— Что это ты такой нежный? — с издевкой осведомился Саврос. Тонкий ланцет вращался в его пальцах. — Разве Рошаннов не учат вести допросы?
Симон вышел из темноты. В центре камеры стоял столик для приспособлений Помрачающего Рассудок: странная коллекция металлических предметов с остриями и щипцами, аккуратно разложенных на серебряном подносе. Рядом с мрачным блюдом стоял кувшин розовой воды. Саврос имел странную привычку смачивать губы своим жертвам прохладной жидкостью, заставляя их жаждать большего. Симон оттолкнул палача, взял кувшин и поднес его к губам трийца, налив воды ему на губы и язык. Несчастный застонал от благодарности.
— Что ты делаешь? — возмутился Саврос.
Симон ничего не ответил. Продолжая лить воду, он взял со стола нож. Этот был не таким красивым, как остальные. Он был широким и тяжелым, с зазубренным лезвием, как пила мясника. Симон крепко сжал рукоять и подался вперед так, что его губы почти коснулись уха пленника.
— Хорошей тебе смерти, воин, — просто сказал он и погрузил клинок в сердце трийца.
Из горла несчастного вырвался хриплый вскрик. Руки сжались в кулаки, сотрясая кандалы и длинные крепкие цепи. Глаза широко раскрылись, секунду осмысленно смотрели на Симона, а потом погасли. Симон вернул на стол кувшин, потом — нож и спокойно поглядел на Савроса. У Помрачающего Рассудок от изумления отвисла челюсть.
— Ты его убил! — пролепетал Саврос.
— Ты как кошка, которая играет с птицей, — резко бросил Симон. — Я не намерен смотреть на эти глупости.
— Я с ним не закончил! — взвыл Саврос. Он бросился к обмякшему телу, пытаясь нащупать пульс. — Я скажу Бьяджио, что ты сделал!
— Я сам ему скажу. Ну, что он говорил? Я слышал, как ты упоминал Вэнтрана. Он в Фалиндаре?
Саврос не слышал вопроса. Он водил тонкими пальцами по спине своей жертвы, восхищаясь собственным искусством и ловя кожей лица уходящее тепло тела. Симон нетерпеливо переступил с ноги на ногу. В те дни, когда Саврос служил императору, он был одним из любимцев Аркуса, членом его привилегированного «железного круга». Теперь он стал изгнанником, как и прочие сторонники Бьяджио, и застрял на Кроуте. Никому из них не нравилось здесь жить, но, похоже, Саврос переносил изгнание хуже остальных. Помрачающий Рассудок всю жизнь провел в Черном городе, занимаясь своей мрачной профессией. Он привык к изрыгающим дым трубам военных лабораторий и сырости подземелий. Чистый океанский воздух вызывал у него депрессию. Однако он все еще пользовался привязанностью Бьяджио, а это означало, что он может влиять на графа. Симон понимал, что нельзя заходить с ним слишком далеко.
— Саврос, — настоятельно спросил Симон, — что он говорил? Вэнтран в Фалиндаре?
— Он был такой красивый, — рассеянно ответил Саврос. — Я хочу еще такого!
— Вэнтран…
— Да, да! — вспылил палач. Саврос отпустил мертвеца и повернулся к столу. Вынимая окровавленные ланцеты из жилета, он стал раскладывать их на серебряном подносе, недовольно хмурясь. — Все так, как ты и подозревал, шпион! — Он выплюнул это последнее слово, словно ругательство. — Вэнтран в Фалиндаре с женой.
— Что еще он сказал? — продолжал спрашивать Симон.
— А, да выучи ты этот проклятый язык! Или ты нас не слушал?
Симон ощетинился, но промолчал. Среди тех, кто бежал с Бьяджио на Кроут, щелкающую трийскую речь понимал один только Саврос. Он однажды объяснил, что «должен знать язык тех, с кем работает». И у Савроса была способность к языкам, которой Симон мог только дивиться. Это была первая поездка Симона в Люсел-Лор — и он надеялся, что она станет и последней. Он попытался выучить хотя бы несколько трийских фраз, но Саврос оказался плохим учителем, а Симон — отвратительным учеником. И с тех пор их враждебность только усилилась.
Симон осторожно наблюдал за Савросом, глядя, какчон своими запятнанными руками превращает белое полотенце в красное. Он заметил какой-то блеск в неестественных глазах Помрачающего Рассудок — в ярких синих глазах что-то пряталось. Он не сказал всего.
— Что еще? — спросил Симон. — Я знаю, что ты не все мне сказал.
— Неужели знаешь? — нарочито изумился Саврос. — Ты же Рошанн, Симон Даркис. Тебе полагается быть наблюдательным. Что я узнал? Можешь догадаться?
— Перестань дурачиться, — приказал Симон. Саврос уступил, гадко улыбнувшись.
— Есть ребенок, — с удовольствием сообщил он. — У Вэнтрана дочь.
У Симона оборвалось сердце.
— Дочь? Сколько ей лет?
— Очень маленькая. Еще младенец. Может, год. Может, больше — не знаю. Но она живет с ними в крепости. — Саврос отложил грязное полотенце. — Похоже, тебе придется вернуться, а?
Симон поморщился. Этого ему хотелось меньше всего.
— Вэнтран все еще чего-то ждет, — добавил Саврос. — Тебе надо сказать об этом Господину. Скажи ему, чтобы он перестал возиться со своей вендеттой и увез нас с этого проклятого острова.
Симон мрачно пообещал себе, что он непременно так и сделает. Он в последний раз взглянул на мертвого воина, висевшего на цепях. Безжизненные глаза были широко открыты и устремлены прямо на него. Невидимый ветерок раскачивал тело, заставляя цепи греметь. У Симона было такое чувство, будто он вымазался в грязи. Обратный путь из Люсел-Лора был долгим и неприятным, но этот воин гордо переносил все унижения. Сидя связанным в вонючем корабельном трюме, он почти не говорил и не ел. Симон посмотрел на исхудавшее тело, изуродованное безумными творениями Помрачающего Рассудок. Только Савросу удалось сломить железную волю трийца, и всего за несколько часов.
— Как его звали? — тихо спросил Симон.
Саврос изумленно воззрился на него:
— Что?
— Его имя. Как его звали?
— Я обучил тебя этой фразе, — напомнил ему Саврос. — Разве ты сам его не спросил?
Симон покачал головой. До этой минуты ему не хотелось знать имя своего пленника.
— Хакан, — сказал Саврос и вздохнул. — Какая обида. Он мог прожить гораздо больше.
— Хакан, — повторил Симон. Потом он посмотрел на Савроса и ядовито сказал: — Я рад, что убил его.
Не сказав больше ни слова, Симон стремительно вышел из камеры. Он проскользнул через железные ворота, отделявшие темницу от остальных катакомб, и попал в винный погреб графа, где дремали тысячи бочек бесценных вин, наполняя воздух сладким ароматом. Большинство были из собственных виноградников Бьяджио: это был нектар, который высоко ценился по всей империи. Целая армия слуг графа ухаживала за виноградниками, а в погребах рабы в ошейниках ворочали тяжелые бочки и пробовали вина, дозревающие до идеального букета. На проходившего мимо Симона рабы не обращали внимания. Они знали, что он — любимец графа, но не лорд Нара. Он был Рошанном, а это означало, что он — слуга графа, то есть практически ничем от них не отличается.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175 176 177 178 179 180 181 182 183 184 185 186 187 188 189 190 191 192 193 194 195 196 197 198 199 200 201 202 203