Я подхожу ближе и внимательно разглядываю Меган — румяные, обветренные щеки, белки глаз чистые, как колокольный перезвон.
— Слушай, а тебе когда-нибудь приходилось…
Фразу я не договариваю, и Меган тотчас же встревает:
— Ну-ка погоди… Ты что, клеишь меня, что ли?
— Я? Да нет.
Меня застукали.
— Точно-точно. С ума сойти. Меня пытается «снять» покойник!
Джейн начинает пищать. Меган сует ей рожок с молочной смесью и мягкого игрушечного зайчика.
— Вот что я вам скажу, мистер Призрак…
— Можно просто Джаред.
— Какая разница. Это не то место и не то время. Мне, конечно, лестно, но только фиг вам. Короче, я предпочитаю живых.
— Понял, не дурак.
Меган запирает на застежку дневник Дженни, потом поднимает на меня взгляд:
— Почему мы одни остались здесь? Как это вышло, что именно мы?
— На это есть причина.
— Какая?
— Извини, сейчас я этого не могу тебе сказать.
— Блин, что за игры в Карен! Леший хренов.
— Меган, надо становиться взрослее.
— Что? Ты, сопляк шестнадцатилетний, будешь говорить мне, что пора взрослеть? Дожили. Давай выкладывай лучше, остался на Земле кто-нибудь, кроме нас или нет. Карен говорит, что никого, а я на все сто не уверена.
— Карен дозволено знать немногое, но то, что она видит, всегда правда.
— Значит, я выиграла! Лайнус ведь до сих пор пытается выйти на связь со всякими глухими местами, вроде нефтяных платформ посреди Индийского океана или полярных станций в Антарктике. А теперь он мне ведро золотых монет должен.
— Ведро золота?
— Да это шутка. Золота так много, что спорить на него просто глупо. Мы его с мостов швыряем. Друг в друга кидаемся монетами. Все, деньгам конец пришел.
— Это-то ясно.
— Слушай, Джаред, а как оно там — на небесах?
— На небесах, говоришь? Там все лучшее, что здесь есть. Все естественное, ничего специально не строили. Сделаны они из звезд и деревьев, грязи и плоти, из змей и птиц. Замешаны в один раствор облака и камни, реки и лава. Но это не дом, не строение какое-нибудь. Это больше, чем материальный мир.
— Ну ладно, это уже кое-что. А как там люди — им одиноко?
— Нет.
— Ну тогда это точно небеса. Сущий рай.
Мы молчим. Я стою совсем рядом с ней.
— Извини, что отказала тебе, жеребец ты этакий. И даже не то чтобы мне каждый день такие предложения делали.
— Да, я понимаю.
Тут я хлопаю себя ладонью по лбу:
— Блин, совсем забыл — мне идти пора. Хорошо поговорили.
— Слушай, не уходи. Ты хоть новенький, с тобой интересно.
— Давай-ка мы сделаем вот что, — говорю я, — Подержи Джейн передо мной.
— Это еще зачем?
— Сейчас увидишь.
Руки Меган, как заряженная мышеловка, — готовы в любую секунду отдернуться, если я вдруг сделаю что-то не то. Но я веду себя осторожно. Сначала я легко дую в глаза Джейн, потом аккуратно прикасаюсь кончиком языка к ее лобику, прямо над переносицей. Я — первое, что она видит в этом мире.
— Твоя дочка здорова. И не просто здорова или нормальна, она гениальна. Она вырастет по-настоящему мудрой. И с этого дня ты — ее слуга.
Не в силах что-либо сказать, Меган молча смотрит, как я растворяюсь в воздухе и исчезаю.
29. Бесконечность искусственна
Скучаю я по земной жизни. Там мне, например, нравилось, как мама готовит запеченную свинину. Я любил проснуться рано-рано, на рассвете, и пробежаться по округе в одном белье, зная, что все остальные еще спят. Было дело, летом семьдесят восьмого я как-то устроил себе пробежку нагишом. Если кто меня и видел, то, по крайней мере, полицию вызывать не стали. Пожалуй, эти одинокие пробежки по Рэббит-лейн остались у меня в памяти наиболее сильными телесными воспоминаниями, ярче даже, чем секс, — воздух, солнце и ощущение земли под ногами. Еще что? Сова еще была — жила на дереве сразу за нашим домом. Гнездо или там дупло было у нее прямо перед моим окном. Каждый вечер на закате она вылезала на ветку и хлопала для разминки крыльями — смешные такие, как уши у афганской борзой. Обычно она улетала вниз по склону в сторону дома Карен, ловила там мышей. Я еще смотрел, как миссис Мак-Нил подкармливала ее, оставляя мясные обрезки, — она меня, кстати, не видела. Зато она подсмотрела, когда я как-то раз косил траву на лужайке. Мне приспичило по нужде, и я, спустив красные спортивные штаны, помочился прямо на изгородь. А эта старая ведьма все видела!
О чем я жалею? Да ни о чем. Я не настолько долго прожил, чтобы говорить о каких-то серьезных ошибках. Зато и воспоминаний о взрослой жизни нет. Другое дело, доживи я до возраста моих друзей, у меня наверняка сейчас проблем было бы выше крыши, как у них.
Я слежу за ребятами уже с год или чуть больше — с тех пор, как Карен очнулась. Карен, конечно, не помнит, но большую часть времени, что она пролежала в коме, мы провели вместе. Она получила полагающуюся ей долю «дополнительных» знаний точно так же, как и я, — лоскутами, обрывками, которые до поры до времени кажутся просто бессмыслицей.
Условия моего с ними общения установлены очень строгие. Приходится быть кратким, особо не наговоришься. На каждую встречу мне выделяется «X» времени, и за этот промежуток я должен достичь определенного результата.
Результат — слово, которое больше подходит какому-нибудь старшему смены в «Макдоналдсе», который воспитывает своих подчиненных. Но, сами понимаете, жизнь — она ведь такая и есть. Мы все время добиваемся каких-то результатов. Каждую секунду мы пересекаем очередной финиш, забиваем очередной гол под рев трибун, приветствующих наше очередное достижение. Перешел улицу, почистил яблоко, поздоровался с девушкой «Мисс Январь» этого города — всякий раз мы будто рвем финишную ленточку на олимпийском стадионе под гром аплодисментов. Вселенная хочет , чтобы мы побеждали. Она делает так, что, даже проигрывая, мы побеждаем. Эх, жаль, что я не могу всю жизнь бежать себе нагишом по улицам рано утром, на рассвете!
Впрочем, чего это я? Разговорился. Мне ведь к Лайнусу пора. Вон он куда забрался — на самую высокую точку в окрестностях, откуда видно далеко вокруг: граница с Соединенными Штатами, Олимпийский полуостров. Небо чистое, прозрачное, как линза. На востоке, милях в ста, возвышается Маунт Бейкер — Фудзияма американского континента, прочная как свинец, белая как свет.
Лайнус думает обо мне и одновременно о времени — о смерти, бесконечности, о том, что есть выживание и жизнь, о том, что такое время. В общем, вернулся к тем же вопросам, на которые уже искал ответы в юности. Он вообще был единственным из нас, кому приходило в голову задавать себе вопросы более серьезные, чем «где мы собирались сегодня посидеть?». Я всегда с уважением относился ко всему, что он говорил.
Он сидит на еще теплом капоте машины, припаркованной на той самой площадке, где год назад они снимали кино. Фургоны и трейлеры так и стоят на улице.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83