Раны причиняли ему сильную боль, но пригоршня анальгетиков решит эту проблему. Он нашел какие-то таблетки в ванной, потом присоединился к Анжелине. Шмуэль и Ривке спали на сдвоенных кроватях. Рубен заснул еще до того, как упал на свой матрас.
Было уже далеко за полдень, когда он продрался через сон назад в сознание. Он ощущал ноющую боль в нескольких местах, его раны горели. Голову словно набили свинцовой дробью и трясли не переставая. Поначалу он не помнил ни предыдущей ночи, ни того, что произошло с Дэнни. Потом вспомнил, события вернулись со свежестью, которая была едва выносима. Он лежал потрясенный, тяжело дыша, ожидая, когда его разум поравняется с болью.
Анжелина уже встала. На соседней кровати, там, где она лежала, осталась вмятина на матрасе. Она, наверное, на кухне. Он сомневался, чтобы его тетя и дядя оставили в доме какую-нибудь свежую еду, но, возможно, там отыщется печенье и кофе. Рубен перекатил на край негнущееся тело, с трудом встал и заковылял на кухню.
Анжелины там не оказалось. Не было никаких признаков того, что кто-то готовил здесь еду или кофе. Он прошел в ванную. Дверь была широко открыта. Анжелины внутри не было.
– Анжелина! Где ты, Анжелина? – Его голос прокатился глухим эхо по пустой квартире, замерев среди полиэтиленовых мешков и накидок от пыли. Страх пронзил его, словно длинная полированная игла.
Он осматривал комнату за комнатой, разыскивая ее. Анжелины нигде не было.
Он нашел записку приколотой к внутренней стороне входной двери. «Рубен, мне необходимо во всем разобраться. Мне нужно время и мне нужно пространство. Пожалуйста, не пытайся меня найти. У меня есть номер телефона этой квартиры на всякий случай, но я бы предпочла, чтобы мне не пришлось им воспользоваться. Я благодарна за то, что ты заботился обо мне. Я благодарна за то, что ты любил меня. И мне очень жаль твоего друга Дэнни. Будь хорошим. Что бы это ни означало».
"Это не значит ничего, - подумал он. – Не значит ничего совершенно".
31
Он снова попытался дозвониться до Салли. Никто не отвечал. Он набрал ее номер в мэрии, ему сказали, что ее нет на месте, когда он назвал свое имя, его попросили подождать. Полминуты спустя человек на другом конце сообщил, что Салли оставила для него записку. Записка состояла из имени и адреса: Доктор Найджел Гринвуд, Кент Холл, Колумбийский университет. И все. Рубен поблагодарил говорившего и повесил трубку.
Коммутатор в университете соединил его с номером Гринвуда. Голос, который ему ответил, принадлежал англичанину, произношение прямо из «Возвращения в Брайдсхед».
– Ах да, мисс Пил говорила мне о вас вчера вечером. Она сказала, что вы обнаружили некоторые вещи, которые заинтересуют меня, и она считала, что я, в свою очередь, могу оказаться полезным вам. Через несколько минут у меня начинается пара, но после нее я свободен. Почему бы вам не подъехать в университет? Скажем, часика через два. Вы найдете Кент Холл за входом, который расположен напротив Западной 116-й улицы. Поднимайтесь прямо по ступеням перед библиотекой слева от вас. Кент Холл будет следующим зданием справа. Мимо вы не пройдете. Мое имя на доске внизу, рядом с лифтом. Буду вас ждать.
Рубен взял письма Буржоли и полукруг из африканского золота и уложил их в коробку. Он взял такси до центра Манхэттена, заплатил за аренду сейфа в банке и оставил коробку там.
Путь до Колумбийского университета оказался долгим. Центральный парк закрыли для движения автомобилей. Бродвей был запружен. Лифт в Кент Холле не работал. Наконец он разыскал Гринвуда в маленьком кабинете на пятом этаже. Комната переносила вас в девятнадцатый век, она была обшита деревянными панелями и буквально забита книгами и документами. Гринвуд идеально дополнял этот интерьер. Рубен спросил себя, не подбирает ли университет своих сотрудников исходя из того, как они будут смотреться в предназначенных для них местах естественного обитания. На англичанине был твидовый пиджак, горчичного цвета жилет, коричневые брюки из рубчатого плиса и пестрый галстук-бабочка. Ему было за сорок, он лысел, был слегка полноват. Надо всем висел крепкий запах трубочного табака.
Они пожали друг другу руки, и Рубен сел по другую сторону письменного стола, глядя на Гринвуда через просвет между высокими, опасно покачивавшимися стопками книг, многие из которых представляли собой древние тома в кожаных переплетах. Переплеты пообтрепались и побурели, немного напоминая своего владельца.
– Вы хорошо знаете мисс Пил? – спросил Гринвуд.
– Мы... добрые друзья, – ответил Рубен. – Мы вместе работали над несколькими делами.
– Тут то же самое. Она приносит свои сложные дела ко мне, я ей помогаю, когда могу.
– Вы преподаете юриспруденцию?
Гринвуд улыбнулся и покачал головой:
– Нет. Боюсь, юриспруденцию это не напоминает даже отдаленно. Я изучаю средневековье, специализируясь на латинских переводах Восточных текстов. Под «Восточными» я подразумеваю «Ближневосточные» – главным образом, еврейские и арабские. Шесть лет назад я возглавлял исследовательскую группу в Варбургском институте в Лондоне; потом мне предложили здесь профессорство, и я с радостью за него ухватился. В Англии дела теперь идут не то что раньше, уж точно не в университетах. Сокращения оставляют повсюду смерть и запустение. Профессорские должности – как золотые песчинки; а такая область, как моя, всегда попадает под удар одной из первых. «На этом можно делать деньги?» – спрашивают меня. «Имеет ли это какое-нибудь промышленное применение?» Приходится отвечать «нет». Да и с какой стати оно должно его иметь? Уверен, они задали бы те же самые вопросы Сократу или Платону. Вышвырнули бы их с работы – честное слово, я бы не удивился. Поэтому я перебрался сюда; варваров здесь встречаешь далеко не так часто. Итак, чем я могу быть вам полезен?
– Я даже не знаю, профессор. Латинские тексты? – Рубен окинул комнату взглядом. Книги на латыни. Книги на еврейском. Книги на языке, который казался ему арабским. Это выглядело знакомым.
– Ну, тексты – это сырье, исходный материал, – заметил Гринвуд. – На самом деле я пишу труды по истории, социологии и социальной психологии оккультизма: вещей вроде магии, колдовства, астрологии. Можно и не принимать все это всерьез. Лично я не принимаю, то есть я не верю в них. Я бы не стал, например, спрашивать у астролога, что мне следует сделать завтра или в будущем году. Но в прошлых столетиях люди по-настоящему верили в подобные вещи, и эта вера формировала их поступки. Отсюда и важность изучения этих верований. Кроме того, до сих пор существует множество людей, сохранивших доверие к этим вещам. В Нью-Йорке вы найдете десятки тысяч оккультистов самого разного рода.
– И Салли приходила к вам со своими юридическими проблемами?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115
Было уже далеко за полдень, когда он продрался через сон назад в сознание. Он ощущал ноющую боль в нескольких местах, его раны горели. Голову словно набили свинцовой дробью и трясли не переставая. Поначалу он не помнил ни предыдущей ночи, ни того, что произошло с Дэнни. Потом вспомнил, события вернулись со свежестью, которая была едва выносима. Он лежал потрясенный, тяжело дыша, ожидая, когда его разум поравняется с болью.
Анжелина уже встала. На соседней кровати, там, где она лежала, осталась вмятина на матрасе. Она, наверное, на кухне. Он сомневался, чтобы его тетя и дядя оставили в доме какую-нибудь свежую еду, но, возможно, там отыщется печенье и кофе. Рубен перекатил на край негнущееся тело, с трудом встал и заковылял на кухню.
Анжелины там не оказалось. Не было никаких признаков того, что кто-то готовил здесь еду или кофе. Он прошел в ванную. Дверь была широко открыта. Анжелины внутри не было.
– Анжелина! Где ты, Анжелина? – Его голос прокатился глухим эхо по пустой квартире, замерев среди полиэтиленовых мешков и накидок от пыли. Страх пронзил его, словно длинная полированная игла.
Он осматривал комнату за комнатой, разыскивая ее. Анжелины нигде не было.
Он нашел записку приколотой к внутренней стороне входной двери. «Рубен, мне необходимо во всем разобраться. Мне нужно время и мне нужно пространство. Пожалуйста, не пытайся меня найти. У меня есть номер телефона этой квартиры на всякий случай, но я бы предпочла, чтобы мне не пришлось им воспользоваться. Я благодарна за то, что ты заботился обо мне. Я благодарна за то, что ты любил меня. И мне очень жаль твоего друга Дэнни. Будь хорошим. Что бы это ни означало».
"Это не значит ничего, - подумал он. – Не значит ничего совершенно".
31
Он снова попытался дозвониться до Салли. Никто не отвечал. Он набрал ее номер в мэрии, ему сказали, что ее нет на месте, когда он назвал свое имя, его попросили подождать. Полминуты спустя человек на другом конце сообщил, что Салли оставила для него записку. Записка состояла из имени и адреса: Доктор Найджел Гринвуд, Кент Холл, Колумбийский университет. И все. Рубен поблагодарил говорившего и повесил трубку.
Коммутатор в университете соединил его с номером Гринвуда. Голос, который ему ответил, принадлежал англичанину, произношение прямо из «Возвращения в Брайдсхед».
– Ах да, мисс Пил говорила мне о вас вчера вечером. Она сказала, что вы обнаружили некоторые вещи, которые заинтересуют меня, и она считала, что я, в свою очередь, могу оказаться полезным вам. Через несколько минут у меня начинается пара, но после нее я свободен. Почему бы вам не подъехать в университет? Скажем, часика через два. Вы найдете Кент Холл за входом, который расположен напротив Западной 116-й улицы. Поднимайтесь прямо по ступеням перед библиотекой слева от вас. Кент Холл будет следующим зданием справа. Мимо вы не пройдете. Мое имя на доске внизу, рядом с лифтом. Буду вас ждать.
Рубен взял письма Буржоли и полукруг из африканского золота и уложил их в коробку. Он взял такси до центра Манхэттена, заплатил за аренду сейфа в банке и оставил коробку там.
Путь до Колумбийского университета оказался долгим. Центральный парк закрыли для движения автомобилей. Бродвей был запружен. Лифт в Кент Холле не работал. Наконец он разыскал Гринвуда в маленьком кабинете на пятом этаже. Комната переносила вас в девятнадцатый век, она была обшита деревянными панелями и буквально забита книгами и документами. Гринвуд идеально дополнял этот интерьер. Рубен спросил себя, не подбирает ли университет своих сотрудников исходя из того, как они будут смотреться в предназначенных для них местах естественного обитания. На англичанине был твидовый пиджак, горчичного цвета жилет, коричневые брюки из рубчатого плиса и пестрый галстук-бабочка. Ему было за сорок, он лысел, был слегка полноват. Надо всем висел крепкий запах трубочного табака.
Они пожали друг другу руки, и Рубен сел по другую сторону письменного стола, глядя на Гринвуда через просвет между высокими, опасно покачивавшимися стопками книг, многие из которых представляли собой древние тома в кожаных переплетах. Переплеты пообтрепались и побурели, немного напоминая своего владельца.
– Вы хорошо знаете мисс Пил? – спросил Гринвуд.
– Мы... добрые друзья, – ответил Рубен. – Мы вместе работали над несколькими делами.
– Тут то же самое. Она приносит свои сложные дела ко мне, я ей помогаю, когда могу.
– Вы преподаете юриспруденцию?
Гринвуд улыбнулся и покачал головой:
– Нет. Боюсь, юриспруденцию это не напоминает даже отдаленно. Я изучаю средневековье, специализируясь на латинских переводах Восточных текстов. Под «Восточными» я подразумеваю «Ближневосточные» – главным образом, еврейские и арабские. Шесть лет назад я возглавлял исследовательскую группу в Варбургском институте в Лондоне; потом мне предложили здесь профессорство, и я с радостью за него ухватился. В Англии дела теперь идут не то что раньше, уж точно не в университетах. Сокращения оставляют повсюду смерть и запустение. Профессорские должности – как золотые песчинки; а такая область, как моя, всегда попадает под удар одной из первых. «На этом можно делать деньги?» – спрашивают меня. «Имеет ли это какое-нибудь промышленное применение?» Приходится отвечать «нет». Да и с какой стати оно должно его иметь? Уверен, они задали бы те же самые вопросы Сократу или Платону. Вышвырнули бы их с работы – честное слово, я бы не удивился. Поэтому я перебрался сюда; варваров здесь встречаешь далеко не так часто. Итак, чем я могу быть вам полезен?
– Я даже не знаю, профессор. Латинские тексты? – Рубен окинул комнату взглядом. Книги на латыни. Книги на еврейском. Книги на языке, который казался ему арабским. Это выглядело знакомым.
– Ну, тексты – это сырье, исходный материал, – заметил Гринвуд. – На самом деле я пишу труды по истории, социологии и социальной психологии оккультизма: вещей вроде магии, колдовства, астрологии. Можно и не принимать все это всерьез. Лично я не принимаю, то есть я не верю в них. Я бы не стал, например, спрашивать у астролога, что мне следует сделать завтра или в будущем году. Но в прошлых столетиях люди по-настоящему верили в подобные вещи, и эта вера формировала их поступки. Отсюда и важность изучения этих верований. Кроме того, до сих пор существует множество людей, сохранивших доверие к этим вещам. В Нью-Йорке вы найдете десятки тысяч оккультистов самого разного рода.
– И Салли приходила к вам со своими юридическими проблемами?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115