Ниже в кружках он написал несколько имен, каждое с вопросительным знаком:
Нэрак? Маньябль? Кастэн? Ле Жен?
Предыдущая страница тетради содержала запись, сделанную несколькими месяцами раньше, сразу перед отъездом Рика в Африку. Если он планировал провести расследование в архивах Порт-о-Пренса, он не сумел осуществить свои планы. Рубен и Анжелина отправятся в архивы завтра прямо с утра.
Пока они читали, наступил вечер. Раздался тихий стук в дверь, и в комнату вошла Локади.
– Скоро пора выходить, – сказала она. – Боги будут ждать в перистиле.
51
Во тьме начинается ночь. Воздух стал густым от боя барабанов. Они торопили ночь, призывая ее вступить во владение. Те, кто боялся темноты, запирали окна и двери. Другие смотрели и слушали, вспоминая.
Ночь была теплой, но Рубен ощутил холодок, садясь в машину, маленький «пежо», который он взял напрокат в то утро. Анжелина уселась за руль, а четыре подруги Мамы Вижины непостижимым образом втиснулись на заднее сиденье. Даже захлопнув все дверцы, они слышали рокот барабанов, твердый, настойчивый, у самых границ ночи.
Они ехали по вспугнутым, безобразным улицам, мимо покосившихся и жавшихся друг к другу домов, молчаний, страхов, нищих в подъездах, потрепанных флагов, ставней, которые мигали коротко и с треском захлопывались, когда они проезжали. Анжелина вела машину прямо к Рю-де-Кэ, потом свернула к аэропорту. Они миновали причал «ро-ро» слева для горизонтальной погрузки и разгрузки грузов, летное поле Боуэна справа, выехали на равнину и устремились в глубь нее. Город замерцал позади, то вспыхивая огнями, то пропадая, и наконец пропал совсем. Тьма вошла в них. Никто не произнес ни слова. Они уже были наполовину богами.
Дорога шла вдоль манговых аллей; спелые фрукты висели у них над головами на длинных тонких ножках. Вскоре деревья уступили место плантациям сахарного тростника, притихшего в неподвижном ночном воздухе. Тут и там в свете их фар возникали дома, выбеленные известью, как надгробия, притулившиеся в тени огромных пальм.
Проселочная дорога привела их к перистилю, центральному строению, где будут разворачиваться основные события этой ночи. Люди уже собрались там в больших количествах. Некоторые пришли пешком, другие приехали на полуторке, кое-кто добрался сюда на велосипеде, совсем немногие – на автомобиле. Скамейки были забиты мужчинами, женщинами, детьми; они оделись во все самое лучшее, но вели себя скорее как на пикнике, а не как на религиозной церемонии. Некоторые курили, другие потягивали kola-champagne, кто-то прикладывался к бутылке с клэреном.
В центре перистиля высился столб – очищенный от веток ствол дерева, установленный вертикально в круглом бетонном основании. Именно по этому дереву и спустятся лоа, войдя в нижний мир из царства духов. Бетонное основание было живописно раскрашено: флаг Гаити, черный козел, змея, несколько крестов, человеческий череп. На нем в чугунных подсвечниках стояли свечи, несколько бутылок рома и разнообразные подношения.
Хуперы уже были здесь, рядом с дверью, которая вела в баги, внутреннее святилище. Локади попросила их, и они приехали заранее в камьонете вместе с Мамой Вижиной. Они выглядели смущенными и чужими здесь больше всего потому, что изо всех сил старались вести себя естественно и быть приятными со всеми. Дуг Хупер снял повязку со щеки, но пять сантиметров раны с черными нитками швов и желто-синей припухлостью вокруг сразу бросались в глаза. Джин надела свое самое нарядное платье, но рядом с яркими платьями других женщин оно казалось полинялым и невыразительным. Дуг заметил Рубена и Анжелину, когда они вошли, улыбнулся и замахал рукой, словно испытал облегчение, увидев еще одно белое лицо.
Они нашли свободные места рядом со входом.
Анжелина в этот вечер была другой, ее волосы, кожа, глаза изменились. На ней был ярко-красный шарф и такого же цвета платье. В свете факелов, пылавших вдоль стен по всему перистилю, она, казалось, вспыхнула алым пламенем. Мужчины обращали на нее внимание, некоторые совершенно недвусмысленно смотрели в ее сторону. Некоторые женщины, заметив ее, улыбались, кто-то из них подходил обнять и поцеловать ее, напоминая ей о том, когда они встречались в последний раз. Рубен чувствовал себя забытым. Он окинул перистиль взглядом, пытаясь угадать, кто из участников Макандал. Может быть, он еще не появился.
Загудел тяжелый барабан, segond, начав охоту за ритмом, торопясь, нагоняя, останавливаясь, чтобы перевести дыхание, начиная снова. Затем, обвиваясь вокруг него, рассыпались стаккато барабана ката, резкие и нервные. И наконец раздались гулкие удары самого большого барабана, как ворчание из глубокой ямы. Люди зашевелились на своих местах, ожидая начала церемонии, но никто не спешил выпрямиться и замереть и ни на одном лице не появилось благоговейного выражения. Кто-то рассмеялся, неподалеку ссорилась супружеская пара, где-то заплакал ребенок. Люди по-прежнему входили и выходили, некоторые несли в руках тарелки с горячим grillot или теплую колу, приобретенные в маленьком киоске снаружи.
Внезапно бой барабанов прекратился. Дверь в дальней стене перистиля открылась, и из нее вышла Мама Вижина в сопровождении полудюжины унси, которые несли флаги, и мужчины в белом с алыми шарфами, повязанными вокруг шеи.
Мама Вижина проследовала к poteau-mitan и начала делать возлияния рома и других крепких напитков на его основание. По спине Рубена пробежал холодок: он едва узнал ее. Это была уже не та добродушная, простая женщина, в чьем доме он провел два последних дня. Ее черты, осанка, манеры – все преобразилось. Она была этим залом, этой ночью, тьмой, пылающими факелами; все взгляды были прикованы к ней, она держала их, вбирала в себя, готовая выпустить на свободу, когда станет конем, на котором поскачут боги.
Унси образовали полукруг и начали петь, тихо прихлопывая в такт:
Legba! soleil te leve, Legba,
Ouvri barrie рои топ, Legba
Ouvri barrie рои toute moune you
Mail' passe toute moune mom Bondye.
Закончив возлияния, Мама Вижина начала приветствовать своих гостей. Тех, кто был хорошо ей знаком, она брала за руку и выводила на середину зала, а потом поворачивала один раз в пируэте как знаке особой чести. На Хуперов она не обратила внимания.
Она подошла к Рубену и Анжелине, уже не крупная, заплывшая жиром женщина, а жрица, владеющая глубокими тайнами. Рубену она лишь кивнула, отмечая его присутствие и тот факт, что он был ее гостем, а Анжелину она взяла за руку и повернула на пыльном полу трижды, глядя ей прямо в глаза, одобрительно кивая раз за разом и подбадривая ее этими кивками. Анжелина казалась взволнованной и села на место в полном смятении. Рубен заметил, что люди смотрят на нее.
Церемония лепила ночь по своей воле. Мама Вижина стояла рядом с poteau-mitan, задавая ритм для 'zepaules, первого танца, очищая воздух, очищая тела присутствующих для грядущего богоявления.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115
Нэрак? Маньябль? Кастэн? Ле Жен?
Предыдущая страница тетради содержала запись, сделанную несколькими месяцами раньше, сразу перед отъездом Рика в Африку. Если он планировал провести расследование в архивах Порт-о-Пренса, он не сумел осуществить свои планы. Рубен и Анжелина отправятся в архивы завтра прямо с утра.
Пока они читали, наступил вечер. Раздался тихий стук в дверь, и в комнату вошла Локади.
– Скоро пора выходить, – сказала она. – Боги будут ждать в перистиле.
51
Во тьме начинается ночь. Воздух стал густым от боя барабанов. Они торопили ночь, призывая ее вступить во владение. Те, кто боялся темноты, запирали окна и двери. Другие смотрели и слушали, вспоминая.
Ночь была теплой, но Рубен ощутил холодок, садясь в машину, маленький «пежо», который он взял напрокат в то утро. Анжелина уселась за руль, а четыре подруги Мамы Вижины непостижимым образом втиснулись на заднее сиденье. Даже захлопнув все дверцы, они слышали рокот барабанов, твердый, настойчивый, у самых границ ночи.
Они ехали по вспугнутым, безобразным улицам, мимо покосившихся и жавшихся друг к другу домов, молчаний, страхов, нищих в подъездах, потрепанных флагов, ставней, которые мигали коротко и с треском захлопывались, когда они проезжали. Анжелина вела машину прямо к Рю-де-Кэ, потом свернула к аэропорту. Они миновали причал «ро-ро» слева для горизонтальной погрузки и разгрузки грузов, летное поле Боуэна справа, выехали на равнину и устремились в глубь нее. Город замерцал позади, то вспыхивая огнями, то пропадая, и наконец пропал совсем. Тьма вошла в них. Никто не произнес ни слова. Они уже были наполовину богами.
Дорога шла вдоль манговых аллей; спелые фрукты висели у них над головами на длинных тонких ножках. Вскоре деревья уступили место плантациям сахарного тростника, притихшего в неподвижном ночном воздухе. Тут и там в свете их фар возникали дома, выбеленные известью, как надгробия, притулившиеся в тени огромных пальм.
Проселочная дорога привела их к перистилю, центральному строению, где будут разворачиваться основные события этой ночи. Люди уже собрались там в больших количествах. Некоторые пришли пешком, другие приехали на полуторке, кое-кто добрался сюда на велосипеде, совсем немногие – на автомобиле. Скамейки были забиты мужчинами, женщинами, детьми; они оделись во все самое лучшее, но вели себя скорее как на пикнике, а не как на религиозной церемонии. Некоторые курили, другие потягивали kola-champagne, кто-то прикладывался к бутылке с клэреном.
В центре перистиля высился столб – очищенный от веток ствол дерева, установленный вертикально в круглом бетонном основании. Именно по этому дереву и спустятся лоа, войдя в нижний мир из царства духов. Бетонное основание было живописно раскрашено: флаг Гаити, черный козел, змея, несколько крестов, человеческий череп. На нем в чугунных подсвечниках стояли свечи, несколько бутылок рома и разнообразные подношения.
Хуперы уже были здесь, рядом с дверью, которая вела в баги, внутреннее святилище. Локади попросила их, и они приехали заранее в камьонете вместе с Мамой Вижиной. Они выглядели смущенными и чужими здесь больше всего потому, что изо всех сил старались вести себя естественно и быть приятными со всеми. Дуг Хупер снял повязку со щеки, но пять сантиметров раны с черными нитками швов и желто-синей припухлостью вокруг сразу бросались в глаза. Джин надела свое самое нарядное платье, но рядом с яркими платьями других женщин оно казалось полинялым и невыразительным. Дуг заметил Рубена и Анжелину, когда они вошли, улыбнулся и замахал рукой, словно испытал облегчение, увидев еще одно белое лицо.
Они нашли свободные места рядом со входом.
Анжелина в этот вечер была другой, ее волосы, кожа, глаза изменились. На ней был ярко-красный шарф и такого же цвета платье. В свете факелов, пылавших вдоль стен по всему перистилю, она, казалось, вспыхнула алым пламенем. Мужчины обращали на нее внимание, некоторые совершенно недвусмысленно смотрели в ее сторону. Некоторые женщины, заметив ее, улыбались, кто-то из них подходил обнять и поцеловать ее, напоминая ей о том, когда они встречались в последний раз. Рубен чувствовал себя забытым. Он окинул перистиль взглядом, пытаясь угадать, кто из участников Макандал. Может быть, он еще не появился.
Загудел тяжелый барабан, segond, начав охоту за ритмом, торопясь, нагоняя, останавливаясь, чтобы перевести дыхание, начиная снова. Затем, обвиваясь вокруг него, рассыпались стаккато барабана ката, резкие и нервные. И наконец раздались гулкие удары самого большого барабана, как ворчание из глубокой ямы. Люди зашевелились на своих местах, ожидая начала церемонии, но никто не спешил выпрямиться и замереть и ни на одном лице не появилось благоговейного выражения. Кто-то рассмеялся, неподалеку ссорилась супружеская пара, где-то заплакал ребенок. Люди по-прежнему входили и выходили, некоторые несли в руках тарелки с горячим grillot или теплую колу, приобретенные в маленьком киоске снаружи.
Внезапно бой барабанов прекратился. Дверь в дальней стене перистиля открылась, и из нее вышла Мама Вижина в сопровождении полудюжины унси, которые несли флаги, и мужчины в белом с алыми шарфами, повязанными вокруг шеи.
Мама Вижина проследовала к poteau-mitan и начала делать возлияния рома и других крепких напитков на его основание. По спине Рубена пробежал холодок: он едва узнал ее. Это была уже не та добродушная, простая женщина, в чьем доме он провел два последних дня. Ее черты, осанка, манеры – все преобразилось. Она была этим залом, этой ночью, тьмой, пылающими факелами; все взгляды были прикованы к ней, она держала их, вбирала в себя, готовая выпустить на свободу, когда станет конем, на котором поскачут боги.
Унси образовали полукруг и начали петь, тихо прихлопывая в такт:
Legba! soleil te leve, Legba,
Ouvri barrie рои топ, Legba
Ouvri barrie рои toute moune you
Mail' passe toute moune mom Bondye.
Закончив возлияния, Мама Вижина начала приветствовать своих гостей. Тех, кто был хорошо ей знаком, она брала за руку и выводила на середину зала, а потом поворачивала один раз в пируэте как знаке особой чести. На Хуперов она не обратила внимания.
Она подошла к Рубену и Анжелине, уже не крупная, заплывшая жиром женщина, а жрица, владеющая глубокими тайнами. Рубену она лишь кивнула, отмечая его присутствие и тот факт, что он был ее гостем, а Анжелину она взяла за руку и повернула на пыльном полу трижды, глядя ей прямо в глаза, одобрительно кивая раз за разом и подбадривая ее этими кивками. Анжелина казалась взволнованной и села на место в полном смятении. Рубен заметил, что люди смотрят на нее.
Церемония лепила ночь по своей воле. Мама Вижина стояла рядом с poteau-mitan, задавая ритм для 'zepaules, первого танца, очищая воздух, очищая тела присутствующих для грядущего богоявления.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115