Родители Лайнуса погибли в автомобильной катастрофе на автостраде неподалеку от Лэнгли.
После минутной паузы Ричард спрашивает:
— А что с Лоис и Джорджем?
— Они спят. Мама уснула в «Парк-Рояле», папа — у себя в мастерской.
— Понятно.
Генератор чихает, затем снова продолжает работать нормально. Вслед за ним пару раз моргают лампочки. Все вдруг почувствовали себя слабыми и беззащитными. Свойственное молодости чувство бесконечности жизни, поддерживавшее их до этого момента, разом исчезает.
— Ричард, помоги снять мешки: я предлагаю пойти прогуляться, всем вместе.
— Так ведь дождь…
— И что с того? Возьмем фонарики да оденемся потеплее.
Через несколько минут все семеро уже идут по улице. Дождь льет как из ведра. Можно подумать, что небо превратилось в море.
— Смотрите, — говорит Пэм, — каждая капля — едва ли не стакан воды.
Никто не помнит, когда в последний раз шел такой ливень. Вода обрушивается им на плечи и на головы. Вода оглушает их. Они идут дальше по знакомой улице, фонарики здесь не нужны. Карен едет в инвалидном кресле. Все промокли до нитки. Всем больно и грустно. Вот и конец улицы.
Ричард спрашивает:
— Карен, ты не хочешь сказать, зачем ты… зачем мы сюда пришли?
— Ричард, — несмотря на дождь, заливающий лицо, проникающий за воротник и под капюшон, Карен пристально смотрит прямо в глаза Ричарду. — Понимаешь, конец света — он ведь не такой, как в голливудских фильмах: эффектные взрывы, главные герои, совокупляющиеся посреди всего этого дурдома, улыбки во весь рот, кровью все залито, искры из глаз. Чушь все это. Фуфло.
— Значит, ты говоришь…
— Я говорю: «Тсс!» — шепчет Карен,
Они стоят под дождем, насквозь промокшие, в самом конце Рэббит-лейн, где кончается асфальт и начинается лес.
— Слушайте. Во Флориде живет пожилая женщина. Сейчас она на кухне; под потолком позвякивают от движения воздуха колокольчики, на стульях стоят пакеты с продуктами — вчера она ходила в магазин, да так и не разложила покупки по полкам. На улице свежо, на женщине ночная сорочка. Она выходит из дома и идет к пристани, это совсем рядом. Теплый ветерок дует ей в лицо, проникает сквозь тонкую ткань. Она садится на доски и смотрит в небо — на звезды и спутники. Она вспоминает семью, детей, внуков. Она улыбается и начинает мурлыкать песню, которую ее внуки крутили день и ночь напролет всю прошлую неделю. Вроде «Bobo and the Jets»? Нет, «Benny and the Jets». Вдруг ее начинает клонить ко сну. Она ложится прямо на пристань, закрывает глаза и засыпает. Все. Она последняя. Мир кончился. Начинается наше время.
Часть III
27. Веселиться глупо
Это я, Джаред, год спустя…
…и посадите под замок своих дочерей. И журнальчики свои похабные захлопните. И диванчик свой поберегите, а то я — не приведи Бог — могу прийти и трахнуть его, как какой-нибудь датский дог. Смешно? Вы друзей моих спросите. Их послушать, так я — самый страшный извращенец в мире. И это правда. Зато вы лучше на них посмотрите. Сейчас, через год. Никчемные мешки с дерьмом, они сбились в кучу у камина в доме Карен, смотрят очередную пачку видеокассет. По всей комнате валяются коробки из-под салфеток и маргарина, набитые алмазами, рубинами, золотом: слитки и украшения — все подряд. Пародия на богатство, на благосостояние.
Чем они занимаются между фильмами? Устраивают «финансовые войны», а именно — швыряют друг в друга золотые крюгеррэнды, большие рубины и тысячедолларовые банкноты; иногда делают бумажные самолетики из гравюр Энди Уорхола или Роя Лихтенштейна и соревнуются в меткости, запуская их в камин.
Как-то раз, во время затянувшейся паузы между фильмами, я, Джаред, появляюсь около их дома и, проскользнув к установленному Лайнусом генератору, выключаю его. Свет гаснет, что, естественно, вызывает недовольные возгласы у всей компании. И именно в этот миг я оказываюсь в их поле зрения — прямо за окном, на лужайке, световой шар. Первой замечает меня Венди, она же первой произносит мое имя:
— Джаред?
— Венди, это что такое? — спрашивает Меган.
— Это Джаред. Смотрите, он вернулся.
Все пристально следят за тем, как я пересекаю лужайку. На мне старая футбольная форма. Коричневый с белым — цвета нашей команды.
В полной тишине я плыву на высоте нескольких футов над землей, мерцая, как глубоководная рыба, как бледная, в дымке, луна, я приближаюсь к дому, а затем резким броском — словно за хитро переданным пасом — проношусь сквозь уцелевшую ячейку стеклянной двери и оказываюсь внутри. Я проплываю через комнату, не касаясь пола, словно качусь на ленте багажного транспортера в аэропорту, а потом прохожу сквозь противоположную стену. Гамильтон бежит туда, на парковку, но меня там нет.
Венди зажигает свечи, и вскоре я спускаюсь к ним сквозь потолок. Зависнув над камином, я говорю:
— Всем привет. Это я, Джаред. Мать вашу, я так рад всех вас видеть!
— Джаред, ты? — удивляется Карен.
— Привет, Карен. И всем здрасьте.
— Джаред, кто ты теперь? Где ты? У тебя все в порядке?
— Я призрак. И знаешь, я просто балдею. Жизнь тут — отпад. Ну прямо отель «Калифорния».
— Что ты здесь делаешь? — спрашивает Меган; теперь она узнала меня — по фотографии из школьного альбома.
— Я пришел, чтобы помочь вам, — говорю я, понемногу просачиваясь в толщу пола.
— Стой, подожди! — кричит Венди. — Не уходи!
Я уже наполовину под полом.
— Ребята, а пол-то у вас классный!
— Ты его как-то ощущаешь? — это, естественно, Лайнус.
— А какие они, небеса? — это Ричард.
— Что бывает, когда умрешь? — это Пэм.
— Эй, старик, покажи нам хоть фокус какой, что ли. — Гамильтон в своем репертуаре.
Над полом остается только моя голова.
— Ух ты! Ребята, это просто кайф. Рекомендую попробовать. Этот пол даст сто очков вперед любой Черил Андерсон, и к бабке не ходи.
— Джаред! — кричит Карен, и в ее голосе настоящая боль.
— Вы все, — говорю я, — птицы, родившиеся без крыльев; вы пчелы, опыляющие срезанные цветы. Но вы не стремайтесь, я скоро вернусь. Привыкайте к чудесам, чуваки.
На следующий день.
Ричард уже теряет терпение: Пэм с Гамильтоном «зависли» у дверцы мини-вэна и усиленно пропускают друг друга вперед.
— Только после вас, Барбара Хаттон.
— Нет уж, мистер Хефнер, только после вас.
— Для друзей я просто Хеф.
— Слушайте, вы, придурки, может, хватит? А ну, живо вытряхивайтесь из машины.
Они приехали на большую асфальтированную парковку перед универсамом. Кое-где вразнобой стоят машины, валяются ржавые магазинные тележки, попадаются на глаза и человеческие скелеты. Стеклянные двери магазина напоминают челюсти со снятыми протезами.
— Ладно, мисс Фу-ты-ну-ты, пора выпить.
— Гамильтон, ой, прости, Хеф. Давай-ка слазаем туда, возьмем что надо и по-быстрому назад. Идет?
— Согласен, Ричард, согласен.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83
После минутной паузы Ричард спрашивает:
— А что с Лоис и Джорджем?
— Они спят. Мама уснула в «Парк-Рояле», папа — у себя в мастерской.
— Понятно.
Генератор чихает, затем снова продолжает работать нормально. Вслед за ним пару раз моргают лампочки. Все вдруг почувствовали себя слабыми и беззащитными. Свойственное молодости чувство бесконечности жизни, поддерживавшее их до этого момента, разом исчезает.
— Ричард, помоги снять мешки: я предлагаю пойти прогуляться, всем вместе.
— Так ведь дождь…
— И что с того? Возьмем фонарики да оденемся потеплее.
Через несколько минут все семеро уже идут по улице. Дождь льет как из ведра. Можно подумать, что небо превратилось в море.
— Смотрите, — говорит Пэм, — каждая капля — едва ли не стакан воды.
Никто не помнит, когда в последний раз шел такой ливень. Вода обрушивается им на плечи и на головы. Вода оглушает их. Они идут дальше по знакомой улице, фонарики здесь не нужны. Карен едет в инвалидном кресле. Все промокли до нитки. Всем больно и грустно. Вот и конец улицы.
Ричард спрашивает:
— Карен, ты не хочешь сказать, зачем ты… зачем мы сюда пришли?
— Ричард, — несмотря на дождь, заливающий лицо, проникающий за воротник и под капюшон, Карен пристально смотрит прямо в глаза Ричарду. — Понимаешь, конец света — он ведь не такой, как в голливудских фильмах: эффектные взрывы, главные герои, совокупляющиеся посреди всего этого дурдома, улыбки во весь рот, кровью все залито, искры из глаз. Чушь все это. Фуфло.
— Значит, ты говоришь…
— Я говорю: «Тсс!» — шепчет Карен,
Они стоят под дождем, насквозь промокшие, в самом конце Рэббит-лейн, где кончается асфальт и начинается лес.
— Слушайте. Во Флориде живет пожилая женщина. Сейчас она на кухне; под потолком позвякивают от движения воздуха колокольчики, на стульях стоят пакеты с продуктами — вчера она ходила в магазин, да так и не разложила покупки по полкам. На улице свежо, на женщине ночная сорочка. Она выходит из дома и идет к пристани, это совсем рядом. Теплый ветерок дует ей в лицо, проникает сквозь тонкую ткань. Она садится на доски и смотрит в небо — на звезды и спутники. Она вспоминает семью, детей, внуков. Она улыбается и начинает мурлыкать песню, которую ее внуки крутили день и ночь напролет всю прошлую неделю. Вроде «Bobo and the Jets»? Нет, «Benny and the Jets». Вдруг ее начинает клонить ко сну. Она ложится прямо на пристань, закрывает глаза и засыпает. Все. Она последняя. Мир кончился. Начинается наше время.
Часть III
27. Веселиться глупо
Это я, Джаред, год спустя…
…и посадите под замок своих дочерей. И журнальчики свои похабные захлопните. И диванчик свой поберегите, а то я — не приведи Бог — могу прийти и трахнуть его, как какой-нибудь датский дог. Смешно? Вы друзей моих спросите. Их послушать, так я — самый страшный извращенец в мире. И это правда. Зато вы лучше на них посмотрите. Сейчас, через год. Никчемные мешки с дерьмом, они сбились в кучу у камина в доме Карен, смотрят очередную пачку видеокассет. По всей комнате валяются коробки из-под салфеток и маргарина, набитые алмазами, рубинами, золотом: слитки и украшения — все подряд. Пародия на богатство, на благосостояние.
Чем они занимаются между фильмами? Устраивают «финансовые войны», а именно — швыряют друг в друга золотые крюгеррэнды, большие рубины и тысячедолларовые банкноты; иногда делают бумажные самолетики из гравюр Энди Уорхола или Роя Лихтенштейна и соревнуются в меткости, запуская их в камин.
Как-то раз, во время затянувшейся паузы между фильмами, я, Джаред, появляюсь около их дома и, проскользнув к установленному Лайнусом генератору, выключаю его. Свет гаснет, что, естественно, вызывает недовольные возгласы у всей компании. И именно в этот миг я оказываюсь в их поле зрения — прямо за окном, на лужайке, световой шар. Первой замечает меня Венди, она же первой произносит мое имя:
— Джаред?
— Венди, это что такое? — спрашивает Меган.
— Это Джаред. Смотрите, он вернулся.
Все пристально следят за тем, как я пересекаю лужайку. На мне старая футбольная форма. Коричневый с белым — цвета нашей команды.
В полной тишине я плыву на высоте нескольких футов над землей, мерцая, как глубоководная рыба, как бледная, в дымке, луна, я приближаюсь к дому, а затем резким броском — словно за хитро переданным пасом — проношусь сквозь уцелевшую ячейку стеклянной двери и оказываюсь внутри. Я проплываю через комнату, не касаясь пола, словно качусь на ленте багажного транспортера в аэропорту, а потом прохожу сквозь противоположную стену. Гамильтон бежит туда, на парковку, но меня там нет.
Венди зажигает свечи, и вскоре я спускаюсь к ним сквозь потолок. Зависнув над камином, я говорю:
— Всем привет. Это я, Джаред. Мать вашу, я так рад всех вас видеть!
— Джаред, ты? — удивляется Карен.
— Привет, Карен. И всем здрасьте.
— Джаред, кто ты теперь? Где ты? У тебя все в порядке?
— Я призрак. И знаешь, я просто балдею. Жизнь тут — отпад. Ну прямо отель «Калифорния».
— Что ты здесь делаешь? — спрашивает Меган; теперь она узнала меня — по фотографии из школьного альбома.
— Я пришел, чтобы помочь вам, — говорю я, понемногу просачиваясь в толщу пола.
— Стой, подожди! — кричит Венди. — Не уходи!
Я уже наполовину под полом.
— Ребята, а пол-то у вас классный!
— Ты его как-то ощущаешь? — это, естественно, Лайнус.
— А какие они, небеса? — это Ричард.
— Что бывает, когда умрешь? — это Пэм.
— Эй, старик, покажи нам хоть фокус какой, что ли. — Гамильтон в своем репертуаре.
Над полом остается только моя голова.
— Ух ты! Ребята, это просто кайф. Рекомендую попробовать. Этот пол даст сто очков вперед любой Черил Андерсон, и к бабке не ходи.
— Джаред! — кричит Карен, и в ее голосе настоящая боль.
— Вы все, — говорю я, — птицы, родившиеся без крыльев; вы пчелы, опыляющие срезанные цветы. Но вы не стремайтесь, я скоро вернусь. Привыкайте к чудесам, чуваки.
На следующий день.
Ричард уже теряет терпение: Пэм с Гамильтоном «зависли» у дверцы мини-вэна и усиленно пропускают друг друга вперед.
— Только после вас, Барбара Хаттон.
— Нет уж, мистер Хефнер, только после вас.
— Для друзей я просто Хеф.
— Слушайте, вы, придурки, может, хватит? А ну, живо вытряхивайтесь из машины.
Они приехали на большую асфальтированную парковку перед универсамом. Кое-где вразнобой стоят машины, валяются ржавые магазинные тележки, попадаются на глаза и человеческие скелеты. Стеклянные двери магазина напоминают челюсти со снятыми протезами.
— Ладно, мисс Фу-ты-ну-ты, пора выпить.
— Гамильтон, ой, прости, Хеф. Давай-ка слазаем туда, возьмем что надо и по-быстрому назад. Идет?
— Согласен, Ричард, согласен.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83