Что это будут за новости? Откуда? Оттуда, где она пробыла все эти годы. Послание с той стороны. Ей нужно дождаться подходящего момента, чтобы правильно понять это послание и безошибочно распорядиться им.
18. Крайняя телесная недостаточность
Меньше чем через две недели Карен перевозят домой, на Рэббит-лейн. Она поправилась еще на два фунта. Лоис меняет ей памперсы и разглядывает их содержимое так, словно ее дочь — какая-нибудь китайская императрица и в узорах на внутренней поверхности ее подгузников следует искать сокровенное знание.
— Мама, ну хотя бы не при мне. Пожа-а-алуйста!
— Доктор Менгер говорит, что на той неделе уже можно будет попробовать давать тебе твердую пищу.
— Гы-гы-гы, как же.
— Девушка, ваша ирония абсолютно неуместна.
Оказавшись дома, Карен одновременно обрадовалась и пришла в уныние из-за отсутствия каких бы то ни было перемен — та же мебель, те же совы, остальные безделушки, те же ковры, украшающие дом. Единственным свидетельством того, что время все-таки движется, оказывается комната Меган (когда-то бывшая в распоряжении Карен): постеры с незнакомыми поп-звездами, судя по всему, специально создающими себе такой имидж, чтобы доводить до ручки старшее поколение, странная одежка, разбросанная повсюду, да еще заказанная в мастерской деревянная вывеска, гласящая: «Территория Меган».
Ричард проводит невообразимое количество времени в новой комнате Карен — вечно пустовавшей «берлоге» Джорджа. Спит он на полу, у кровати Карен, иногда — рядом с ней на кровати. Судьба вернула их к той точке, с которой они собирались шагнуть в жизнь еще в юности. У них мгновенно восстановился свой язык, на котором они общаются наедине. А врозь им, кстати, уже становится порядком неуютно — появляется знакомое сладкое томление… В общем, они с радостью обнаруживают, что влюбились друг в друга заново.
— Я выгляжу как те дети, в пользу которых организуют сбор средств на телемарафонах, — говорит Карен Ричарду. — Мое тело может интересовать только врачей, как объект исследования, но, увы, — для мужчины я неинтересна.
— Да у меня от тебя трубы горят! — заявляет Ричард.
— Ну-ну, выбирай выражения, Беб.
— Ой, распустили слюни, — вмешивается Меган, услышавшая их разговор.
У Меган появляются первые признаки ревности. Ей позволили быть нужной, и она этим счастлива, но рядом с Ричардом и Лоис она ощущает себя как номинантка на «Оскара» за лучшую роль второго плана, на глазах у которой приз уходит к конкурентке. Карен подолгу болтает с ней, но этим разговорам далеко до той атмосферы близости и понимания, которая возникает при общении Карен с Ричардом. Вся нежность Карен достается ему! Меган теряется в догадках, как покорить Карен. Заняться ее внешностью? Чушь! Нет, когда они красили Карен волосы, было весело, да и прическа выглядит вполне сносно. Но ведь это все мелочи, занятие на один день. Нужно что-то еще. Еда? За это дело взялась Лоис, взвалив на себя почетное бремя организации питания Карен и ведения всех комендантских дел. Причем сама Лоис сияет от восторга. Даже когда несколько дней назад прокравшийся из каньона койот утащил ее болонку, Лоис восприняла это происшествие с почти радостным равнодушием: «Природа есть природа. — (Вздох.) — Ладно, Карен, вот свежевыжатый апельсиновый сок, без семечек».
Карен в шутку говорит Ричарду, что ее комната — это тюремная камера, а Лоис — ее надзирательница.
— Ричард, представляешь, это же ее мечта! Я теперь — подопытный кролик для экспериментальных диет. И никаких шансов на побег. — Карен кусает костяшки пальцев. — Нет, это, видно, карма у меня такая. Я будто опять превратилась в младенца.
— Ничего, скоро мы тебя отсюда вытащим.
— Разбежался, как же.
— Откуда такой пессимизм?
Ричард счастливее, чем когда-либо в жизни. Он мечется между Карен и работой как заводной. Гамильтон и Пэм тоже вполне счастливы, они мечутся между работой, посиделками в Обществе Анонимных Наркоманов и хождениями по врачам. Их жилое пространство спрессовано до одной комнаты, заваленной неперемотанными видеокассетами, пакетами с остатками прокисшего йогурта, пустыми флакончиками из-под лекарств, разноцветными баночками с витаминами, измазанными помадой салфетками, грязными одеялами, полупрочитанными книгами и журналами… За реабилитацией внимательно следит Венди.
Наблюдая за происходящим, Ричард обнаруживает некоторую повторяемость, периодичность событий. Однажды эта закономерность уже была отмечена — за покерным столом дождливым вечером несколько месяцев назад. По всему выходит, что пятерым его друзьям суждено вновь и вновь возвращаться в тихий, спокойный квартал, где прошло их детство. Карен тоже заметила это. Зато она не говорит Ричарду о другом, о том, что, с ее точки зрения, ее друзья в некотором роде так и не стали взрослыми. То есть выглядят они как вполне взрослые люди, но вот внутри… Они словно остановились в развитии, им чего-то не хватает. И всем им, похоже, приходится слишком много работать. Как и всем остальным. Карен вроде бы помнит, что отдых, свободное время, безделье были важной составной частью жизни. Но современный мир не оставляет им права на существование — их нет ни в реальной жизни, ни даже в той, что показывают по телевизору. Работа работа работа работа работа работа.
Посмотри! Знаешь, что я тебе сейчас покажу?
Люди все время суют Карен под нос какие-то новые электронные фиговины. Об этих машинках говорят как о святынях, можно подумать, что все эти штуки созданы для того, чтобы компенсировать внутреннюю самонедостаточность их владельцев. Нет, конечно, все эти чудеса потрясающе удобны и полезны. Электронная почта. Факс. Радиотелефон. Здорово. Но… в общем-то, ну и что?
— Гамильтон, вот скажи ты мне, что тебе с того? Лучше ты стал, умнее, добрее? Я имею в виду — когда купил себе факс.
— Понимаешь, Карен, это вопрос того, плыть или идти ко дну. А к технике привыкаешь.
— Неужели и мне придется?
— Это даже не обсуждается. Мы проиграли, Карен. Машины победили нас.
Когда всё немного успокаивается, когда проходит первый шок от пробуждения Карен, Ричард находит подходящий момент для важного разговора. Они дома одни, за окном — мрачный, холодный, сумрачный день; с неба все собирается, да никак не может решиться пойти снег.
— Карен, — спрашивает он осторожно, — ты помнишь письмо — ну, то, что ты оставила мне?
— Письмо?
— Да. Конверт. В тот вечер на склоне Гроуза. Я должен был отдать его тебе на следующий день, если ничего не случится… Как видишь — случилось.
— Точно-точно, — задумчиво говорит Карен. — Конечно, помню. А ты мне ничего про него не говорил. Я решила, что ты про него просто забыл, потерял, не прочитав.
Ричард достает конверт, в котором письмо хранилось почти двадцать лет, и вынимает из него листок бумаги — как он не раз доставал, желая убедиться, что письмо никуда не делось.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83
18. Крайняя телесная недостаточность
Меньше чем через две недели Карен перевозят домой, на Рэббит-лейн. Она поправилась еще на два фунта. Лоис меняет ей памперсы и разглядывает их содержимое так, словно ее дочь — какая-нибудь китайская императрица и в узорах на внутренней поверхности ее подгузников следует искать сокровенное знание.
— Мама, ну хотя бы не при мне. Пожа-а-алуйста!
— Доктор Менгер говорит, что на той неделе уже можно будет попробовать давать тебе твердую пищу.
— Гы-гы-гы, как же.
— Девушка, ваша ирония абсолютно неуместна.
Оказавшись дома, Карен одновременно обрадовалась и пришла в уныние из-за отсутствия каких бы то ни было перемен — та же мебель, те же совы, остальные безделушки, те же ковры, украшающие дом. Единственным свидетельством того, что время все-таки движется, оказывается комната Меган (когда-то бывшая в распоряжении Карен): постеры с незнакомыми поп-звездами, судя по всему, специально создающими себе такой имидж, чтобы доводить до ручки старшее поколение, странная одежка, разбросанная повсюду, да еще заказанная в мастерской деревянная вывеска, гласящая: «Территория Меган».
Ричард проводит невообразимое количество времени в новой комнате Карен — вечно пустовавшей «берлоге» Джорджа. Спит он на полу, у кровати Карен, иногда — рядом с ней на кровати. Судьба вернула их к той точке, с которой они собирались шагнуть в жизнь еще в юности. У них мгновенно восстановился свой язык, на котором они общаются наедине. А врозь им, кстати, уже становится порядком неуютно — появляется знакомое сладкое томление… В общем, они с радостью обнаруживают, что влюбились друг в друга заново.
— Я выгляжу как те дети, в пользу которых организуют сбор средств на телемарафонах, — говорит Карен Ричарду. — Мое тело может интересовать только врачей, как объект исследования, но, увы, — для мужчины я неинтересна.
— Да у меня от тебя трубы горят! — заявляет Ричард.
— Ну-ну, выбирай выражения, Беб.
— Ой, распустили слюни, — вмешивается Меган, услышавшая их разговор.
У Меган появляются первые признаки ревности. Ей позволили быть нужной, и она этим счастлива, но рядом с Ричардом и Лоис она ощущает себя как номинантка на «Оскара» за лучшую роль второго плана, на глазах у которой приз уходит к конкурентке. Карен подолгу болтает с ней, но этим разговорам далеко до той атмосферы близости и понимания, которая возникает при общении Карен с Ричардом. Вся нежность Карен достается ему! Меган теряется в догадках, как покорить Карен. Заняться ее внешностью? Чушь! Нет, когда они красили Карен волосы, было весело, да и прическа выглядит вполне сносно. Но ведь это все мелочи, занятие на один день. Нужно что-то еще. Еда? За это дело взялась Лоис, взвалив на себя почетное бремя организации питания Карен и ведения всех комендантских дел. Причем сама Лоис сияет от восторга. Даже когда несколько дней назад прокравшийся из каньона койот утащил ее болонку, Лоис восприняла это происшествие с почти радостным равнодушием: «Природа есть природа. — (Вздох.) — Ладно, Карен, вот свежевыжатый апельсиновый сок, без семечек».
Карен в шутку говорит Ричарду, что ее комната — это тюремная камера, а Лоис — ее надзирательница.
— Ричард, представляешь, это же ее мечта! Я теперь — подопытный кролик для экспериментальных диет. И никаких шансов на побег. — Карен кусает костяшки пальцев. — Нет, это, видно, карма у меня такая. Я будто опять превратилась в младенца.
— Ничего, скоро мы тебя отсюда вытащим.
— Разбежался, как же.
— Откуда такой пессимизм?
Ричард счастливее, чем когда-либо в жизни. Он мечется между Карен и работой как заводной. Гамильтон и Пэм тоже вполне счастливы, они мечутся между работой, посиделками в Обществе Анонимных Наркоманов и хождениями по врачам. Их жилое пространство спрессовано до одной комнаты, заваленной неперемотанными видеокассетами, пакетами с остатками прокисшего йогурта, пустыми флакончиками из-под лекарств, разноцветными баночками с витаминами, измазанными помадой салфетками, грязными одеялами, полупрочитанными книгами и журналами… За реабилитацией внимательно следит Венди.
Наблюдая за происходящим, Ричард обнаруживает некоторую повторяемость, периодичность событий. Однажды эта закономерность уже была отмечена — за покерным столом дождливым вечером несколько месяцев назад. По всему выходит, что пятерым его друзьям суждено вновь и вновь возвращаться в тихий, спокойный квартал, где прошло их детство. Карен тоже заметила это. Зато она не говорит Ричарду о другом, о том, что, с ее точки зрения, ее друзья в некотором роде так и не стали взрослыми. То есть выглядят они как вполне взрослые люди, но вот внутри… Они словно остановились в развитии, им чего-то не хватает. И всем им, похоже, приходится слишком много работать. Как и всем остальным. Карен вроде бы помнит, что отдых, свободное время, безделье были важной составной частью жизни. Но современный мир не оставляет им права на существование — их нет ни в реальной жизни, ни даже в той, что показывают по телевизору. Работа работа работа работа работа работа.
Посмотри! Знаешь, что я тебе сейчас покажу?
Люди все время суют Карен под нос какие-то новые электронные фиговины. Об этих машинках говорят как о святынях, можно подумать, что все эти штуки созданы для того, чтобы компенсировать внутреннюю самонедостаточность их владельцев. Нет, конечно, все эти чудеса потрясающе удобны и полезны. Электронная почта. Факс. Радиотелефон. Здорово. Но… в общем-то, ну и что?
— Гамильтон, вот скажи ты мне, что тебе с того? Лучше ты стал, умнее, добрее? Я имею в виду — когда купил себе факс.
— Понимаешь, Карен, это вопрос того, плыть или идти ко дну. А к технике привыкаешь.
— Неужели и мне придется?
— Это даже не обсуждается. Мы проиграли, Карен. Машины победили нас.
Когда всё немного успокаивается, когда проходит первый шок от пробуждения Карен, Ричард находит подходящий момент для важного разговора. Они дома одни, за окном — мрачный, холодный, сумрачный день; с неба все собирается, да никак не может решиться пойти снег.
— Карен, — спрашивает он осторожно, — ты помнишь письмо — ну, то, что ты оставила мне?
— Письмо?
— Да. Конверт. В тот вечер на склоне Гроуза. Я должен был отдать его тебе на следующий день, если ничего не случится… Как видишь — случилось.
— Точно-точно, — задумчиво говорит Карен. — Конечно, помню. А ты мне ничего про него не говорил. Я решила, что ты про него просто забыл, потерял, не прочитав.
Ричард достает конверт, в котором письмо хранилось почти двадцать лет, и вынимает из него листок бумаги — как он не раз доставал, желая убедиться, что письмо никуда не делось.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83