И Оливеру, впрочем, тоже. Слишком взвинчены были они оба.
Он машинально разделся, бросая вещи где придется, устало прошел к Лизиной кровати, бездумно, будто в тысячный уже раз, забрался под одеяло, протянул руки к Лизе, и она скользнула к нему, в тепло, спиною к его груди, устроив замерзшие ступни между его бедер. Эта близость была интимнее, нежнее, чем любой секс. В темноте Лиза расплакалась. Оливер слышал – и не мог найти в себе силы, чтобы ее утешить.
Наутро они снова засели за столом на кухне и работали не разгибаясь до трех часов дня, пока Оливеру не пришло время уезжать. Лиза на такси довезла его до аэропорта и вернулась в слишком просторный, пустой дом, к смятой, не убранной с утра постели. Ей было отчаянно плохо, но она все-таки не позволила себе забраться под одеяло и снова предаться воспоминаниям. Жизнь должна идти вперед.
59
– Вот умница, вот молодец, – приговаривала Моника в понедельник утром, провожая Эшлин до редакции. «Как будто в первый раз в школу», – подумала Эшлин. Она открыла стеклянную внешнюю дверь, оглянулась назад, на маму, а та, стоя снаружи, одними губами скомандовала: «Иди!» И Эшлин побрела к лифту.
Когда она наконец села за свой стол, все посмотрели на нее как-то странно, а потом вдруг стали унизительно, тошнотворно милы с нею.
– Чаю хочешь? – робко предложила Трикс.
– Трикс, ты меня пугаешь, – парировала Эшлин и попыталась разобраться с ералашем на своем столе, но, секундой позже подняв голову, увидела, как Трикс, обернувшись к миссис Морли, яростно мотает головой и едва слышно поясняет: «Она не хочет чаю».
Влетел Джек с кипой бумаг под мышкой. Лицо у него было усталое и злое, но, заметив Эшлин, он остановился, просиял и ласково спросил:
– Как вы?
– Вот, собралась наконец, – ответила она, но ее неподвижное, застывшее, как гипсовая маска, лицо ясно говорило, что особой радости ей это не доставило. – Послушайте, в тот день, когда вы ко мне заходили… Спасибо за суши, просто я была… немного не в себе.
– Да ладно. Как ваша Weltschmerz?
– Живет и процветает.
Джек сочувственно кивнул, поскольку сказать ему было нечего.
– Пожалуй, начну работать, – вздохнула Эшлин.
– Эта ваша грусть, – медленно произнес Джек, – она абстрактна или принимает какие-нибудь определенные формы?
Эшлин задумалась.
– Наверно, да, определенные формы… Например, тот бездомный парень, мой знакомый, помните? Бу, тот, что с фотографий в нашем журнале. Благодаря ему бездомность стала для меня реальной, и это разрывает мне сердце.
Помолчав, Джек сказал:
– А знаете, мы бы могли взять его на работу. Для начала что-нибудь простое – курьером, что ли, на нашу телестудию.
– Но вы ведь не можете взять на работу совершенно незнакомого человека.
– С Бу я знаком.
– Как это?
– Однажды увидел его на улице. Узнал по фотографиям. Мы поболтали немного. Я хотел его поблагодарить, те фотографии украсили наш журнал, подняли его на другую высоту. И он показался мне очень неглупым парнем.
– О да, он такой, всем интересуется… Погодите, вы это серьезно?
– Разумеется, отчего же нет? Бог свидетель, мы ему обязаны. Только посмотрите, каким потоком пошли к нам рекламодатели после этих фотографий.
Эшлин на миг оживилась, но тут же погрузилась в прежнее отчаяние.
– А как же остальные бездомные? Те, кого не фотографируют?
Джек невесело рассмеялся:
– Всех обеспечить работой не могу.
Дверь с громким стуком распахнулась, и на пороге возник щеголеватый молодой человек.
– Привет, ребята! – томно воскликнул он.
– Это кто? – поинтересовалась Эшлин, окидывая взглядом его мелированные вихры, элегантные сиреневые брюки, прозрачную майку и узкую, в обтяжку, кожаную куртку, которую молодой человек пытался с себя стащить.
– Робби, наш новый коллега. Вместо Мерседес, – пояснил Джек. – С четверга работает. Робби! Иди сюда, познакомься с Эшлин.
Робби прижал руку к практически голой груди и изобразил удивление.
– Сладенькая моя!
– По-моему, он гомик, – прошипел Келвин.
– Элементарно, Ватсон, – язвительно отозвалась Трикс.
Робби торжественно пожал Эшлин руку и, ахнув, схватился за ее сумочку.
– Просто Гуччи, да и только! Ах, как мне стильно, восторг!
К своему удивлению, Эшлин даже удалось заняться делами. Правда, ничего сложного ей не поручали. И единственным материалом, категорически не появлявшимся на ее столе для правки, дополнения или набора, была ежемесячная статья Маркуса Валентайна.
В конце дня мама забрала ее с работы и благополучно препроводила домой.
Утром во вторник после долгих уговоров, ухищрений и материнских увещаний Эшлин опять отправилась на работу. И в среду утром тоже. И в четверг.
В пятницу Моника уехала в Корк.
– Пора мне, – сказала она перед отъездом. – Пока я здесь, твой папа, наверно, спалил дом дотла. Смотри принимай таблетки – ничего, если голова будет кружиться или затошнит, – потом походишь к психотерапевту, и все будет хорошо.
Эшлин во всем с нею согласилась, пошла на работу и до обеда держалась вполне молодцом, а потом в редакцию заявился Дилан. У Эшлин тоскливо засосало под ложечкой. Наверняка он с новостями. С новостями, которых она страстно ждет, точно зная, что от них неминуемо будет больно.
– Пообедаем вместе? – спросил Дилан.
Его появление произвело в редакции настоящий переполох. Те, кто не знал Маркуса Валентайна в лицо, возбужденно шептали тем, кто знал: «Это он?» Неужели они станут свидетелями романтического воссоединения? Поэтому все были очень разочарованы, когда те, кто знал больше, прошипели в ответ: «Нет, это муж подруги».
Пока Эшлин ходила за сумкой, Дилан и Лиза посмотрели друг на друга с понятным для двух красивых людей взаимным интересом.
Дилан изменился. Хорош собою он был всегда, разве что чуть вяловат. Но теперь вдруг в нем появилась некая определенность, даже магнетизм. Приобняв Эшлин за талию, он повел ее к выходу, и взгляды всей редакции были прикованы к спинам двух рогоносцев и товарищей по несчастью.
В соседнем с редакцией пабе они нашли свободный столик в углу. Эшлин ограничилась бокалом кока-колы, а Дилан взял пива.
– Блин горелый, – выдохнул он, – ну и вечерок у меня вчера был.
– Ты все еще у мамы? – спросила Эшлин.
– Ага, – невесело кивнул он.
Значит, Маркус и Клода до сих пор вместе… Оказывается, это еще не до конца переболело и сейчас проявилось в коротком приступе безумия. Эшлин ощутила острый, почти неодолимый позыв к рвоте.
– Что у вас нового?
– В общем, ничего. Мы договорились, что я буду навещать детей по выходным и ночевать дома в субботу.
Помолчав, Дилан виновато добавил:
– Я сказал Клоде, что подожду, авось она опомнится. Хотя она до сих пор утверждает, что любит этого мерзавца. За что, понять не могу. – Охнул, спохватился:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118