Еще до конца июня Фокси заказала в оранжерее "Вое и сыновья" шесть розовых кустов и высадила их с торцовой стороны нового крыла, в замусоренную после строительства почву, чтобы выхаживать, как больных детей.
В июле кровельщики за пять дней заменили старую протекающую крышу новой, плоской. Старая ветхая веранда была уничтожена, и в гостиную хлынул солнечный свет. Стены гостиной, в которых были теперь заключены отопительные трубы, были затянуты металлической сетки и оштукатурены старым чехом из Лейстауна и его увечным племянником - последними штукатурами, еще сохранившимися к югу от Матера. Все эти работы, почти завершенные к августу, обошлись Кену Уитмену в одиннадцать тысяч долларов, из которых фирме Пайта пошло только две тысячи восемьсот, так что прибыль составила несколько жалких сотен. Остальное было потрачено на материалы, рабочих, умельцев Адамса и Камо, подрядчика, устанавливавшего новую систему отопления, поставки цемента. Работы по кухне - новое оборудование, трубы, шкафы, линолеум - обошлись в дополнительные три тысячи, так что Пайт, сочувствуя Уитмену (хотя тот не просил о сочувствии, так как понимал, что качество стоит денег, и только коротко кивал, соглашаясь с превращением своего дома в дом Фокси), занизил собственный гонорар. Все, а больше всех Галлахер, предрекали, что проект получится убыточным. Так и вышло.
Зато Пайт мог теперь наслаждаться зрелищем беременной Фокси, стоя читающей письмо и отбрасывающей на свежеоштукатуренную стену золотистую тень. Главное, он хотел доставить ей удовольствие своей работой. Каждое вносимое им изменение работало на общий замысел: ночами и в тягостные дневными часы, скучая по ней, он представлял, как ее охраняют расставленные им часовые: стальные колонны, растущие из прочного фундамента, девственные вертикальные поверхности, высокие двери, умело вставленные в закрепленные старые коробки, двойное окно в потолке, над ее спящей головой. Когда они находились врозь, он представлял ее неизменно уснувшей, бессознательно набирающейся к встрече с ним новых сил. Иногда он приезжал немного раньше и действительно заставал ее спящей. Море темнело под солнцем, вдали вибрировал от жары лейстаунский маяк. С изрытого мышами склона несло густым запахом сена. Перед калиткой торчали обрубки сирени. Ни одной машины у дома, кроме подержанного синего "плимута" хозяйки. Значит, рабочие разъехались.
Он приподнял алюминиевую щеколду, осмотрел незаконченную пристройку, заметил криво приколоченную доску, прошелся перед домом, где раньше громоздилась терраса, перешагивая через кучи мусора, лужи застывшего раствора, пыльные мешки из-под цемента, куски полиэтилена, изоляционной ваты, а потом постучался в боковую дверь, как будто выпирающую наружу от тишины внутри. Дом, тонущий в восхитительном запахе стружки, вибрировал от шагов Коттона, толстолапого кота. Животное блаженно разлеглось перед гостем, предвкушая, что его возьмут на руки.
Фокси была наверху. Пайт решил разбудить ее медленно, поэтому двинулся по незаконченным комнатам, проверяя карманным ножом стыки, открывая и закрывая дверцы стенных шкафов, снабженные магнитными защелками. Скоро у него над головой послышались шаги, еще тяжелее кошачьих. Пайт в ярости уставился на трубы под временно зависшей в воздухе старой раковиной. Фокси уже стояла с ним рядом - в купальном халате поверх комбинации, заспанная, с влажными волосами в том месте, где голова недавно касалась подушки.
- Они предупредили, что скоро вернутся.
- А я стою и гадаю, почему они сбежали.
- Они мне все объяснили. Погодите-ка... Прокладка?
- Водопроводчики - погибель нашего дела. Водопроводчики и каменщики.
- Тоже вымирающая порода?
- Даже вымирая, они не начинают торопиться. Представляю, как вам с Кеном надоело жить на свалке.
- Ничего, Кена днем не бывает дома, а мне даже нравится1 мне весь день приносят гостинцы. Сидим с Адамсом и Камо и беседуем о добрых старых деньках в Тарбоксе.
- Какие еще добрые старые деньки?
- Портовый городок, сами понимаете... Хотите освежиться? Я проснулась с чудовищной жаждой. Могу сделать лимонад. Добавить холодной воды - и напиток готов.
- Мне придется поехать в контору и устроить разнос водопроводчикам.
- Они обещали вернуться и пустить горячую воду. Не возражаете против розового?
- Розовый лимонад - мой любимый. Его делала моя мать. Из клубники.
- Адаме и Комо говорят, что в добрые старые деньки по улице Божества ходил трамвай. Из трамвая высаживались десанты пьянчуг - здесь было единственное между Бостоном и Плимутом место, где не действовал "сухой закон".
- Какая смешная штука - трамвай! Туда-сюда, туда-сюда...
- Меня в трамваях тошнило. В них всегда была страшная вонь. А кондуктор курил сигару.
- Что вы хотите сделать на месте террасы? Лужайку, внутренний дворик?
- Я бы поставила беседку, увитую виноградом. Что тут смешного?
- Так вы снова лишитесь света и вида.
- Вид вызывает у меня скуку. Это Кен сходит с ума от видов. Вечно смотрит вдаль! Сейчас я вам расскажу про беседки...
- Пожалуйста.
- Я еще была девчонкой. Как-то летом, как раз перед Перл-Харбором, моим родителям захотелось отдохнуть от Бетесды. Они сняли на месяц дом в Вирджинии, а там была огромная увитая виноградом беседка на кирпичном цоколе, по которому ползали муравьи. Сколько мне было лет в сорок первом году? Семь... Извините, обычно я не так болтлива.
- Знаю.
- Помню, побеги винограда складывались в буквы. - Она составила пальцами букву "А". - Я хотела собрать весь алфавит, от А до Z.
- И как, получилось?
- Я дошла только до D. Не могла найти приличную "Е", и все тут! Казалось бы, при таком количестве побегов должна была найтись приличная "Е", но не тут-то было!
- Надо было сразу перейти к "F".
- Суеверие мешало. Просто рука не поднималась. Я все время себя одергивала.
Пайт поморщился. Лимонад был кисловат.
- Теперь люди все меньше себя одергивают и все больше себе позволяют. А жаль!
- Как печально звучит! А я об этом совсем не жалею. Беременность превратила меня в тупицу. Посмотрите на меня: стою перед вами в халате - и хоть бы что! Мне даже нравится. - У нее были очень бледные, обескровленные губы. - Хотите, открою секрет?
- Лучше не открывайте. Лучше скажите, в какой оттенок белого цвета хотите выкрасить деревянные детали в гостиной. Просто белый, блестящий, слоновая кость, яичная скорлупа?
- Ничего, мой секрет вполне невинен. Я несколько лет хотела забеременеть, хотела и боялась. Дело не в страхе за фигуру - я слишком костлявая, чтобы об этом беспокоиться, а в том, что я буду смущать своим видом других. Я несколько месяцев молчала и никому не говорила, кроме Би Герин.
- Ничего, она всем разболтала.
- Знаю. Очень хорошо.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89
В июле кровельщики за пять дней заменили старую протекающую крышу новой, плоской. Старая ветхая веранда была уничтожена, и в гостиную хлынул солнечный свет. Стены гостиной, в которых были теперь заключены отопительные трубы, были затянуты металлической сетки и оштукатурены старым чехом из Лейстауна и его увечным племянником - последними штукатурами, еще сохранившимися к югу от Матера. Все эти работы, почти завершенные к августу, обошлись Кену Уитмену в одиннадцать тысяч долларов, из которых фирме Пайта пошло только две тысячи восемьсот, так что прибыль составила несколько жалких сотен. Остальное было потрачено на материалы, рабочих, умельцев Адамса и Камо, подрядчика, устанавливавшего новую систему отопления, поставки цемента. Работы по кухне - новое оборудование, трубы, шкафы, линолеум - обошлись в дополнительные три тысячи, так что Пайт, сочувствуя Уитмену (хотя тот не просил о сочувствии, так как понимал, что качество стоит денег, и только коротко кивал, соглашаясь с превращением своего дома в дом Фокси), занизил собственный гонорар. Все, а больше всех Галлахер, предрекали, что проект получится убыточным. Так и вышло.
Зато Пайт мог теперь наслаждаться зрелищем беременной Фокси, стоя читающей письмо и отбрасывающей на свежеоштукатуренную стену золотистую тень. Главное, он хотел доставить ей удовольствие своей работой. Каждое вносимое им изменение работало на общий замысел: ночами и в тягостные дневными часы, скучая по ней, он представлял, как ее охраняют расставленные им часовые: стальные колонны, растущие из прочного фундамента, девственные вертикальные поверхности, высокие двери, умело вставленные в закрепленные старые коробки, двойное окно в потолке, над ее спящей головой. Когда они находились врозь, он представлял ее неизменно уснувшей, бессознательно набирающейся к встрече с ним новых сил. Иногда он приезжал немного раньше и действительно заставал ее спящей. Море темнело под солнцем, вдали вибрировал от жары лейстаунский маяк. С изрытого мышами склона несло густым запахом сена. Перед калиткой торчали обрубки сирени. Ни одной машины у дома, кроме подержанного синего "плимута" хозяйки. Значит, рабочие разъехались.
Он приподнял алюминиевую щеколду, осмотрел незаконченную пристройку, заметил криво приколоченную доску, прошелся перед домом, где раньше громоздилась терраса, перешагивая через кучи мусора, лужи застывшего раствора, пыльные мешки из-под цемента, куски полиэтилена, изоляционной ваты, а потом постучался в боковую дверь, как будто выпирающую наружу от тишины внутри. Дом, тонущий в восхитительном запахе стружки, вибрировал от шагов Коттона, толстолапого кота. Животное блаженно разлеглось перед гостем, предвкушая, что его возьмут на руки.
Фокси была наверху. Пайт решил разбудить ее медленно, поэтому двинулся по незаконченным комнатам, проверяя карманным ножом стыки, открывая и закрывая дверцы стенных шкафов, снабженные магнитными защелками. Скоро у него над головой послышались шаги, еще тяжелее кошачьих. Пайт в ярости уставился на трубы под временно зависшей в воздухе старой раковиной. Фокси уже стояла с ним рядом - в купальном халате поверх комбинации, заспанная, с влажными волосами в том месте, где голова недавно касалась подушки.
- Они предупредили, что скоро вернутся.
- А я стою и гадаю, почему они сбежали.
- Они мне все объяснили. Погодите-ка... Прокладка?
- Водопроводчики - погибель нашего дела. Водопроводчики и каменщики.
- Тоже вымирающая порода?
- Даже вымирая, они не начинают торопиться. Представляю, как вам с Кеном надоело жить на свалке.
- Ничего, Кена днем не бывает дома, а мне даже нравится1 мне весь день приносят гостинцы. Сидим с Адамсом и Камо и беседуем о добрых старых деньках в Тарбоксе.
- Какие еще добрые старые деньки?
- Портовый городок, сами понимаете... Хотите освежиться? Я проснулась с чудовищной жаждой. Могу сделать лимонад. Добавить холодной воды - и напиток готов.
- Мне придется поехать в контору и устроить разнос водопроводчикам.
- Они обещали вернуться и пустить горячую воду. Не возражаете против розового?
- Розовый лимонад - мой любимый. Его делала моя мать. Из клубники.
- Адаме и Комо говорят, что в добрые старые деньки по улице Божества ходил трамвай. Из трамвая высаживались десанты пьянчуг - здесь было единственное между Бостоном и Плимутом место, где не действовал "сухой закон".
- Какая смешная штука - трамвай! Туда-сюда, туда-сюда...
- Меня в трамваях тошнило. В них всегда была страшная вонь. А кондуктор курил сигару.
- Что вы хотите сделать на месте террасы? Лужайку, внутренний дворик?
- Я бы поставила беседку, увитую виноградом. Что тут смешного?
- Так вы снова лишитесь света и вида.
- Вид вызывает у меня скуку. Это Кен сходит с ума от видов. Вечно смотрит вдаль! Сейчас я вам расскажу про беседки...
- Пожалуйста.
- Я еще была девчонкой. Как-то летом, как раз перед Перл-Харбором, моим родителям захотелось отдохнуть от Бетесды. Они сняли на месяц дом в Вирджинии, а там была огромная увитая виноградом беседка на кирпичном цоколе, по которому ползали муравьи. Сколько мне было лет в сорок первом году? Семь... Извините, обычно я не так болтлива.
- Знаю.
- Помню, побеги винограда складывались в буквы. - Она составила пальцами букву "А". - Я хотела собрать весь алфавит, от А до Z.
- И как, получилось?
- Я дошла только до D. Не могла найти приличную "Е", и все тут! Казалось бы, при таком количестве побегов должна была найтись приличная "Е", но не тут-то было!
- Надо было сразу перейти к "F".
- Суеверие мешало. Просто рука не поднималась. Я все время себя одергивала.
Пайт поморщился. Лимонад был кисловат.
- Теперь люди все меньше себя одергивают и все больше себе позволяют. А жаль!
- Как печально звучит! А я об этом совсем не жалею. Беременность превратила меня в тупицу. Посмотрите на меня: стою перед вами в халате - и хоть бы что! Мне даже нравится. - У нее были очень бледные, обескровленные губы. - Хотите, открою секрет?
- Лучше не открывайте. Лучше скажите, в какой оттенок белого цвета хотите выкрасить деревянные детали в гостиной. Просто белый, блестящий, слоновая кость, яичная скорлупа?
- Ничего, мой секрет вполне невинен. Я несколько лет хотела забеременеть, хотела и боялась. Дело не в страхе за фигуру - я слишком костлявая, чтобы об этом беспокоиться, а в том, что я буду смущать своим видом других. Я несколько месяцев молчала и никому не говорила, кроме Би Герин.
- Ничего, она всем разболтала.
- Знаю. Очень хорошо.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89