— промелькнула в голове веселенькая, как похоронный марш, мысль. — Не привидение, а какая-то кукушка из часов, честное слово!»
.А он стоял в каких-нибудь пяти метрах от меня — и прикрывал поднятым воротником плаща нижнюю часть лица. Человек в сером ждал меня и, похоже, знал мои планы на три хода вперед! На руках его были темные кожаные перчатки.
В первую секунду я подумала о том, что от него как-то подозрительно дешево для посланца Сатаны пахнет туалетной водой «Доллар», во вторую —,о том, что я все-таки потеряю сознание. А в следующий миг мне помогли это сделать, плотно прижав к лицу тряпку, пропитанную эфиром…
Второе за последние три дня воскрешение было еще менее приятным, чем первое. Все-таки естественный обморок подразумевает нормальное во становление жизненных функций. А сейчас голова моя просто раскалывалась на тысячу мелких кусочков, во рту было сухо и отчего-то сладко, все мышцы и кости невыносимо ломило. Примерно что-то в этом духе я уже ощущала однажды, когда отходила от наркоза после лечения зубов. Но тогда неповоротливый язык нащупывал во рту новенькие, гладкие пломбы, и душеньку мою, вернувшуюся с заоблачных высот, переполняло тихое мещанское счастье. Теперь же особых причин для радости не наблюдалось.
Надо мной был обычный низкий потолок салона автомобиля, подо мной — обитое зеленой кожей сиденье, а на мне — ничего, кроме трусов и старого черного бюстгальтера. И это при том, что печка в машине не работала, а погода стояла далеко не летняя! Мои ноги, густо покрытые гусиной кожей, подергивались конвульсивно, как лапки умирающего бройлерного цыпленка. Синюшные руки выглядели сейчас наверняка не многим лучше отрубленных конечностей Вадима Петровича. К счастью, нигде ничего не болело, и это оставляло надежду на то, что меня просто раздели.
Осторожно-осторожно, боясь сделать неловкое движение и нечаянно зашуметь, я приподнялась на локтях и огляделась. Кроме меня, в машине никого не было — ни на водительском месте, ни на переднем пассажирском сиденье. За окнами шумел какой-то сумрачный парк, костлявые ветви черных Деревьев покачивались на фоне фиолетового неба. Жутковатым недвижным пятном на смерзшейся земле лежал свет включенных фар, в пепельнице еще Дымилась недокуренная сигарета. Казалось, что люди покинули этот «Летучий голландец» на колесах в Омовение ока, не успев толком ни удивиться, ни пугаться…
Я за последние дни тоже разучилась и удивляться и пугаться, как цивилизованная женщина, и будь у меня с собой парочка осиновых кольев, литра два святой воды или хотя бы связка чеснока, немедленно начала бы готовиться к обороне. Но, кроме нижнего белья, в моем распоряжении ничего не имелось, поэтому оставалось одно — бежать! С диким остервенением я принялась дергать все ручки по очереди и, как ни странно, достигла успеха. Три дверцы оказались заперты, а одна — та, к которой я лежала ногами, — открыта!
Жалобное «ай» поневоле вырвалось из моего горла, когда босые ступни коснулись заледеневший земли. Левую икру тут же свело такой сильной судорогой, что пальцы на ноге болезненно скрючились. Но времени на стоны и восстановительный массаж не было: нечто, именуемое «инстинктом самосохранения», настойчиво пихало меня в спину и зудело: «Беги! Беги! Беги!» Я еще как-то отстраненно успела подумать, что этот самый инстинкт ,даже лабораторную крысу заставляет до последней секунды цепляться за свое жалкое подобие жизни, и вдруг увидела буквально в пяти метрах перед собой темную бетонную стену! А в стене — маленькую деревянную дверь!
Вполне возможно, это были задворки какого-нибудь Дома культуры, из тех, что в изобилии разбросаны по московским паркам. Стремительно переполнившись неистовой любовью к Домам культуры и страстной надеждой на то, что замок не заперт, я бросилась вперед. Пару раз ударила в дверь плечом, еще пару раз — бедром, потом догадалась потянуть ее на себя и — о чудо! — она открылась. В черных трусах и лифчике, похожая, вероятно, на сбежавшую пациентку психдиспансера, я ввалилась в какую-то каморку. Здесь было темно и почти так же холодно, как на улице, вдоль стен стояли унылые швабры и перевернутые ведра. А на полу лежала тоненькая полоска света! Она выбивалась из-под еще одной двери, ведущей, вероятно, в служебное помещение.
Терять мне было нечего. А в душе теплилась шизофреническая надежда на то, что Человек в сером, согласно своему привиденческому статусу, не выползет на яркий свет. Поэтому я, не долго думая, налегла и на эту дверь и… Если вы полагаете, что меня опять угораздило нарваться на этого урода, то сильно заблуждаетесь! И я до сих пор не могу с уверенностью ответить, что было предпочтительнее: встреча с «призраком» или то, что произошло на самом деле…
Когда .к моим глазам, ослепленным поначалу ярким светом, вернулась способность видеть, то… Впрочем, нет! Прежде чем мои зрительные нервы подали в мозг отчаянный сигнал тревоги, ноздри защипал резкий запах аммиака. Я разлепила дрожащие веки и с ужасом поняла, что нахожусь в мужском туалете!
— Ой! — с каким-то дамским испугом проверещал маленький лысоватый шатен, стоящий у писсуара.
— Ото! — радостным басовитым эхом отозвался здоровенный бугай, так и не успевший до конца застегнуть ширинку.
— Женщина! — со значением и священным ужасом заключила голова, высунувшаяся из кабинки.
— Извините, я не туда попала! — глупо пролепетала я, пытаясь одновременно прикрыть грудь, ноги, живот и лицо.
— Да отчего же! — притворно и добродушно обиделся бугай. — Вы не стесняйтесь, девушка, проходите! Чего вы, право слово, как в гостях!
И тут на пороге нарисовалась низкорослая тетушка в белом халате и со шваброй в руках. Ее появление почему-то не было встречено таким бурным энтузиазмом со стороны мужчин, зато тетушка отреагировала , на меня более чем отрицательно.
— Ах ты, шалава! — завопила она яростно, замахнувшись шваброй, как Чингачгук копьем. — Это же ты как сюда пролезла?! Вот зараза, а! Нигде от вас покою нет!
Видимо, по неведомой причине шалавы донимали ее с постоянством июльских комаров.
— Вот я сейчас милицию-то приглашу, узнаешь, как сюда таскаться!
— Не надо милицию. — Я вжалась спиной в кафельную стену. — Я случайно сюда попала! Честное слово, случайно! Меня привезли на машине…
— Ага! На «мерседесе»! На шестисотом! И к туалету подкинули!.. Надо же, путана валютная выискалась!
— Да поймите же, никакая я не путана!
— Конечно же она из миссии Святой Терезы! — все так же весело и миролюбиво вмешался в разговор бугай. — Не видите разве? Просто платочек белый дома забыла… Давайте отпустим девушку.
— Отпустим, как же! Добрый какой нашелся! У меня тут — не дом свиданий… — с будуарами!
Слово «будуары» тетушка со шваброй выкрикнула с таким невыразимым презрением, как будто именно оно было источником и оплотом разврата.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97
.А он стоял в каких-нибудь пяти метрах от меня — и прикрывал поднятым воротником плаща нижнюю часть лица. Человек в сером ждал меня и, похоже, знал мои планы на три хода вперед! На руках его были темные кожаные перчатки.
В первую секунду я подумала о том, что от него как-то подозрительно дешево для посланца Сатаны пахнет туалетной водой «Доллар», во вторую —,о том, что я все-таки потеряю сознание. А в следующий миг мне помогли это сделать, плотно прижав к лицу тряпку, пропитанную эфиром…
Второе за последние три дня воскрешение было еще менее приятным, чем первое. Все-таки естественный обморок подразумевает нормальное во становление жизненных функций. А сейчас голова моя просто раскалывалась на тысячу мелких кусочков, во рту было сухо и отчего-то сладко, все мышцы и кости невыносимо ломило. Примерно что-то в этом духе я уже ощущала однажды, когда отходила от наркоза после лечения зубов. Но тогда неповоротливый язык нащупывал во рту новенькие, гладкие пломбы, и душеньку мою, вернувшуюся с заоблачных высот, переполняло тихое мещанское счастье. Теперь же особых причин для радости не наблюдалось.
Надо мной был обычный низкий потолок салона автомобиля, подо мной — обитое зеленой кожей сиденье, а на мне — ничего, кроме трусов и старого черного бюстгальтера. И это при том, что печка в машине не работала, а погода стояла далеко не летняя! Мои ноги, густо покрытые гусиной кожей, подергивались конвульсивно, как лапки умирающего бройлерного цыпленка. Синюшные руки выглядели сейчас наверняка не многим лучше отрубленных конечностей Вадима Петровича. К счастью, нигде ничего не болело, и это оставляло надежду на то, что меня просто раздели.
Осторожно-осторожно, боясь сделать неловкое движение и нечаянно зашуметь, я приподнялась на локтях и огляделась. Кроме меня, в машине никого не было — ни на водительском месте, ни на переднем пассажирском сиденье. За окнами шумел какой-то сумрачный парк, костлявые ветви черных Деревьев покачивались на фоне фиолетового неба. Жутковатым недвижным пятном на смерзшейся земле лежал свет включенных фар, в пепельнице еще Дымилась недокуренная сигарета. Казалось, что люди покинули этот «Летучий голландец» на колесах в Омовение ока, не успев толком ни удивиться, ни пугаться…
Я за последние дни тоже разучилась и удивляться и пугаться, как цивилизованная женщина, и будь у меня с собой парочка осиновых кольев, литра два святой воды или хотя бы связка чеснока, немедленно начала бы готовиться к обороне. Но, кроме нижнего белья, в моем распоряжении ничего не имелось, поэтому оставалось одно — бежать! С диким остервенением я принялась дергать все ручки по очереди и, как ни странно, достигла успеха. Три дверцы оказались заперты, а одна — та, к которой я лежала ногами, — открыта!
Жалобное «ай» поневоле вырвалось из моего горла, когда босые ступни коснулись заледеневший земли. Левую икру тут же свело такой сильной судорогой, что пальцы на ноге болезненно скрючились. Но времени на стоны и восстановительный массаж не было: нечто, именуемое «инстинктом самосохранения», настойчиво пихало меня в спину и зудело: «Беги! Беги! Беги!» Я еще как-то отстраненно успела подумать, что этот самый инстинкт ,даже лабораторную крысу заставляет до последней секунды цепляться за свое жалкое подобие жизни, и вдруг увидела буквально в пяти метрах перед собой темную бетонную стену! А в стене — маленькую деревянную дверь!
Вполне возможно, это были задворки какого-нибудь Дома культуры, из тех, что в изобилии разбросаны по московским паркам. Стремительно переполнившись неистовой любовью к Домам культуры и страстной надеждой на то, что замок не заперт, я бросилась вперед. Пару раз ударила в дверь плечом, еще пару раз — бедром, потом догадалась потянуть ее на себя и — о чудо! — она открылась. В черных трусах и лифчике, похожая, вероятно, на сбежавшую пациентку психдиспансера, я ввалилась в какую-то каморку. Здесь было темно и почти так же холодно, как на улице, вдоль стен стояли унылые швабры и перевернутые ведра. А на полу лежала тоненькая полоска света! Она выбивалась из-под еще одной двери, ведущей, вероятно, в служебное помещение.
Терять мне было нечего. А в душе теплилась шизофреническая надежда на то, что Человек в сером, согласно своему привиденческому статусу, не выползет на яркий свет. Поэтому я, не долго думая, налегла и на эту дверь и… Если вы полагаете, что меня опять угораздило нарваться на этого урода, то сильно заблуждаетесь! И я до сих пор не могу с уверенностью ответить, что было предпочтительнее: встреча с «призраком» или то, что произошло на самом деле…
Когда .к моим глазам, ослепленным поначалу ярким светом, вернулась способность видеть, то… Впрочем, нет! Прежде чем мои зрительные нервы подали в мозг отчаянный сигнал тревоги, ноздри защипал резкий запах аммиака. Я разлепила дрожащие веки и с ужасом поняла, что нахожусь в мужском туалете!
— Ой! — с каким-то дамским испугом проверещал маленький лысоватый шатен, стоящий у писсуара.
— Ото! — радостным басовитым эхом отозвался здоровенный бугай, так и не успевший до конца застегнуть ширинку.
— Женщина! — со значением и священным ужасом заключила голова, высунувшаяся из кабинки.
— Извините, я не туда попала! — глупо пролепетала я, пытаясь одновременно прикрыть грудь, ноги, живот и лицо.
— Да отчего же! — притворно и добродушно обиделся бугай. — Вы не стесняйтесь, девушка, проходите! Чего вы, право слово, как в гостях!
И тут на пороге нарисовалась низкорослая тетушка в белом халате и со шваброй в руках. Ее появление почему-то не было встречено таким бурным энтузиазмом со стороны мужчин, зато тетушка отреагировала , на меня более чем отрицательно.
— Ах ты, шалава! — завопила она яростно, замахнувшись шваброй, как Чингачгук копьем. — Это же ты как сюда пролезла?! Вот зараза, а! Нигде от вас покою нет!
Видимо, по неведомой причине шалавы донимали ее с постоянством июльских комаров.
— Вот я сейчас милицию-то приглашу, узнаешь, как сюда таскаться!
— Не надо милицию. — Я вжалась спиной в кафельную стену. — Я случайно сюда попала! Честное слово, случайно! Меня привезли на машине…
— Ага! На «мерседесе»! На шестисотом! И к туалету подкинули!.. Надо же, путана валютная выискалась!
— Да поймите же, никакая я не путана!
— Конечно же она из миссии Святой Терезы! — все так же весело и миролюбиво вмешался в разговор бугай. — Не видите разве? Просто платочек белый дома забыла… Давайте отпустим девушку.
— Отпустим, как же! Добрый какой нашелся! У меня тут — не дом свиданий… — с будуарами!
Слово «будуары» тетушка со шваброй выкрикнула с таким невыразимым презрением, как будто именно оно было источником и оплотом разврата.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97