Казалось, пристальный взгляд прорицателя читал таинственные знаки, начерченные в глубине сосуда.
Все смолкло.
Бальзамо поднял хрустальный графин и, в последний раз внимательно на него взглянув, опустил на стол и покачал головой.
– Что там? – спросила дофина.
– Не могу сказать, – отвечал Бальзамо.
Выражение лица принцессы словно говорило: «Ну подожди, я умею заставить заговорить даже тех, кто любит молчать».
– Так вам нечего мне сказать? – громко спросила она.
– Есть вещи, которые нельзя говорить царствующим особам, ваше высочество, – отвечал Бальзамо, всем своим видом давая понять, что готов ослушаться даже приказания принцессы.
– В особенности, – продолжала она, – когда они выражаются в слове «ничего».
– Меня останавливает совсем не это, сударыня, скорее напротив.
Бальзамо казался смущенным. Кардинал смеялся ему в лицо; барон, подходя к нему, проворчал:
– Ну вот, мой колдун истощился: ненадолго его хватило. Теперь недостает только, чтобы на наших глаза все эти золотые чашки превратились в фиговые листки, как в восточной сказке.
– Я бы предпочла простые фиговые листки всему этому великолепию, устроенному господином Бальзамо для тою, чтобы быть мне представленным.
– Ваше высочество! – сказал Бальзамо, заметно побледнев. – Соблаговолите припомнить, что я не добивался этой чести.
– Ах, сударь, совсем не трудно было догадаться, что я захочу вас увидеть.
– Простите его, ваше высочество, – едва слышно пролепетала Андре, – он думал, что хорошо поступает.
– А я вам говорю, что он поступил дурно, – возразила принцесса так тихо, что ее слышали только Бальзамо и Андре. – Неприлично высказывать свое превосходство, унижая старика. А когда наследница французского престола готова пить из оловянной кружки, принадлежащей честному дворянину, ее не следует заставлять брать в руки золотой кубок шарлатана.
Бальзамо выпрямился, вздрогнув как от укуса змеи.
– Ваше высочество, – дрогнувшим голосом обратился он к дофине, – я готов предсказать ваше будущее, раз вы, в ослеплении, настаиваете на этом.
Бальзамо произнес последние слова столь строгим и угрожающим тоном, что присутствовавшие почувствовали, как холодок пробежал у них по спинам.
Юная эрцгерцогиня заметно побледнела.
– Gieb ihm kein gehoer, meine Tochter, – обратилась к ней по-немецки старая фрейлина.
– Lass sie hoeien, sie hat weissen gewollen, und so soil isie wissen!– возразил Бальзамо.
Слова, произнесенные на языке, понятном всего нескольким лицам, сообщили происходившему еще большую таинственность.
– Итак, – проговорила принцесса, не слушая возражений старой опекунши, – пусть говорит. Если я ему прикажу замолчать, он подумает, что я его боюсь.
Едва были произнесены эти слова, как на губах Бальзамо мелькнула мрачная усмешка.
– Так я и думал, – прошептал он, – пустое бахвальство.
– Говорите, – приказала принцесса, – говорите, сударь.
– Ваше королевское высочество по-прежнему настаивает, чтобы я говорил?
– Я никогда не отказываюсь от принятого решения.
– Что же, ваше высочество, я готов, но нас никто не должен слышать, – со вздохом проговорил Бальзамо.
– Пусть будет так, – согласилась принцесса. – Я отрежу все пути к отступлению. Оставьте нас.
Повинуясь ее жесту, относившемуся ко всем, присутствовавшие удалились.
– Это один из способов, – поворачиваясь к Бальзамо, заметила принцесса, – добиться аудиенции, не так ли, сударь?
– Не пытайтесь меня задеть, ваше высочество, – отвечал Бальзамо, – я не более чем орудие в руках Божиих, которым Господь пользуется для того, чтобы вас просветить. Не дразните судьбу, иначе она ответит вам тем же: она сумеет за себя отомстить. А я только передаю ее волю. Так не пытайтесь же направить на меня свой гнев: он к вам вернется; не мне отвечать за несчастья, о которых я призван вас известить.
– Так меня ждут несчастья? – удивилась принцесса; уважение, с которым говорил Бальзамо, смягчило и обезоружило ее.
– Да, ваше высочество, и очень большие несчастья, – с показным смирением добавил он.
– Расскажите мне об этом подробнее.
– Попытаюсь.
– Итак?
– Задавайте мне вопросы.
– Будет ли счастлива моя семья?
– О какой из них вы спрашиваете: о той, которую вы оставили, или о той, которая у вас будет?
– Я спрашиваю о своей настоящей семье: о матери Марии-Терезии, брате Иосифе, сестре Каролине.
– Ваши несчастья их не коснутся.
– Так они ожидают одну меня?
– Вас и вашу новую семью.
– Не могли бы вы сказать точнее, о каких несчастьях идет речь?
– Мог бы.
– В королевской семье три принца, не так ли?
– Совершенно верно.
– Герцог де Берри, граф де Прованс и граф д'Артуа.
– Совершенно верно.
– Какая судьба их ожидает?
– Все они будут царствовать.
– Означает ли это, что у меня не будет детей?
– Нет, будут.
– У меня не будет сыновей?
– Будут и сыновья.
– Мне будет суждено пережить их? – Вам будет жаль потерять одного, вы так же пожалеете, что другой останется жить.
– Буду ли я любима супругом?
– Он будет вас любить.
– Сильно?
– Слишком сильно.
– Какие же несчастья могут мне угрожать, позвольте вас спросить, если я буду любима супругом и меня будет поддерживать моя семья?
– Вам этого будет недостаточно.
– Мне останется еще любовь и поддержка подданных.
– Любовь и поддержка подданных!.. Да ведь это океан во время затишья… А вам не приходилось, ваше высочество, видеть бушующий океан?
– Я буду делать добро и помешаю разразиться буре, а если она начнется, я поднимусь на ее волне.
– Чем выше волна, тем глубже открывающаяся бездна.
– Со мной будет Бог.
– Бог не защищает тех, кого обрек на гибель.
– Что вы хотите этим сказать? Разве мне не суждено быть королевой?
– Напротив, сударыня, но лучше бы вас миновала чаша сия.
Молодая женщина презрительно улыбнулась.
– Слушайте, ваше высочество, и запоминайте, – проговорил Бальзамо.
– Я вас слушаю, – сказала принцесса.
– Обратили ли вы внимание, – продолжал пророк, – на гобелен, висевший в той комнате, в которой вы провели свою первую ночь на французской земле?
– Да, – вздрогнув, отвечала принцесса.
– Что было изображено на гобелене?
– Избиение невинных.
– Признайтесь, что зловещие лица убийц запечатлелись в памяти вашего высочества!
– Да, запечатлелись.
– Хорошо. А скажите, вы ничего не заметили во время грозы?
– Молния угодила в дерево слева от меня, и, падая, оно едва не раздавило мою карету.
– Вот это и есть предзнаменования, – мрачно произнес Бальзаме.
– Роковые предзнаменования?
– Мне кажется, было бы трудно истолковать их иначе.
Принцесса уронила голову на грудь и замолчала.
– Какая смерть ожидает моего супруга? – собравшись с духом, спросила она.
– Он будет обезглавлен.
– Что ждет графа де Прованса?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175 176 177 178 179 180 181
Все смолкло.
Бальзамо поднял хрустальный графин и, в последний раз внимательно на него взглянув, опустил на стол и покачал головой.
– Что там? – спросила дофина.
– Не могу сказать, – отвечал Бальзамо.
Выражение лица принцессы словно говорило: «Ну подожди, я умею заставить заговорить даже тех, кто любит молчать».
– Так вам нечего мне сказать? – громко спросила она.
– Есть вещи, которые нельзя говорить царствующим особам, ваше высочество, – отвечал Бальзамо, всем своим видом давая понять, что готов ослушаться даже приказания принцессы.
– В особенности, – продолжала она, – когда они выражаются в слове «ничего».
– Меня останавливает совсем не это, сударыня, скорее напротив.
Бальзамо казался смущенным. Кардинал смеялся ему в лицо; барон, подходя к нему, проворчал:
– Ну вот, мой колдун истощился: ненадолго его хватило. Теперь недостает только, чтобы на наших глаза все эти золотые чашки превратились в фиговые листки, как в восточной сказке.
– Я бы предпочла простые фиговые листки всему этому великолепию, устроенному господином Бальзамо для тою, чтобы быть мне представленным.
– Ваше высочество! – сказал Бальзамо, заметно побледнев. – Соблаговолите припомнить, что я не добивался этой чести.
– Ах, сударь, совсем не трудно было догадаться, что я захочу вас увидеть.
– Простите его, ваше высочество, – едва слышно пролепетала Андре, – он думал, что хорошо поступает.
– А я вам говорю, что он поступил дурно, – возразила принцесса так тихо, что ее слышали только Бальзамо и Андре. – Неприлично высказывать свое превосходство, унижая старика. А когда наследница французского престола готова пить из оловянной кружки, принадлежащей честному дворянину, ее не следует заставлять брать в руки золотой кубок шарлатана.
Бальзамо выпрямился, вздрогнув как от укуса змеи.
– Ваше высочество, – дрогнувшим голосом обратился он к дофине, – я готов предсказать ваше будущее, раз вы, в ослеплении, настаиваете на этом.
Бальзамо произнес последние слова столь строгим и угрожающим тоном, что присутствовавшие почувствовали, как холодок пробежал у них по спинам.
Юная эрцгерцогиня заметно побледнела.
– Gieb ihm kein gehoer, meine Tochter, – обратилась к ней по-немецки старая фрейлина.
– Lass sie hoeien, sie hat weissen gewollen, und so soil isie wissen!– возразил Бальзамо.
Слова, произнесенные на языке, понятном всего нескольким лицам, сообщили происходившему еще большую таинственность.
– Итак, – проговорила принцесса, не слушая возражений старой опекунши, – пусть говорит. Если я ему прикажу замолчать, он подумает, что я его боюсь.
Едва были произнесены эти слова, как на губах Бальзамо мелькнула мрачная усмешка.
– Так я и думал, – прошептал он, – пустое бахвальство.
– Говорите, – приказала принцесса, – говорите, сударь.
– Ваше королевское высочество по-прежнему настаивает, чтобы я говорил?
– Я никогда не отказываюсь от принятого решения.
– Что же, ваше высочество, я готов, но нас никто не должен слышать, – со вздохом проговорил Бальзамо.
– Пусть будет так, – согласилась принцесса. – Я отрежу все пути к отступлению. Оставьте нас.
Повинуясь ее жесту, относившемуся ко всем, присутствовавшие удалились.
– Это один из способов, – поворачиваясь к Бальзамо, заметила принцесса, – добиться аудиенции, не так ли, сударь?
– Не пытайтесь меня задеть, ваше высочество, – отвечал Бальзамо, – я не более чем орудие в руках Божиих, которым Господь пользуется для того, чтобы вас просветить. Не дразните судьбу, иначе она ответит вам тем же: она сумеет за себя отомстить. А я только передаю ее волю. Так не пытайтесь же направить на меня свой гнев: он к вам вернется; не мне отвечать за несчастья, о которых я призван вас известить.
– Так меня ждут несчастья? – удивилась принцесса; уважение, с которым говорил Бальзамо, смягчило и обезоружило ее.
– Да, ваше высочество, и очень большие несчастья, – с показным смирением добавил он.
– Расскажите мне об этом подробнее.
– Попытаюсь.
– Итак?
– Задавайте мне вопросы.
– Будет ли счастлива моя семья?
– О какой из них вы спрашиваете: о той, которую вы оставили, или о той, которая у вас будет?
– Я спрашиваю о своей настоящей семье: о матери Марии-Терезии, брате Иосифе, сестре Каролине.
– Ваши несчастья их не коснутся.
– Так они ожидают одну меня?
– Вас и вашу новую семью.
– Не могли бы вы сказать точнее, о каких несчастьях идет речь?
– Мог бы.
– В королевской семье три принца, не так ли?
– Совершенно верно.
– Герцог де Берри, граф де Прованс и граф д'Артуа.
– Совершенно верно.
– Какая судьба их ожидает?
– Все они будут царствовать.
– Означает ли это, что у меня не будет детей?
– Нет, будут.
– У меня не будет сыновей?
– Будут и сыновья.
– Мне будет суждено пережить их? – Вам будет жаль потерять одного, вы так же пожалеете, что другой останется жить.
– Буду ли я любима супругом?
– Он будет вас любить.
– Сильно?
– Слишком сильно.
– Какие же несчастья могут мне угрожать, позвольте вас спросить, если я буду любима супругом и меня будет поддерживать моя семья?
– Вам этого будет недостаточно.
– Мне останется еще любовь и поддержка подданных.
– Любовь и поддержка подданных!.. Да ведь это океан во время затишья… А вам не приходилось, ваше высочество, видеть бушующий океан?
– Я буду делать добро и помешаю разразиться буре, а если она начнется, я поднимусь на ее волне.
– Чем выше волна, тем глубже открывающаяся бездна.
– Со мной будет Бог.
– Бог не защищает тех, кого обрек на гибель.
– Что вы хотите этим сказать? Разве мне не суждено быть королевой?
– Напротив, сударыня, но лучше бы вас миновала чаша сия.
Молодая женщина презрительно улыбнулась.
– Слушайте, ваше высочество, и запоминайте, – проговорил Бальзамо.
– Я вас слушаю, – сказала принцесса.
– Обратили ли вы внимание, – продолжал пророк, – на гобелен, висевший в той комнате, в которой вы провели свою первую ночь на французской земле?
– Да, – вздрогнув, отвечала принцесса.
– Что было изображено на гобелене?
– Избиение невинных.
– Признайтесь, что зловещие лица убийц запечатлелись в памяти вашего высочества!
– Да, запечатлелись.
– Хорошо. А скажите, вы ничего не заметили во время грозы?
– Молния угодила в дерево слева от меня, и, падая, оно едва не раздавило мою карету.
– Вот это и есть предзнаменования, – мрачно произнес Бальзаме.
– Роковые предзнаменования?
– Мне кажется, было бы трудно истолковать их иначе.
Принцесса уронила голову на грудь и замолчала.
– Какая смерть ожидает моего супруга? – собравшись с духом, спросила она.
– Он будет обезглавлен.
– Что ждет графа де Прованса?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175 176 177 178 179 180 181