузовик, чтобы отвезти тело покойной в Кайтаниеми, вслед за машиной приехал Пекка Васильев на лошади. В сани, к концам оглоблей которых с дуги спускались черные ленты, был запряжен не Виркку, на котором Пекка обычно ездил, а старый, но все еще сильный мерин, хорошо откормленный и очень спокойный, умевший ходить ровным неторопливым шагом.
— Давай убирайся со своей керосинкой, чтоб и духа бензинного не было! — приказал Пекка шоферу.
— Мне велели отвезти мать Вейкко Яковлевича...
— Мать Вейкко Яковлевича? — Пекка возразил тоном, не терпящим возражений.— А я приехал за Наталией Артемьевной. И ее надо отвезти, как подобает старого человека, так, как отвозили испокон веков у нас,— на лошади. Ты знаешь, что Наталия Артемьевна жила здесь еще тогда, когда не было ни Вейкко, ни машин?
В сани, рядом с гробом, сели кроме Пекки Васильева Вейкко и Ирина. Ирина подозвала Мирью и велела сесть тоже с ними. Остальные сели на машину. Впереди медленно, ровным шагом шла лошадь, а за санями ехала машина, тихим ходом, подчиняясь старым обычаям.
Мирья сидела, погрузившись в свои мысли. В последний путь провожали мать, маму, настоящую карельскую женщину.
И неожиданно Мирья сказала Вейкко:
— Вы не зайдете в сельсовет? Скажите — пусть отошлют мое заявление быстрее.
Какое заявление? — тихо спросила Ирина. Мирья пояснила:
— Я подала заявление с просьбой принять меня в гражданство Советского Союза. Оно немного задержалось.
— Хорошо, вместе сходим,— сказал Вейкко.
Мирья понимала, что завела речь об этом не в подходящий момент, но ей надо было сказать это именно теперь.
Лед на Сийкаярви чернел день ото дня. Начали валиться вешки, установленные вдоль зимника. Потом за одну ночь озеро вдруг побелело, верный признак, что лед вот- вот тронется. Шли дни, а лед упрямо не желал сходить. Небо было ясное, пекло солнце, было жарко как летом, но не хватало ветра. И лед держался.
Мирья стояла у подъемника. Со стороны можно было подумать, что она на мгновение остановилась, застыла, готовясь совершить прыжок. Она наклонилась вперед, потом выпрямилась и снова наклонилась. Руки ее уверенно держались за рычаги управления. Машина подчинялась движениям Мирьи. Выпрямится — трос натягивается и груз послушно поднимается вверх; наклонится — трос идет вниз за новым грузом шифера.
Небо по-весеннему ясное. И лицо у Мирьи тоже ясное. Одно удовольствие работать, когда работа спорится. Двадцать секунд — и трос возвращается с крыши. Через минуту-другую он вновь поднимается с земли с грузом. Просто наслаждение управлять огромной махиной, послушной каждому движению руки. На душе радостно и оттого, что день такой теплый и можно работать в легком комбинезоне. Мотор ровно стрекочет, а с крыши доносится перестук молотков, словно крупный град колотит по железной крыше. Крыша растет прямо на глазах. Но Мирья не видит этого. Сейчас она — строитель, а не посторонний наблюдатель, который сможет отойти на некоторое расстояние и увидеть, как растет крыша. Только после работы у Мирьи появится возможность полюбоваться зданием, в котором каждая балка, каждый брус подняты с земли ею и послушной ей машиной. Конечно, строила его не только она. У других тоже есть своя доля участия в этом строительстве. Одни обтесали брус, другие установили его на место. Третьи принимали поднятый ею груз.
Здание почти готово. Они кончают крышу, а внутри идут отделочные работы. На втором этаже ставят двери и
оконные рамы. На первом Ортьо со своей бригадой красит полы.
Правда, в бумагах Мирьи, что лежали в конторе, сказано, что она имеет специальность маляра такого-то разряда. Но она уже не маляр. Теперь она крановщица. А потом она будет... О, сколько строительных профессий, и ей надо хоть немного овладеть каждой из них, чтобы стать настоящим инженером-строителем. До института ей еще далеко, но ведь и вся жизнь тоже впереди...
Она работает последний день на этом объекте. Когда закончат крышу, ей с ее подъемником нечего будет здесь делать. Она перейдет на другой объект, туда, куда ее направит мама, нет, не только мама, а прораб Елена Петровна, потому что на работе Мирья такой же строитель, как и другие.
Нижний этаж этого дома займет детсад. На втором этаже будет несколько квартир. Они уже распределены. Одну двухкомнатную получат Ларинены. Ирина переедет из Кайтаниеми сюда, она будет работать в новом детском саду. Наконец-то Вейкко и Ирина будут вместе, а то что это за жизнь — один по одну сторону озера, другая — по другую. Только Наталия Артемьевна останется на родном берегу.
Наконец лед на Сийкаярви тронулся. На песчаный берег поднимались глыбы льда, ослепительно чистые, сверкавшие на солнце. Одна за другой льдины громоздились на берег, образуя гигантское ожерелье, протянувшееся вдоль берега от Хаукилахти до Кайтаниеми. Земля была еще черная, только едва заметные ростки выглядывали из-под почвы и начинали тянуться к солнцу.
Дом сдали. Нижний этаж заполнили его маленькие хозяева с плюшевыми мишками и зайцами, с игрушечными ракетами и машинами. На втором этаже в новые квартиры въезжали жильцы.
Сдачу нового дома решили отметить. Строители устроили свой вечер.
На вечере, в торжественной обстановке, Воронов зачитал приказ, в котором объявил благодарность лучшим строителям.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93
Случилось так, что именно в тот день и вернулась мать. В весеннюю распутицу она прошла пешком более двухсот верст. Пришла голодная, утомленная. И принесла для сына гостинец — завернутый в тряпочку, твердый как камень, заплесневелый кусочек белого хлеба. Настоящего белого хлеба! С той поры прошло более сорока лет. И никогда и нигде Вейкко не приходилось есть такого вкусного, как тот маленький, чуть более спичечного коробка, кусочек белого хлеба.
«Нет, мама, мы не бедно жили».
И если чего и не хватало, то, пожалуй, больше всего не хватало матери того, в чем она больше всего нуждалась,—у Вейкко не находилось времени сказать матери, о чем он теперь думал. Ему всегда было некогда. «Как живешь, муамо?»—спрашивал он иногда мимоходом. Или: «Что тебе нужно, муамо?» Мать отвечала — ничего, у нее есть все. Как же он не понимал, чего матери не хватает...
Это мы часто понимаем тогда, когда уже поздно.
В другом конце больницы послышался громкий детский крик. Это кричал Мишутка Воронов, самый молодой житель поселка Хаукилахти, требуя себе то, на что имел право в жизни.
Когда Ортьо узнал, что постройком заказал для Наталии Артемьевны гроб в столярной мастерской, он немедленно пошел и сказал, что гроб он сделает сам. Только он имеет право на это, потому что он знал Наталию Артемьевну, старейшего жителя берегов Сийкаярви, с самого детства.
Похоронить Наталию Артемьевну решили на кладбище Кайтаниеми — это было естественно. Но когда к больнице подъехал грузовик, чтобы отвезти тело покойной в Кайтаниеми, вслед за машиной приехал Пекка Васильев на лошади. В сани, к концам оглоблей которых с дуги спускались черные ленты, был запряжен не Виркку, на котором Пекка обычно ездил, а старый, но все еще сильный мерин, хорошо откормленный и очень спокойный, умевший ходить ровным неторопливым шагом.
— Давай убирайся со своей керосинкой, чтоб и духа бензинного не было! — приказал Пекка шоферу.
— Мне велели отвезти мать Вейкко Яковлевича...
— Мать Вейкко Яковлевича? — Пекка возразил тоном, не терпящим возражений.— А я приехал за Наталией Артемьевной. И ее надо отвезти, как подобает старого человека, так, как отвозили испокон веков у нас,— на лошади. Ты знаешь, что Наталия Артемьевна жила здесь еще тогда, когда не было ни Вейкко, ни машин?
В сани, рядом с гробом, сели кроме Пекки Васильева Вейкко и Ирина. Ирина подозвала Мирью и велела сесть тоже с ними. Остальные сели на машину. Впереди медленно, ровным шагом шла лошадь, а за санями ехала машина, тихим ходом, подчиняясь старым обычаям.
Мирья сидела, погрузившись в свои мысли. В последний путь провожали мать, маму, настоящую карельскую женщину.
И неожиданно Мирья сказала Вейкко:
— Вы не зайдете в сельсовет? Скажите — пусть отошлют мое заявление быстрее.
Какое заявление? — тихо спросила Ирина. Мирья пояснила:
— Я подала заявление с просьбой принять меня в гражданство Советского Союза. Оно немного задержалось.
— Хорошо, вместе сходим,— сказал Вейкко.
Мирья понимала, что завела речь об этом не в подходящий момент, но ей надо было сказать это именно теперь.
Лед на Сийкаярви чернел день ото дня. Начали валиться вешки, установленные вдоль зимника. Потом за одну ночь озеро вдруг побелело, верный признак, что лед вот- вот тронется. Шли дни, а лед упрямо не желал сходить. Небо было ясное, пекло солнце, было жарко как летом, но не хватало ветра. И лед держался.
Мирья стояла у подъемника. Со стороны можно было подумать, что она на мгновение остановилась, застыла, готовясь совершить прыжок. Она наклонилась вперед, потом выпрямилась и снова наклонилась. Руки ее уверенно держались за рычаги управления. Машина подчинялась движениям Мирьи. Выпрямится — трос натягивается и груз послушно поднимается вверх; наклонится — трос идет вниз за новым грузом шифера.
Небо по-весеннему ясное. И лицо у Мирьи тоже ясное. Одно удовольствие работать, когда работа спорится. Двадцать секунд — и трос возвращается с крыши. Через минуту-другую он вновь поднимается с земли с грузом. Просто наслаждение управлять огромной махиной, послушной каждому движению руки. На душе радостно и оттого, что день такой теплый и можно работать в легком комбинезоне. Мотор ровно стрекочет, а с крыши доносится перестук молотков, словно крупный град колотит по железной крыше. Крыша растет прямо на глазах. Но Мирья не видит этого. Сейчас она — строитель, а не посторонний наблюдатель, который сможет отойти на некоторое расстояние и увидеть, как растет крыша. Только после работы у Мирьи появится возможность полюбоваться зданием, в котором каждая балка, каждый брус подняты с земли ею и послушной ей машиной. Конечно, строила его не только она. У других тоже есть своя доля участия в этом строительстве. Одни обтесали брус, другие установили его на место. Третьи принимали поднятый ею груз.
Здание почти готово. Они кончают крышу, а внутри идут отделочные работы. На втором этаже ставят двери и
оконные рамы. На первом Ортьо со своей бригадой красит полы.
Правда, в бумагах Мирьи, что лежали в конторе, сказано, что она имеет специальность маляра такого-то разряда. Но она уже не маляр. Теперь она крановщица. А потом она будет... О, сколько строительных профессий, и ей надо хоть немного овладеть каждой из них, чтобы стать настоящим инженером-строителем. До института ей еще далеко, но ведь и вся жизнь тоже впереди...
Она работает последний день на этом объекте. Когда закончат крышу, ей с ее подъемником нечего будет здесь делать. Она перейдет на другой объект, туда, куда ее направит мама, нет, не только мама, а прораб Елена Петровна, потому что на работе Мирья такой же строитель, как и другие.
Нижний этаж этого дома займет детсад. На втором этаже будет несколько квартир. Они уже распределены. Одну двухкомнатную получат Ларинены. Ирина переедет из Кайтаниеми сюда, она будет работать в новом детском саду. Наконец-то Вейкко и Ирина будут вместе, а то что это за жизнь — один по одну сторону озера, другая — по другую. Только Наталия Артемьевна останется на родном берегу.
Наконец лед на Сийкаярви тронулся. На песчаный берег поднимались глыбы льда, ослепительно чистые, сверкавшие на солнце. Одна за другой льдины громоздились на берег, образуя гигантское ожерелье, протянувшееся вдоль берега от Хаукилахти до Кайтаниеми. Земля была еще черная, только едва заметные ростки выглядывали из-под почвы и начинали тянуться к солнцу.
Дом сдали. Нижний этаж заполнили его маленькие хозяева с плюшевыми мишками и зайцами, с игрушечными ракетами и машинами. На втором этаже в новые квартиры въезжали жильцы.
Сдачу нового дома решили отметить. Строители устроили свой вечер.
На вечере, в торжественной обстановке, Воронов зачитал приказ, в котором объявил благодарность лучшим строителям.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93