— Как ты посмел идти против моих приказаний! — закричал он, сжимая руки.
Саврос задыхался, ловя ртом воздух и умоляя о пощаде.
— Господин, пожалуйста!
Бьяджио ничего не слышал. Он был в неописуемой ярости. Приподняв Савроса, он припечатал его к стене.
— Ах ты, тварь! Я тебя убью!
— Нет, господин! — молил Саврос.
Его голос стал едва слышным хрипом. Он бился, словно рысь в капкане, пытаясь разжать железные пальцы Бьяджио. Его ноги беспомощно дергались в воздухе. Дьяна в ужасе прижалась к стене, переводя дух. Она пыталась успокоиться, но происходящее привело ее в шок. Лицо Савроса густо побагровело, синие глаза выкатились, словно грозя лопнуть. А Бьяджио по-прежнему сжимал пальцы, стуча головой нарца о стену с такой силой, что откалывались куски штукатурки.
— Умри, жалкая свинья! Умри!
Послышалось страшное хрипение и треск костей. Костлявое тело Савроса содрогнулось — и обмякло. Руки Бьяджио сжались сильнее, сломав зажатую между ними шею, подержали труп еще секунду, а потом с отвращением швырнули на пол.
— Я тебя предупреждал! — сказал он и плюнул на труп. — Не смей говорить, будто не предупреждал!
А потом он повернулся к Дьяне и двинулся к ней. По его лицу было видно, как он пытается овладеть собой.
— Тебе плохо? — спросил он.
Дьяна молча покачала головой — говорить она не могла. Граф подошел к ней и быстро осмотрел, а потом сжал ей пальцы, стараясь успокоить.
— Это возмутительно, — сказал он. — Мне очень жаль. Дьяна наконец смогла ответить.
— Все в порядке, — прошептала она. — Кажется…
— С виду ты цела, — заметил Бьяджио. — Я шел, чтобы говорить с тобой. Чтобы…
Он пожал плечами и отвел взгляд. Невероятно, но он словно забыл, что на полу лежит труп.
— Что? — спросила Дьяна.
Поймав его ледяную руку, она безрезультатно пыталась ее согреть.
— Мне не следовало тебя бить, — с трудом выговорил граф. — Я прошу прощения. Я не хочу, чтобы мы были врагами, Дьяна Вэнтран. Ты здесь не для этого. А это… — он указан на мертвого Савроса, — это зверство вовсе для тебя не предназначалось.
В нем было столько противоречий! Дьяна совершенно не могла его понять. За считанные секунды из безумца он превратился в почти что доброго человека. Она закрыла глаза, внезапно почувствовав, что больше не выдержит. Эта ночь лишила ее сил, и у нее начали подгибаться ноги. Только рука Бьяджио помогала ей не упасть.
— Тебе нехорошо, — решительно заявил он. — Пойдем, тебе нужен отдых.
— Мне нужен воздух, — сказала Дьяна. Она все еще ощущала у себя на шее руки Савроса, не дающие дышать. И полученная от Бьяджио пощечина тоже не пошла ей на пользу. — Разрешите, я просто сяду.
Не говоря ни слова, он подхватил ее на руки и отнес к ней в комнаты, не обращая внимания на мертвого Савроса. Он прошел прямо в спальню и положил ее на кровать. У Дьяны кружилась голова. Щека уже вздулась, а борьба с Савросом отняла у нее все силы. Бьяджио неуверенно остановился у кровати, глядя на Дьяну. В лунном свете он выглядел очень странно — его окружало янтарное свечение.
— Я пришлю к тебе Кайлу, — сказал он. — И велю убрать эту гадость у твоих дверей. Дьяна кивнула:
— Спасибо.
— Не благодари меня, женщина. Во всем виновата моя собственная глупость. Будь я более бдительным, Саврос не напал бы на тебя. Такого больше не случится.
— Да, — согласилась Дьяна. — Думаю, что не случится. Они посмотрели друг на друга в неловком молчании. На лице Бьяджио читалась боль.
— Я не сумасшедший, — тихо проговорил он. — Ты ошибаешься насчет меня.
Дьяна постаралась улыбнуться.
— Возможно, — мягко ответила она. — А возможно, вы ошибаетесь насчет Ричиуса.
Бьяджио поморщился:
— Вряд ли. — Он отошел от ее кровати и направился к двери. Но у порога на секунду задержался и добавил: — Хотя, наверное, все возможно.
И, сделав это поразительное признание, он оставил ее одну в темноте. Дьяна смотрела туда, где он только что стоял, и едва могла поверить своим ушам.
35
Дары
За два дня до великого и святого дня Истрейи столица Нара ждала, укрывшись покрывалом покаяния. Улицы вокруг Собора Мучеников были очищены от акробатов и зверинцев, а в город хлынули паломники, готовые преклонить колени перед Богом, умоляя Его о прощении. Будто и не было праздника Сеским. В день Истрейи огромная площадь перед собором наполнится народом — огромной толпой верующих, готовых услышать послание Бога из уст Его слуги, Эррита. Это было время размышлений, дни, когда правители империи заглядывали в себя и проверяли, чисты ли их души. Они выслушают Эррита, а он скажет им, что принесет этот год и довольны ли небесные ангелы тем, что они видят внизу. А после своей речи Эррит спустится к своей пастве и совершит таинство отпущения грехов. Остаток дня он проведет, прикасаясь ко лбам и раздавая прощение, — и все ради блага прогнившей души Нара.
В дни Аркуса Истрейе всегда придавалось большое значение. Но теперь Наром правил архиепископ, и никто точно не знал, как это изменило отношение Небес к делам земным.
В течение многих лет Эррит совершал один и тот же выход на балкон, воздевая руки над собравшимися и делясь своей мудростью. Это мгновение всегда было опасно коротким, и Эррит всегда прилагал все силы к тому, чтобы придумать для этого дня нечто особенное. Обычно он задолго до события запирался у себя в комнатах, тщательно составляя свою речь и моля Бога о вдохновении.
Обычно.
Но не в этом году.
В этом году архиепископа Эррита занимало множество других вопросов, и хотя он по-прежнему запирался в своих покоях — в таком одиночестве, что его не могла видеть даже Лорла, — он не был занят написанием речи или молитвами. Он находился в начальном периоде абстиненции, и на этот раз даже Бог не мог его спасти.
Занавески на окнах его комнаты были раздвинуты, впуская потоки солнечного света. Эррит сидел за своим резным столом и рассматривал пузырек из-под снадобья. У него дрожали руки. Синяя жидкость едва покрывала дно. Это были последние капли снадобья, которое прислал ему Бьяджио, — и его едва ли хватило бы на одну процедуру. Каждые несколько дней он разбавлял несколько капель концентрированного состава водой, составляя эликсир, спасающий от старости. Никабар сказал правду: Бовейдин сделал этот состав очень крепким — настолько крепким, что Эрриту хватило его на много недель. Но теперь снадобье закончилось. Осталась только голубоватая пленка на стенках.
Эррит жалобно застонал. У него ломило кости, глаза горели. Синдром абстиненции обрушился два дня назад, выжимая из него жизнь, словно мощный удав. И с тех пор он сидел над почти пустым пузырьком, оплакивая потерю и пытаясь придумать наилучший способ использования остатков жизнедарящего снадобья. Он знал, насколько опасно смешивать с водой такую маленькую дозу.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175 176 177 178 179 180 181 182 183 184 185 186 187 188 189 190 191 192 193 194 195 196 197 198 199 200 201 202 203