– То есть как в Париже?.. Графиня не приезжала в Люсьенн?
– Нет, сударь, она прислала Замора.
– Зачем?
– Чтобы встретить короля.
– Ага! – вскричал король. – Тебе доверяют меня встречать? Прелестно! Я – в обществе Замора. Вот спасибо, графиня, большое спасибо!
Раздосадованный король поднялся.
– Нет, нет, – возразил негритенок, – король не будет в обществе Замора.
– Почему?
– Потому что Замор уезжает.
– Куда?
– В Париж.
– Так я остаюсь в одиночестве? Еще лучше! А зачем ты едешь в Париж?
– Я должен найти хозяйку и передать ей, что король прибыл в Люсьенн.
– Графиня поручила тебе сказать мне это?
– Да, сударь.
– А она не сказала, чем мне заняться в ожидании ее приезда?
– Она сказала, что ты можешь поспать. «Должно быть, она скоро будет здесь, – подумал король. – Вероятно, приготовила какой-нибудь сюрприз». Он сказал Замору:
– Скорее отправляйся и привези сюда графиню… Как, кстати, ты собираешься ехать?
– Верхом на большом белом коне под красным чепраком.
– Сколько же времени понадобится большому белому коню, чтобы довезти тебя до Парижа?
– Не знаю, – отвечал негритенок, – конь скачет быстро, быстро, быстро. Замор любит быструю езду.
– Будем считать, что мне повезло, раз Замор любит быструю езду.
Он пошел к окну посмотреть, как поедет Замор. Огромный лакей подсадил негритенка на исполинского коня, и он поскакал галопом с бесстрашием, свойственным только детям.
Оставшись в одиночестве, король спросил лакея, что нового в Люсьенн.
– Здесь сейчас господин Буше расписывает большой кабинет ее сиятельства.
– А, Буше! Так он здесь! – с удовлетворением воскликнул король. – Где он, ты говоришь?
– Во флигеле, в кабинете. Ваше величество желает, чтобы я проводил его к господину Буше?
– Нет, нет, – отвечал король, – я, пожалуй, пойду взгляну на карпов. Дай мне нож.
– Нож, сир?
– Да, и большой хлебец.
Лакей вернулся, неся блюдо японского фарфора, на котором лежал большой хлебец, а в него был воткнут длинный острый нож.
Король знаком приказал лакею следовать за ним и направился к пруду.
Его величество любил семейную традицию – кормить карпов – и свято ее соблюдал.
Людовик XV уселся на скамейку из пористой платины; отсюда открывался чудесный вид.
Он окинул взором озеро, окаймленное лугом: на том берегу меж двух холмов затерялась деревушка. Один из холмов, густо поросший мхом, тот, что поднимался на западе, круто вздымался ввысь. Соломенные крыши домишек, живописно разбросанных по склону холма, были похожи на детские игрушки, которые уложены в коробку, устланную листьями папоротника.
Вдали виднелись скалистые вершины горы Сен-Жермен с крутыми подъемами и заросшими густым лесом террасами, а еще дальше синели холмы Саннуа и Кормей, тянувшиеся к розовато-серым небесам, словно медным куполом накрывавшими местность.
Небо хмурилось, нежная луговая зелень потемнела. Неподвижная тяжелая водная гладь временами колыхалась, когда из сине-зеленых глубин поднималась, подобно серебристой молнии, огромная рыба, чтобы схватить водомерку, переставлявшую свои длинные ноги по зеркальной поверхности пруда.
По воде разбегались круги, и водная гладь становилась муаровой.
К самому берегу бесшумно подплывали не пуганные ни человеком, ни зверем рыбы, чтобы полакомиться клевером, душистые головки которого клонились к воде; можно было даже заглянуть в большие неподвижные глаза рыб, бессмысленно таращившиеся на серых ящерок и резвившихся в тростнике лягушек.
Король от нечего делать несколько раз обвел взглядом открывавшийся перед ним вид, не упустив ни одной подробности, пересчитал дома деревни, которые мог разглядеть. Потом взял хлебец со стоявшей рядом с ним тарелки и стал резать его на крупные ломти.
Карпы услыхали хруст разрезаемой корки. Они уже привыкли к этому звуку, означавшему приближение обеда, и близко подплыли к его величеству в надежде получить от него привычную еду. Они точно так же поспешили бы и к лакею, однако король вообразил, что рыбы таким образом выражают ему свою преданность.
Он бросал один за другим куски хлеба, куски сначала исчезали в воде, а потом всплывали на поверхность; карпы жадно набрасывались на набухший в воде хлеб, стремительно разрывали его на мелкие кусочки, и он в одно мгновение исчезал из виду.
Было и в самом деле довольно забавно наблюдать за тем, как невидимые рыбы гоняли по поверхности корку, вырывая ее Друг у друга до тех пор, пока она не попадала в чью-нибудь пасть.
Король около получаса терпеливо крошил хлеб, довольный хорошим аппетитом карпов.
Наконец ему наскучило это занятие, и он вспомнил о г-не Буше, второй достопримечательности замка: разумеется, это было не столь захватывающее развлечение, как карпы, но за городом выбор небогат, и привередничать не было возможности.
Людовик XV направился к флигелю. Буше был предупрежден. Продолжая рисовать, вернее, притворяясь, что поглощен своим занятием, он следил взглядом за его величеством. Живописец видел, как король направился к флигелю; он обрадовался, поправил манишку и вскарабкался на лестницу, так как ему посоветовали сделать вид, будто он понятия не имеет о прибытии короля в Люсьенн. Он услыхал, как скрипнул паркет под ногой государя, и принялся старательно выписывать пухлого амура, крадущего розу у молодой пастушки, затянутой в корсет из голубого атласа, в соломенной шляпе. Рука живописца дрожала, сердце колотилось.
Людовик XV остановился на пороге.
– А, господин Буше, как у вас сильно пахнет скипидаром! – заметил он и пошел дальше.
Бедный Буше не мог ожидать, что король ничего не смыслит в живописи; он приготовился совсем к другим комплиментам, поэтому едва не свалился с лестницы.
Он медленно спустился и вышел со слезами на глазах, даже не очистив палитры и не промыв кистей, чего с ним обычно никогда не случалось.
Его величество вынул часы. Они показывали семь.
Людовик XV возвратился в комнаты: подразнил обезьянку, поиграл с попугаем, достал из горки одну за другой все стоявшие там китайские безделушки.
Сумерки сгустились.
Его величество не любил темноты: внесли свечи.
Впрочем, он не любил и одиночества.
– Лошадей через четверть часа! – приказал король. – Даю ей ровно столько и ни минуты больше!
Людовик XV прилег на софу, стоявшую против камина, выжидая, когда четверть часа, или девятьсот секунд, истекут.
Когда маятник часов в виде голубого слона под розовой попоной качнулся в четырехсотый раз, король уснул.
Когда, через четверть часа, лакей пришел доложить, что лошади поданы, и увидал, что король спит, он, разумеется, не стал его беспокоить. Пробудившись, его величество оказался лицом к лицу с графиней Дю Барри, которая не сводила с него глаз.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175 176 177 178 179 180 181