Кое-какие перемены в Марсии Гарольд все же замечал. Они познакомились как-то летом на Лонг-Айленде и следующим летом поженились, после чего все пошло отменно, примерно так, как и предполагалось. Обоим было около двадцати пяти лет, оба слыли холодными интеллектуалами. Они обнаружили друг в друге чувственность, но сделали главной чертой своего брака спокойствие. Они никогда не ссорились прилюдно и почти никогда - оставаясь наедине. Один всегда ожидал от другого тонкого понимания механизма их союза и соответствующей настройки. Он прощал себе девушек по вызову как способ соблюдать гигиену; он пользовался ими, как таблетками аспирина для снятия головной боли, которые тоже принимал тайком от Марсии, запираясь в ванной. Неверность со стороны Марсии не исключалась, но только как форма заботы о нем, способ уберечь его от неприятностей. Когда он на ней женился, большинство его друзей уже были женаты. Он забрал ее из среднеатлантического "света" с его невыносимой чопорностью и с тех пор не сомневался, что она навсегда останется его собственностью.
Она с улыбкой подняла бокал с мартини дрожащими пальцами; серьги тоже подрагивали. Он пригубил восхитительно холодную жидкость.
Они были чуть старше большинства своих друзей в Тарбоксе, хотя выглядели не хуже их: Гарольду было 38 лет, Марсии - 36. В последнее время она действительно проявляла больше изобретательности и нежности. Вместе с участком земли и старым летним коттеджем, который пришлось разобрать, им досталась дощатая дорожка вдоль пляжа, каждую весну нуждавшаяся в починке. Дорожка вела к приливному руслу, слишком узкому для катеров. В прилив здесь, среди тростника, вода была гораздо теплее, чем в море, поэтому именно здесь купались они, их друзья, их дети и дети их друзей. Этим летом Марсия завела привычку, уложив спать детей, приглашать Гарольда поплавать перед сном голышом. Они шли, залитые лунным светом, по скошенной травке, потом сходили с заплаток своей дорожки, похожих на клавиши гигантского пианино, чтобы снять на шатких мостках одежду и опасливо постоять, ежась и покрываясь гусиной кожей, на щадящем летнем воздухе, прежде чем погрузиться в черную неподвижную заводь, окаймленную тростником. Он наблюдал в воде груди жены, раскинутые руки, лицо в черной рамке волос. Вода мгновенно освобождала от городской мерзости. Первая в жизни любовь - ко всему простому и естественному - возвращала ему молодость. Иногда мимо них медленно проплывал железный гиппопотам - катер, шарящий по берегу прожектором; супруги прятались от света под мостками, в вонючей грязи.
Потом, на берегу, Гарольд и Марсия вытирали друг друга. Она вытирала ему даже член, удивляясь, какой невинной частью тела, а не агрессивным живым существом, паразитирующем на теле, он сейчас кажется. Когда она бежала впереди, прижимая к груди одежду, ягодицы задорно плясали в лунном свете. Если после этого они занимались в постели любовью, прижимаясь друг к другу солеными телами, не боясь мокрых волос, то она хвалила его за удаль и опытность ("Какой ты сильный!" "Как хорошо ты меня знаешь!"), словно появился объект для сравнения, робкий и неумелый. В ее крике "люблю тебя!" словно присутствовала тень другого, подразумевалось недопроизнесенное "но..."
На следующем ленче Джанет оказалось нечего сказать, и она стала жаловаться на надоедливые звонки Марсии, постоянно предлагающей что-нибудь предпринять вместе: поплавать, поиграть в теннис, сходить на собрание какого-нибудь общества. Она даже пыталась заинтересовать Джанет деятельностью тарбокского комитета по борьбе с дискриминацией при найме жилья, организованного Айрин Солц и Бернадетт Онг.
"Я ей сказала: "Да ведь в городе нет ни одного негра!" "В том-то и дело, - отвечает. - Мы обделены культурно, наши дети не знают, что такое негры". "Разве они не смотрят телевизор? - спрашиваю. - Да и вообще, разве это не жестокость по отношению к негру - притащить его сюда только для того, чтобы на него таращились наши детишки? Пусть лучше подсматривают за Онгами после захода солнца". Вернее, я выразилась не так резко, Бернадетт мне очень симпатична, но весь этот комитет - сплошное чванство. Раз такие комитеты есть в других городках, значит, и у нас должен быть!"
Джанет казалась Гарольду старой, хотя на самом деле она была на несколько лет моложе его, он усматривал у нее двойной подбородок и склонность к склоке. Зачем цепляться к Марсии за ее невинное стадное чувство, понятное стремление сделать что-то полезное? Он поменял тему.
- О чем это ты болтала с Пайтом у Торнов? Ее ротик сердечком изобразил неудовольствие.
- Он рассказывал, что жена его ни в грош не ставит. Он твердит это всем женщинам.
- Кроме Марсии.
- Просто она от тебя это скрывает. Пайта так и подмывает пуститься во все тяжкие. Не знаю, что его останавливает. Джорджина, например, готова хоть сейчас.
До чего увлекательно увидеть друзей в совершенно новом свете!
- А Фредди Торн? - спросил он осторожно. Его давно интересовало, не спит ли Джанет с Фредди.
- Мы с Фредди друзья, - ответила Джанет. - Он понимает женщин.
- И это все?
- Мне больше нечего сказать. Мы с ним не спим. Фредди мне нравится: он совершенно безобидный. Почему вы, мужчины, так на него злы?
- Потому что вы, женщины, слишком к нему добры. Удивляясь собственной ревности, Гарольд разглядывал
свои пальцы, лежащие на скатерти параллельно приборам.
- Думаешь, Хейнема разведутся? - спросил он. Ему нравилась Анджела, одна из немногих женщин в городке, говорившая с ним на одном языке, нравилась ее робость, идущая от стремления к совершенству, ее заботливость во время их встреч летними вечерами. Анджеле симпатизировали все.
- Никогда! - отрезала Джанет. - Пайт такой ручной! Его совесть замучит. Лучше он заведет трех любовниц и будет охотиться за свободными задницами. Анджела опасна: она отпускает своего мужчину на вольный выпас и создает проблемы другим женщинам. Пайт может быть очень обаятельным.
- Ты говоришь со знанием дела. Elle qul saif.
- Попытки были, но ничего серьезного. Он, кроме всего прочего, еще и робок.
- Бедный Пайт! - почему-то вымолвил Гарольд. Джанет согласно кивнула.
В ближайший уик-энд, после вечеринки, когда оба были пьяны, он спросил Марсию:
- Ты меня любишь?
- Я тебя люблю, Гарольд, но, только не сегодня, прошу! Мы оба слишком пьяные и сонные. Давай лучше завтра. - Назавтра было воскресенье.
- Я не собирался заниматься любовью. Честно, apres douze am tres heureuses**, тебе со мной не скучно? Ты не думаешь о том, как тебе было бы с другими мужчинами?
- Разве что немножечко, подсознательно.
На ней была полупрозрачная ночная сорочка цвета хурмы. Она по-обезьяньи запрыгнула в постель. Это требовало проворства из-за высоты кровати.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89