Джесс похолодела.
— Одна марочка и мне понадобится для вашего важного письма, — заметил он, с вожделением глядя на Джесс.
У нее сильно забилось сердце. Все ясно. А она-то никак не могла понять, откуда вдруг такая любезность. Только бы он выпустил ее отсюда! Она резко выдернула руку.
Почтальон оторвал одну марку.
— Позвольте мне самому наклеить, — хриплым голосом проговорил он и облизал марку.
Видя, что Джесс пристально смотрит на него, он ухмыльнулся щербатым ртом. Схватив марки, она поспешно сунула их в карман и бросилась к двери.
— Эй, малышка! — раздался вдогонку его голос.
Она остановилась.
— Вы, случайно, не из тех девиц, которых ждут не дождутся в Ларчвуде, а?
Джесс пулей вылетела за дверь, чувствуя, что сердце ее громыхает похлеще бас-гитары в ансамбле «Роллинг Стоунз». Плотнее запахнув пальто, она побежала по улице, опустив голову, не отрывая глаз от булыжной мостовой. Краска стыда заливала лицо. Ну почему все они мешают ее с грязью? Сначала папа, потом кухарка, а теперь этот почтальон. Скоро весь город узнает, кто она такая и что собой представляет! И никому нет дела до того, что они с Ричардом любили друг друга, по-настоящему любили. Джесс бежала по улице, думая лишь об одном — поскорее добраться до своей комнаты, запереться в ней и не выходить до тех пор, пока Ричард за ней не приедет. Слезы застилали глаза, она бежала, не разбирая дороги, пока не наткнулась на какого-то человека.
— Вот вы где, мисс Джесс, а я вас искал! — проговорил тот, схватив ее за плечи.
Джесс подняла голову — над ней было знакомое черное лицо Попа Хайнса.
— Моя половина видела, как вы выходили из дома с письмом в руке. И я подумал, что вы пойдете сюда.
Джесс заплакала.
— Ну полно, полно… — проговорил Поп, ласково обняв ее за плечи. — Все будет хорошо. Я отвезу вас домой.
Пойдемте в машину.
Но она продолжала плакать — стыдно было, что так глупо попалась.
— Не нужно плакать, — продолжал успокаивать ее Поп. — Никто на вас не сердится. Просто в следующий раз говорите, куда вы уходите. Вы ведь совсем крошка, мало ли что может случиться.
Все еще всхлипывая, Джесс села в машину. Она плакала не оттого, что ее будут ругать, вовсе нет, а потому, что поняла важное для себя: вызволить ее из Ларчвуда Ричарду будет не так просто, как она думала вначале.
СЬЮЗЕН
Был понедельник, 3 июня 1968 года, Сьюзен Левин сидела в красном пластиковом кресле за столиком кафе и медленно размешивала сахар в толстой фарфоровой кружке. Напротив нее сидел Дэвид, которого она любила почти год, а теперь разлюбила. Ей почти удалось убедить себя в этом.
— Мне наплевать, что на следующей неделе мы оканчиваем институт, — медленно проговорила она. — Думаю, все можно обсудить и теперь.
Глаза Дэвида за толстыми стеклами очков в тонкой металлической оправе казались совсем рядом.
— Я люблю тебя, Сьюзен, — тихо сказал он. — У нас с тобой впереди много важных дел. Взять хотя бы кампанию в поддержку Кеннеди. Я считал, что этим летом мы займемся ею вплотную. Неужели тебя это больше не волнует?
Сьюзен напряглась, однако упрямо проговорила:
— Признаться, не очень. Я тебя тоже любила, но теперь, когда мы оканчиваем нашу альма-матер, пора бы остепениться. А Боб Кеннеди и без моей поддержки обойдется.
Завтра он одержит победу в Калифорнии, а потом — во всей стране и станет президентом.
— Но он только что проиграл в Орегоне! Маккарти наступает ему на пятки, и Кеннеди, как никогда, нужна наша поддержка. Господи, что с тобой происходит?!
Сьюзен закурила вторую сигарету и поправила очки на своем длинном, с горбинкой носу. Было бы здорово, если бы Дэвид отпустил ее без всяких объяснений, так просто от него не отделаться. Он должен непременно докопаться до истины. А как глубоко он умеет чувствовать… Вот этим-то он ее и привлек.
— Что ты собираешься делать? — спрашивал между тем Дэвид. — Сжечь свою карточку студента Демократического общества и сбежать в уютное, тепленькое родительское гнездышко?
Говорил он быстро, взволнованно. Слова Сьюзен задели его за живое, она физически ощущала, как он страдает.
— А может, ты хочешь собрать свои вещички и забиться в какую-нибудь дыру, а там размышлять о бренности всего земного? Так что ты надумала? Выкладывай! Как будешь жить дальше? Неужели тебе безразлично, что война во Вьетнаме продолжается, что нужно что-то предпринимать, чтобы ее остановить?
— Я тоже против войны, как и ты, и тебе это отлично известно! — вспылила Сьюзен. — Если я не хочу тебя больше видеть, это еще не значит, что я стала смотреть на жизнь по-другому. Не смей так думать!
Дэвид покачал головой и почесал свою рыжевато-каштановую бородку.
— А как же сидячая забастовка? — тихо спросил он дрожащим голосом.
Бастовали студенты в апреле. В тот день Сьюзен впервые почувствовала тошноту, которая и сейчас подкатила к горлу. Тогда она подумала, что недомогание вызвано бессонными ночами, проведенными на сыром бетонном полу в административном здании Колумбийского университета, сухомяткой, куревом до одури, — тут кого угодно затошнит. Но через несколько дней Сьюзен поняла, что беременна.
— И наши требования были частично удовлетворены, — продолжал Дэвид. — И мы с тобой радовались этому.
Он был прав: администрация прекратила строительство новой гимназии, земля возвращена в безраздельное пользование детям Гарлема. Непривилегированный класс получил в свое владение участок для игр. Права власть имущих были, таким образом, урезаны.
Потянувшись через стол, Дэвид взял ее за руку.
— Помнишь, как мы радовались, когда победили?
Еще бы! Сьюзен прекрасно это помнила. Вместе с другими студентами — членами Демократического общества они не выпускали декана из кабинета целые сутки. Она помнила, как Дэвид радостно сжал ее в своих объятиях, когда их требования были наконец удовлетворены. Помнила, как он был разочарован, когда им было объявлено, что институт и впредь будет поддерживать связь с неким военным ведомством, определяющим политику в отношении Вьетнама. Внутренние дела — одно дело, внешние — другое. А война — как священная корова, которую трогать запрещено. Чуть позже этой ночью, когда они с Дэвидом голышом лежали на матрасе на полу в его комнате, они торжественно поклялись друг другу, что не успокоятся до тех пор, пока не добьются равных прав для всех членов общества и пока не будут выведены войска из Вьетнама.
— Помню, — прошептала Сьюзен.
— Неужели ты не понимаешь, как мы подходим друг другу? — спросил он.
— Подходим для чего?
Как и Дэвид, Сьюзен не придавала никакого значения законному браку. Женитьбу они считали уделом родителей, а девиз их поколения — свобода, свобода во всем, и в любви тоже. Сьюзен нужно было разлюбить Дэвида до того, как забеременеть от него.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120