По сведениям современных ему историков, Буржоли удалось избежать бойни и неизвестно каким образом перебраться с Гаити в Америку.
Теперешние владельцы были бедными мулатами, которые выращивали сизаль и продавали его американской компании в Капе. Они утверждали, что являются потомками первой черной семьи, ставшей владельцами Маленькой Ривьеры после бегства Буржоли, Может быть, это так, может быть, нет. На Гаити все ищут себе каких-нибудь предков. Мы все ti Guinee, дети Африки, но при этом отчаянно ищем свои корни. Мало быть черным, мало говорить по-французски, нам необходимы имена, мы должны иметь родословные.
Она замолчала, думая о переплетении своих собственных корней, о жирной, плодородной почве, в которой они произрастали.
– Они жили в старых комнатах, из которых давным-давно была выдрана вся красота и изящество. Ни воды, ни электричества, одни лишь тени прошлого.
Чьего-то прошлого, чьего угодно прошлого – их оно устраивало точно так же. На длинной веранде снаружи дома два старика играли в шашки, наблюдая, как мир с каждым новым закатом ускользает от них чуть дальше. Они не обратили на нас никакого внимания.
Мы с Риком нашли бумаги на чердаке, заваленном сухим кофе и мышиными испражнениями. Они были набиты в большой металлический сундук. Бумаги на удивление хорошо сохранились – сундук каким-то образом защитил их от влаги, спор и плесени. Разумеется, их состояние было далеко не идеально, но прочесть большинство из них не составляло почти никакого труда.
Весь тот день мы провели, просматривая их и начерно сортируя по нескольким стопкам. За нами наблюдала маленькая девочка – мне кажется, она была младшим ребенком в семье, лет восемь или девять. Она была очень хорошенькой, но настоящей калекой – ее голова висела под углом, наклоненная к плечам, словно шея была сломана, почти как у повешенной. Всякий раз, когда я поднимала глаза, она смотрела на нас из угла. Просто смотрела, не говоря ни слова. Я пыталась заговорить с ней, но она так ни разу и не ответила.
Анжелина умолкла, глядя мимо Рубена на свое воспоминание, бессознательно сплетая и расплетая пальцы рук на коленях. Девочка умерла вскоре после этого; человек, с которым Рик поддерживал переписку, вскользь упомянул об этом в своем письме. Долгие месяцы Анжелину преследовал образ маленькой девочки, лежащей на длинном дощатом столе, где они с Риком раскладывали найденные письма, – мятый комок в тонком белом платьице, шея все так же свернута, девственность разорвана суеверным родителем, который воспользовался для этого толстой деревянной палкой, дабы она не смогла стать дъяблес, дьяволицей, после того, как они похоронят ее. Невинность – это открытые врата для любого зла, стремящегося проникнуть в наш сад.
– Рик предложил семье деньги за сундук и его содержание. Они взяли пятьдесят долларов – американских долларов, не гурдов, – и были уверены, что заключили выгодную сделку. Наверное, так оно и было: какую пользу они могли извлечь из этих старых бумажек? Они даже читать не умели.
Она вспомнила, как они с Риком уезжали в осыпавшуюся темень, и обреченную девочку, смотревшую на них с порога, безмолвную, возможно, уже пораженную тем недугом, что скоро убьет ее, вспомнила повороты не туда, дорогу, постоянно куда-то нырявшую из-под колес, огни фар, запутавшиеся в зеленых чудовищных листьях, аромат vetiver в гниющей, липкой темноте. Барабан ката сопровождал их на протяжении нескольких миль, пока и он не перестал быть слышен, и тогда их окутала тишина. Далеко, за широким безымянным оврагом, посверкивали огни, вытянувшись в одну линию, как светлячки вдоль невидимой тропы. Люди холмов шли на унгфор, чтобы стать богами.
Оглядываясь назад, она спрашивала себя, были ли в ту ночь какие-нибудь знамения, что-нибудь, что могло бы намекнуть на то, что ждет их впереди, но ничего не приходило в голову. Она пристально всмотрелась в Рубена, в его руки, глаза и лицо. «Как, – подумала она, – он будет выглядеть, когда они покончат с ним? Позволят ли они мне взглянуть на него? Позволят ли коснуться? Позволят ли они мне целовать его, когда он будет умирать?»
23
– Большинство бумаг относилось ко времени Буржоли. Там были письма от арматоров - работорговцев домов – во Франции, письма от друзей из Сан-Доминго и из других мест на Французских Атиллах, коносаменты, копии нескольких roles d'armement, содержавшие данные о кораблях и их командах, протоколы заседаний Провинциальной ассамблеи по северной части острова, даже несколько страниц из одной grimoire...
– Grimoire?
– Книги магических заклинаний. Они до сих пор весьма популярны на Гаити. «Маленький Альбер» очень хорошо продается в магазинах на улице Пост-Маршан. Они используются в церемониях водун.
– Понятно. Продолжай.
Она помолчала, собираясь с мыслями; воспоминания теряли свою остроту и четкость от предчувствия иных, совсем близких по времени истин.
– Понадобилось много недель, чтобы рассортировать и прочесть все. Над бумагами мы корпели вместе – французский Рика не дотягивал до стиля восемнадцатого века. Но он взял на себя всю тяжелую работу – исторические исследования, увязывание разрозненных фактов, выстраивание некой закономерности из самых простых обрывков информации. И он нашел-таки ее, очень убедительную закономерность, которая в течение следующих нескольких лет стала вырисовываться гораздо четче.
Она ненадолго замолчала, потом торопливо продолжила:
– Буржоли оказался втянутым в одно крайне необычное дело. Une affaire tres etrange et effrayante , – так он описал его в письме одному из своих друзей в Ла-Рошели.
– Когда это происходило?
Она пожала плечами:
– Тысяча семьсот семьдесят пятый, семьдесят шестой. Мы так и не выяснили точно. Большинство из тех выводов, к которым мы все-таки пришли, были чистой догадкой. Рик, как тралом, прошелся по библиотекам во Франции и на Гаити. Он провел два лета, запершись от всего света в Национальном архиве за главным собором в Порт-о-Пренсе. Его французский восемнадцатого века стал весьма приличным. Он прочесал букинистические магазины Парижа, побывал на аукционе старых рукописей в отеле Друо, потратил целое состояние. В итоге он стал настоящим знатоком французско-гаитянской работорговли.
Рубен ощутил ее нежелание переходить к сути.
– Ты не рассказывала мне, во что именно оказался втянутым Буржоли.
По ее телу пробежал легкий озноб, словно тонкий ветерок отыскал ее одну в его комнате и дохнул на нее холодом: Скрестив руки на груди, Анжелина оперлась подбородком на согнутую кисть, глядя в пол.
Она закрыла глаза ненадолго, потом открыла их снова.
– Что-то... – Она посмотрела ему прямо в глаза. – ...Что-то Попало на Гаити с кораблем, перевозившим рабов. Оно прибыло из Африки – что-то.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115
Теперешние владельцы были бедными мулатами, которые выращивали сизаль и продавали его американской компании в Капе. Они утверждали, что являются потомками первой черной семьи, ставшей владельцами Маленькой Ривьеры после бегства Буржоли, Может быть, это так, может быть, нет. На Гаити все ищут себе каких-нибудь предков. Мы все ti Guinee, дети Африки, но при этом отчаянно ищем свои корни. Мало быть черным, мало говорить по-французски, нам необходимы имена, мы должны иметь родословные.
Она замолчала, думая о переплетении своих собственных корней, о жирной, плодородной почве, в которой они произрастали.
– Они жили в старых комнатах, из которых давным-давно была выдрана вся красота и изящество. Ни воды, ни электричества, одни лишь тени прошлого.
Чьего-то прошлого, чьего угодно прошлого – их оно устраивало точно так же. На длинной веранде снаружи дома два старика играли в шашки, наблюдая, как мир с каждым новым закатом ускользает от них чуть дальше. Они не обратили на нас никакого внимания.
Мы с Риком нашли бумаги на чердаке, заваленном сухим кофе и мышиными испражнениями. Они были набиты в большой металлический сундук. Бумаги на удивление хорошо сохранились – сундук каким-то образом защитил их от влаги, спор и плесени. Разумеется, их состояние было далеко не идеально, но прочесть большинство из них не составляло почти никакого труда.
Весь тот день мы провели, просматривая их и начерно сортируя по нескольким стопкам. За нами наблюдала маленькая девочка – мне кажется, она была младшим ребенком в семье, лет восемь или девять. Она была очень хорошенькой, но настоящей калекой – ее голова висела под углом, наклоненная к плечам, словно шея была сломана, почти как у повешенной. Всякий раз, когда я поднимала глаза, она смотрела на нас из угла. Просто смотрела, не говоря ни слова. Я пыталась заговорить с ней, но она так ни разу и не ответила.
Анжелина умолкла, глядя мимо Рубена на свое воспоминание, бессознательно сплетая и расплетая пальцы рук на коленях. Девочка умерла вскоре после этого; человек, с которым Рик поддерживал переписку, вскользь упомянул об этом в своем письме. Долгие месяцы Анжелину преследовал образ маленькой девочки, лежащей на длинном дощатом столе, где они с Риком раскладывали найденные письма, – мятый комок в тонком белом платьице, шея все так же свернута, девственность разорвана суеверным родителем, который воспользовался для этого толстой деревянной палкой, дабы она не смогла стать дъяблес, дьяволицей, после того, как они похоронят ее. Невинность – это открытые врата для любого зла, стремящегося проникнуть в наш сад.
– Рик предложил семье деньги за сундук и его содержание. Они взяли пятьдесят долларов – американских долларов, не гурдов, – и были уверены, что заключили выгодную сделку. Наверное, так оно и было: какую пользу они могли извлечь из этих старых бумажек? Они даже читать не умели.
Она вспомнила, как они с Риком уезжали в осыпавшуюся темень, и обреченную девочку, смотревшую на них с порога, безмолвную, возможно, уже пораженную тем недугом, что скоро убьет ее, вспомнила повороты не туда, дорогу, постоянно куда-то нырявшую из-под колес, огни фар, запутавшиеся в зеленых чудовищных листьях, аромат vetiver в гниющей, липкой темноте. Барабан ката сопровождал их на протяжении нескольких миль, пока и он не перестал быть слышен, и тогда их окутала тишина. Далеко, за широким безымянным оврагом, посверкивали огни, вытянувшись в одну линию, как светлячки вдоль невидимой тропы. Люди холмов шли на унгфор, чтобы стать богами.
Оглядываясь назад, она спрашивала себя, были ли в ту ночь какие-нибудь знамения, что-нибудь, что могло бы намекнуть на то, что ждет их впереди, но ничего не приходило в голову. Она пристально всмотрелась в Рубена, в его руки, глаза и лицо. «Как, – подумала она, – он будет выглядеть, когда они покончат с ним? Позволят ли они мне взглянуть на него? Позволят ли коснуться? Позволят ли они мне целовать его, когда он будет умирать?»
23
– Большинство бумаг относилось ко времени Буржоли. Там были письма от арматоров - работорговцев домов – во Франции, письма от друзей из Сан-Доминго и из других мест на Французских Атиллах, коносаменты, копии нескольких roles d'armement, содержавшие данные о кораблях и их командах, протоколы заседаний Провинциальной ассамблеи по северной части острова, даже несколько страниц из одной grimoire...
– Grimoire?
– Книги магических заклинаний. Они до сих пор весьма популярны на Гаити. «Маленький Альбер» очень хорошо продается в магазинах на улице Пост-Маршан. Они используются в церемониях водун.
– Понятно. Продолжай.
Она помолчала, собираясь с мыслями; воспоминания теряли свою остроту и четкость от предчувствия иных, совсем близких по времени истин.
– Понадобилось много недель, чтобы рассортировать и прочесть все. Над бумагами мы корпели вместе – французский Рика не дотягивал до стиля восемнадцатого века. Но он взял на себя всю тяжелую работу – исторические исследования, увязывание разрозненных фактов, выстраивание некой закономерности из самых простых обрывков информации. И он нашел-таки ее, очень убедительную закономерность, которая в течение следующих нескольких лет стала вырисовываться гораздо четче.
Она ненадолго замолчала, потом торопливо продолжила:
– Буржоли оказался втянутым в одно крайне необычное дело. Une affaire tres etrange et effrayante , – так он описал его в письме одному из своих друзей в Ла-Рошели.
– Когда это происходило?
Она пожала плечами:
– Тысяча семьсот семьдесят пятый, семьдесят шестой. Мы так и не выяснили точно. Большинство из тех выводов, к которым мы все-таки пришли, были чистой догадкой. Рик, как тралом, прошелся по библиотекам во Франции и на Гаити. Он провел два лета, запершись от всего света в Национальном архиве за главным собором в Порт-о-Пренсе. Его французский восемнадцатого века стал весьма приличным. Он прочесал букинистические магазины Парижа, побывал на аукционе старых рукописей в отеле Друо, потратил целое состояние. В итоге он стал настоящим знатоком французско-гаитянской работорговли.
Рубен ощутил ее нежелание переходить к сути.
– Ты не рассказывала мне, во что именно оказался втянутым Буржоли.
По ее телу пробежал легкий озноб, словно тонкий ветерок отыскал ее одну в его комнате и дохнул на нее холодом: Скрестив руки на груди, Анжелина оперлась подбородком на согнутую кисть, глядя в пол.
Она закрыла глаза ненадолго, потом открыла их снова.
– Что-то... – Она посмотрела ему прямо в глаза. – ...Что-то Попало на Гаити с кораблем, перевозившим рабов. Оно прибыло из Африки – что-то.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115