Да и текст письма был необычным — полукарельским, полуфинским:
«Не знаю, как величать вас, господином или кем, и вообще тот ли вы человек, кому я пишу. Моя фамилия Кауронен, зовут Ортьо. У меня был брат Мийккула Кауронен или Хотаттов Мийккула из Хаукилахти, как у нас раньше называли...»
Коммерции советник рассмеялся. Жена и сын никогда не видели, чтобы он смеялся так тепло и задорно. Что-то далекое и очень родное наполнило его сердце, когда он читал слова «Хотаттов Мийккула из Хаукилахти». Да, когда-то его титул звучал именно так! И когда-то он был всего лишь Хотаттов Мийккула из Хаукилахти.
Господин Кархунен снова взглянул на адрес, написанный в обратном порядке, и грустно усмехнулся: «Все это, конечно, мило, но... Неужели жизнь на берегу Сийкаярви так и остановилась на этом? Никакого прогресса за сорок лет!»
Он стал читать дальше: «Одна девушка, Мирья, которая приехала к нам из Финляндии и у которой жених Нийло остался гам, дала мне этот адрес. Она сказала, что надо бы указать в адресе какой-то совет по торговле. Да я только сомневаюсь, есть ли у вас там советы. У нас хотя и советская власть, и то нет советов по торговле. В сельпо только правление...»
Коммерции советник наконец понял, в чем дело. Оказывается, Ортьо перепутал слово «кауппанеувос» с «каупанеувосто» и поэтому вместо «коммерции советник» у него получился «совет по торговле».
Письмо на плохой шершавой бумаге и буквы, похожие на каракули... «Хотя у нас и советская власть»! —усмехнулся Кархунен.
Каким образом его адрес оказался у какой-то Мирьи? Впрочем, кажется, он однажды говорил в одной компании, что он родом из Сийкаярви.
Машина остановилась перед домом Кархуонена. Швейцар распахнул парадную дверь перед хозяином и, учтиво улыбаясь, приветствовал его.
Первым делом коммерции советник хорошо попарился в бане, которая была построена при квартире в таком ультрасовременном стиле, что ее нельзя было уже называть баней. Какое наслаждение попариться после дороги и выпить после бани бутылку холодного пильснери. Обед и кофе подали прямо в кабинет. Пообедав, коммерции советник сел в кресло, в котором было удобно отдыхать и заодно просматривать почту. На некоторые письма следовало ответить. Это может сделать Лео. Были письма от обществ благотворительности и других подобных организаций, вечно просящих денег. Некоторые просьбы надо удовлетворить— так сказать, для поддержания авторитета фирмы.
Просмотрев почту, коммерции советник снова взял письмо Ортьо.
«...Туатто и муамо умерли до войны...»
Да, конечно, лет им было уже немало. В кабинете коммерции советника под стеклянным колпаком на комоде хранилась трубка из карельской березы — единственная вещь, доставшаяся ему на память от отца, от Хотатты из Хаукилахти. Коммерции советник достал трубку, и на душе его стало необычайно тепло.
«А нашей Хаукилахти уже нет. Сам знаешь, кто сжег нашу деревушку...»
«Да, война, война!» — вздохнул коммерции советник.
«Мы строим новую деревню... Моя дочка Люся кончила в Петрозаводске культпросветшколу...»
Культпросвет? Коммерции советник задумался и наконец расшифровал это слово. Как-никак в молодости он учился в русской школе. Значит, что-то вроде школы культурно-просветительной работы. Видимо, в ней готовят профессиональных пропагандистов. Интересно, как им платят, выпускникам этой школы?
«Хуоти, наш младший брат,— помнишь его? — стал инженером. Он теперь в Ленинграде директором завода».
Вот как! Здорово! Коммерции советник обрадовался. Нет, они, сыновья Хотатты, нигде не пропадут, у них голова на плечах. Были бы у всех братьев такие возможности, как у него! Он хорошо помнит Хуоти. Шустрый такой мальчуган был, ходил зимой в больших отцовских сапогах, а штаны были сшиты из мешковины. «Надо послать им одежонки,— решил Кархунен,— у них, говорят, и сейчас туговато, а я не обеднею».
«Хотаттов Мийккула из Хаукилахти...»
Коммерции советник сел поудобнее и предался воспоминаниям... Согнали их тогда в Ухту, построили. «Кто не желает воевать за Карелию, три шага вперед!» Никто не вышел из строя, знали, чем это пахнет. Его положение было посложнее, чем у других... Тимо Карельский, командовавший мужиками с берегов Сийкаярви, сказал ему с глазу на глаз: «Смотри, парень, как бы твой поход не кончился раньше, чем у других: с теми, кто прошел большевистские
курсы, разговор у нас короткий». Ничего плохого Тимо парню не хотел: крови и без того придется много пролить, а парень не казался опасным. Тимо посоветовал ему быть ниже травы, тише воды, ибо за малейшее неповиновение ему припомнят его большевистские курсы — и тогда пеняй на себя, брат. Если же Мийккула даст слово выполнять все, что ему прикажут, то все будет забыто. Тимо сказал, что об этом есть уже договоренность с теми, кто знал о Мийккуле больше, чем нужно.
Что же было потом? Перед самим собой коммерции советник Микаэл Кархунен был честен, оценивая теперь, спустя. десятки лет, мысли и настроения Мийккулы. Мийккула был грамотным парнем и настолько разбирался в обстановке, что уже тогда, в 1921 году, понимал, чем кончится этот мятеж, поднятый в северной Карелии. Уж кто-кто, а он-то сознавал, что мятеж обречен на поражение. Знал он и то, что это — не восстание карельского народа, а предпринятая Финляндией попытка завоевать карельские земли, и притом попытка безрассудная. И теперь коммерции советник Кархунен от всей души похвалил Хотаттова Мийк- кулу: все-таки ты, Мийккула, был тогда умный парень и прав ты был во всем, хотя и помалкивал. Может, Мийккула был трус? Думал одно, а поступал по-другому, из страха? Нет, коммерции советник не считал Мийккулу трусливым. Просто тот был посложнее, чем о нем думали. В нем жили два Мийккулы. Один Мийккула, немало прочитавший книг и окончивший курсы совработников в Петрозаводске, понимал, что эта авантюра ни к чему не приведет. И был другой Мийккула, который думал только о себе. Большевики откровенно говорили, что они не обещают народу легкой жизни, во всяком случае она настанет не сразу, а во имя нее надо бороться и много работать. Мийккула знал, как жили люди в России и в Карелии, и понимал, что после стольких тяжелых военных лет надо трудиться, бороться, во многом отказывать себе. Кое-что Мийккула знал и о Финляндии. Там никто не будет мешать тебе, если ты, обладая большими, чем другие, способностями, обгонишь других и отхватишь себе кусок пожирнее. Жизнь — борьба. Это он понял, еще учась до революции в Кеми; об этом же говорили сами большевики там, в Петрозаводске, разоблачая пороки капиталистического общества. Мийккула всюду учился хорошо и старался разобраться в сути вещей. Притом не забывая о собственных интересах. ^
Мийккулу больше всего заботило тогда, как выйти живым из этой переделки и вместе с мятежниками перебраться в Финляндию.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93
«Не знаю, как величать вас, господином или кем, и вообще тот ли вы человек, кому я пишу. Моя фамилия Кауронен, зовут Ортьо. У меня был брат Мийккула Кауронен или Хотаттов Мийккула из Хаукилахти, как у нас раньше называли...»
Коммерции советник рассмеялся. Жена и сын никогда не видели, чтобы он смеялся так тепло и задорно. Что-то далекое и очень родное наполнило его сердце, когда он читал слова «Хотаттов Мийккула из Хаукилахти». Да, когда-то его титул звучал именно так! И когда-то он был всего лишь Хотаттов Мийккула из Хаукилахти.
Господин Кархунен снова взглянул на адрес, написанный в обратном порядке, и грустно усмехнулся: «Все это, конечно, мило, но... Неужели жизнь на берегу Сийкаярви так и остановилась на этом? Никакого прогресса за сорок лет!»
Он стал читать дальше: «Одна девушка, Мирья, которая приехала к нам из Финляндии и у которой жених Нийло остался гам, дала мне этот адрес. Она сказала, что надо бы указать в адресе какой-то совет по торговле. Да я только сомневаюсь, есть ли у вас там советы. У нас хотя и советская власть, и то нет советов по торговле. В сельпо только правление...»
Коммерции советник наконец понял, в чем дело. Оказывается, Ортьо перепутал слово «кауппанеувос» с «каупанеувосто» и поэтому вместо «коммерции советник» у него получился «совет по торговле».
Письмо на плохой шершавой бумаге и буквы, похожие на каракули... «Хотя у нас и советская власть»! —усмехнулся Кархунен.
Каким образом его адрес оказался у какой-то Мирьи? Впрочем, кажется, он однажды говорил в одной компании, что он родом из Сийкаярви.
Машина остановилась перед домом Кархуонена. Швейцар распахнул парадную дверь перед хозяином и, учтиво улыбаясь, приветствовал его.
Первым делом коммерции советник хорошо попарился в бане, которая была построена при квартире в таком ультрасовременном стиле, что ее нельзя было уже называть баней. Какое наслаждение попариться после дороги и выпить после бани бутылку холодного пильснери. Обед и кофе подали прямо в кабинет. Пообедав, коммерции советник сел в кресло, в котором было удобно отдыхать и заодно просматривать почту. На некоторые письма следовало ответить. Это может сделать Лео. Были письма от обществ благотворительности и других подобных организаций, вечно просящих денег. Некоторые просьбы надо удовлетворить— так сказать, для поддержания авторитета фирмы.
Просмотрев почту, коммерции советник снова взял письмо Ортьо.
«...Туатто и муамо умерли до войны...»
Да, конечно, лет им было уже немало. В кабинете коммерции советника под стеклянным колпаком на комоде хранилась трубка из карельской березы — единственная вещь, доставшаяся ему на память от отца, от Хотатты из Хаукилахти. Коммерции советник достал трубку, и на душе его стало необычайно тепло.
«А нашей Хаукилахти уже нет. Сам знаешь, кто сжег нашу деревушку...»
«Да, война, война!» — вздохнул коммерции советник.
«Мы строим новую деревню... Моя дочка Люся кончила в Петрозаводске культпросветшколу...»
Культпросвет? Коммерции советник задумался и наконец расшифровал это слово. Как-никак в молодости он учился в русской школе. Значит, что-то вроде школы культурно-просветительной работы. Видимо, в ней готовят профессиональных пропагандистов. Интересно, как им платят, выпускникам этой школы?
«Хуоти, наш младший брат,— помнишь его? — стал инженером. Он теперь в Ленинграде директором завода».
Вот как! Здорово! Коммерции советник обрадовался. Нет, они, сыновья Хотатты, нигде не пропадут, у них голова на плечах. Были бы у всех братьев такие возможности, как у него! Он хорошо помнит Хуоти. Шустрый такой мальчуган был, ходил зимой в больших отцовских сапогах, а штаны были сшиты из мешковины. «Надо послать им одежонки,— решил Кархунен,— у них, говорят, и сейчас туговато, а я не обеднею».
«Хотаттов Мийккула из Хаукилахти...»
Коммерции советник сел поудобнее и предался воспоминаниям... Согнали их тогда в Ухту, построили. «Кто не желает воевать за Карелию, три шага вперед!» Никто не вышел из строя, знали, чем это пахнет. Его положение было посложнее, чем у других... Тимо Карельский, командовавший мужиками с берегов Сийкаярви, сказал ему с глазу на глаз: «Смотри, парень, как бы твой поход не кончился раньше, чем у других: с теми, кто прошел большевистские
курсы, разговор у нас короткий». Ничего плохого Тимо парню не хотел: крови и без того придется много пролить, а парень не казался опасным. Тимо посоветовал ему быть ниже травы, тише воды, ибо за малейшее неповиновение ему припомнят его большевистские курсы — и тогда пеняй на себя, брат. Если же Мийккула даст слово выполнять все, что ему прикажут, то все будет забыто. Тимо сказал, что об этом есть уже договоренность с теми, кто знал о Мийккуле больше, чем нужно.
Что же было потом? Перед самим собой коммерции советник Микаэл Кархунен был честен, оценивая теперь, спустя. десятки лет, мысли и настроения Мийккулы. Мийккула был грамотным парнем и настолько разбирался в обстановке, что уже тогда, в 1921 году, понимал, чем кончится этот мятеж, поднятый в северной Карелии. Уж кто-кто, а он-то сознавал, что мятеж обречен на поражение. Знал он и то, что это — не восстание карельского народа, а предпринятая Финляндией попытка завоевать карельские земли, и притом попытка безрассудная. И теперь коммерции советник Кархунен от всей души похвалил Хотаттова Мийк- кулу: все-таки ты, Мийккула, был тогда умный парень и прав ты был во всем, хотя и помалкивал. Может, Мийккула был трус? Думал одно, а поступал по-другому, из страха? Нет, коммерции советник не считал Мийккулу трусливым. Просто тот был посложнее, чем о нем думали. В нем жили два Мийккулы. Один Мийккула, немало прочитавший книг и окончивший курсы совработников в Петрозаводске, понимал, что эта авантюра ни к чему не приведет. И был другой Мийккула, который думал только о себе. Большевики откровенно говорили, что они не обещают народу легкой жизни, во всяком случае она настанет не сразу, а во имя нее надо бороться и много работать. Мийккула знал, как жили люди в России и в Карелии, и понимал, что после стольких тяжелых военных лет надо трудиться, бороться, во многом отказывать себе. Кое-что Мийккула знал и о Финляндии. Там никто не будет мешать тебе, если ты, обладая большими, чем другие, способностями, обгонишь других и отхватишь себе кусок пожирнее. Жизнь — борьба. Это он понял, еще учась до революции в Кеми; об этом же говорили сами большевики там, в Петрозаводске, разоблачая пороки капиталистического общества. Мийккула всюду учился хорошо и старался разобраться в сути вещей. Притом не забывая о собственных интересах. ^
Мийккулу больше всего заботило тогда, как выйти живым из этой переделки и вместе с мятежниками перебраться в Финляндию.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93