Здесь 3 мая 1802 г. состоялась ее свадьба с Францем фон Гольбейном. Сорокадевятилетняя графиня фон Лихтенау стала госпожой фон Гольбейн. В течение следующих трех лет этот брак был очень счастливым. А потом Гольбейн снова зажил своей беспокойной жизнью, отправился в Париж, потом в Вену, где влюбился в одну известную шахматистку и после многочисленных и тягостных взаимных разбирательств навсегда оставил Вильгемину...
В 1804 г. банкиры Шиклер из Берлина и Микали из Ливорно начали против благородной графини Лихтенау судебный процесс и потребовали оплаты аванса в 30 000 талеров, выданного для знаменитого путешествия в Италию. Эти счета после смерти короля не были признаны финансовыми службами и остались неоплаченными.
Вильгемина сама была не в состоянии заплатить такую сумму и отправилась в Берлин, чтобы переговорить об этом с двором. Король решил, что купленные ею тогда предметы искусства должны рассматриваться как достояние государства, и в ответ на ее прошение ответил:
«Высокочтимая!
В соответствии с Вашим прошением от 4 числа прошлого месяца и в соответствии с докладом Государственного министра барона фон дер Река и изданным в то же время приказом канцлера фон Гольдека, касающихся претензий банкирских домов здешнего Шиклера и Микали из Ливорно на соответственно 14 061 и 3 002 талера, Вы будете поставлены в известность о принятом Канцлером решении, о чем Вам сообщает Ваш милостивый король.
Подпись: Фридрих-Вильгельм».
Позднее долг Шиклеру был также заплачен по приказу короля, и госпожа фон Гольбейн была наконец освобождена от этой заботы.
Женщина, которая прежде стояла в центре всех интриг прусского двора, теперь вела весьма замкнутый образ жизни. Из многих высокопоставленных представителей знати – как отечественных, так и зарубежных, которые поддерживали отношения с этой женщиной, когда она была близка королю, теперь оставался едва ли один! Прежняя куртизанка, во времена своего расцвета предъявлявшая высокие требования к своему образу жизни, теперь все больше скатывалась в пучину лишений и даже нищеты! Позади была бурная жизнь. В своей юности она слышала отзвуки великих побед Фридриха Несравненного, она видела Пруссию в зените славы! Затем в качестве верной подруги Фридриха-Вильгельма II прошла она через блеск и роскошь дворцовой жизни, а потом стала свидетелем падения, ударов судьбы под Исной и Ауэрштадтом и порабощения Германии Наполеоном. За все радости бытия, так щедро отпущенные ей в юности и в молодости, теперь Лихтенау приходилось годами расплачиваться одиночеством и всеобщим к ней пренебрежением. Именно из-за своей так противоречиво прожитой жизни эта женщина, которой так восхищались и которую так поносили, стала самим воплощением королевской куртизанки, которая после роскоши приближалась к нищете. В отчаянии она после заключения Тильзитского мира обратилась к императору Наполеону, к которому она в 1811 г. попала на прием в Сен-Клу, и попросила вступиться за нее перед прусским двором. Наполеон сначала совершенно не хотел заниматься этим. Затем ему пришла в голову мысль лишний раз досадить прусскому королю. И при его посредничестве ей были возвращены поместья Лихтенау и Брайтенвердер.
Ее современник, Вильгельм Доров, который неоднократно встречался в Париже с графиней Лихтенау, рисует нам ее в своих мемуарах «О пережитом. 1813–1820» (Лейпциг, 1843) «как очень интересную и одаренную женщину. Переполненная идеями и воспоминаниями, она очень красочно выражала их в устной речи, а вот описать не могла. Ее письма весьма далеки от правильной орфографии, а буквы похожи на иероглифы. Например, она писала „при чина“ вместо „причина“, „нещета“ вместо „нищета“, „чтенее“ вместо „чтение“ и т. д. Однако если взять себе за труд перевести эти письма на правильный немецкий, то окажется, что мысли и обороты речи превосходны». И даже в этом она была продуктом своей эпохи. Родным языком она владела плохо, а значительно лучше – французским, который в Европе в образованных кругах являлся основным средством общения.
В другом месте Доров рассказывает о благоприятном впечатлении, которое графиня производила уже в глубокой старости: «Все такая же красивая,– пишет он,– она могла не представляться. И фигура ее еще сохраняла прежние формы, а шея была почти такой же безупречной, как у девушки».
И это описание почти полностью совпадает с другим, сделанным ее современником. Макс Ринг изображает ее в своем романе «Розенкрейцеры и Иллюминаты» (Берлин, 1861) следующим образом: «Она остается одной из самых интересных женщин, которых я когда-либо знавал в своей жизни.
Это была пикантная брюнетка с пылкими темными глазами. А если ей чего и не хватало, она компенсировала это умом и очарованием. Даже ее маленький вздернутый носик придавал ее живому лицу своеобразное плутовато-очаровательное выражение. К тому же у нее был самый красивый в мире бюст. Шея и голова были прямо-таки классическими, а руки – совершенными. Модники никогда не проходили мимо магазина Факеля на Шлосфрайхайт, где они мерили и покупали перчатки ее изготовления. Пожилые господа еще и годы спустя с удовольствием вспоминали об этом. Ее гибкая фигура, ее свежее лицо напоминали вакханок с картин Рубенса. Все в ней дышало откровенной чувственностью и горячей жаждой жизни, что явственно сквозило в ее пылких взглядах, обольстительном смехе на ее полных губках и такой же полной белой груди...
В речи и в общении она казалась высокоодаренной и образованной женщиной, богатой на умные мысли и на остроумные замечания, которые она выражала в весьма изысканных выражениях. Правда, при более близком знакомстве оказывалось, что знания ее весьма неполны и поверхностны.
Она почти не имела представления об орфографии, хотя ее письма полны изысканных оборотов и оригинальных суждений, только бы кто-нибудь взял на себя труд расшифровать ее иероглифы.
Справедливо, сказала она мне как-то, что у меня в самом деле довольно неплохой вкус, светские манеры, способность к некоторым языкам и, наконец, есть некоторые познания в живописи, поэзии и музыке, но все это ничего не значит – я всего лишь использовала представившиеся мне возможности,– частично благодаря знакомству с талантливейшими людьми искусства в Германии, частично благодаря моим путешествиям во Францию и Швейцарию, однако умения разбираться в людях – вот этого у меня не было никогда».
К сожалению, сохранилось очень мало свидетельств очевидцев о жизни королевской куртизанки. Большая часть ее писем королю погибла в огне. Единственно достоверные сведения содержит «Апология» графини (Лейпциг и Гера, 1808). Поэтому многое о ее настоящем характере и о ее жизни осталось во тьме веков.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79
В 1804 г. банкиры Шиклер из Берлина и Микали из Ливорно начали против благородной графини Лихтенау судебный процесс и потребовали оплаты аванса в 30 000 талеров, выданного для знаменитого путешествия в Италию. Эти счета после смерти короля не были признаны финансовыми службами и остались неоплаченными.
Вильгемина сама была не в состоянии заплатить такую сумму и отправилась в Берлин, чтобы переговорить об этом с двором. Король решил, что купленные ею тогда предметы искусства должны рассматриваться как достояние государства, и в ответ на ее прошение ответил:
«Высокочтимая!
В соответствии с Вашим прошением от 4 числа прошлого месяца и в соответствии с докладом Государственного министра барона фон дер Река и изданным в то же время приказом канцлера фон Гольдека, касающихся претензий банкирских домов здешнего Шиклера и Микали из Ливорно на соответственно 14 061 и 3 002 талера, Вы будете поставлены в известность о принятом Канцлером решении, о чем Вам сообщает Ваш милостивый король.
Подпись: Фридрих-Вильгельм».
Позднее долг Шиклеру был также заплачен по приказу короля, и госпожа фон Гольбейн была наконец освобождена от этой заботы.
Женщина, которая прежде стояла в центре всех интриг прусского двора, теперь вела весьма замкнутый образ жизни. Из многих высокопоставленных представителей знати – как отечественных, так и зарубежных, которые поддерживали отношения с этой женщиной, когда она была близка королю, теперь оставался едва ли один! Прежняя куртизанка, во времена своего расцвета предъявлявшая высокие требования к своему образу жизни, теперь все больше скатывалась в пучину лишений и даже нищеты! Позади была бурная жизнь. В своей юности она слышала отзвуки великих побед Фридриха Несравненного, она видела Пруссию в зените славы! Затем в качестве верной подруги Фридриха-Вильгельма II прошла она через блеск и роскошь дворцовой жизни, а потом стала свидетелем падения, ударов судьбы под Исной и Ауэрштадтом и порабощения Германии Наполеоном. За все радости бытия, так щедро отпущенные ей в юности и в молодости, теперь Лихтенау приходилось годами расплачиваться одиночеством и всеобщим к ней пренебрежением. Именно из-за своей так противоречиво прожитой жизни эта женщина, которой так восхищались и которую так поносили, стала самим воплощением королевской куртизанки, которая после роскоши приближалась к нищете. В отчаянии она после заключения Тильзитского мира обратилась к императору Наполеону, к которому она в 1811 г. попала на прием в Сен-Клу, и попросила вступиться за нее перед прусским двором. Наполеон сначала совершенно не хотел заниматься этим. Затем ему пришла в голову мысль лишний раз досадить прусскому королю. И при его посредничестве ей были возвращены поместья Лихтенау и Брайтенвердер.
Ее современник, Вильгельм Доров, который неоднократно встречался в Париже с графиней Лихтенау, рисует нам ее в своих мемуарах «О пережитом. 1813–1820» (Лейпциг, 1843) «как очень интересную и одаренную женщину. Переполненная идеями и воспоминаниями, она очень красочно выражала их в устной речи, а вот описать не могла. Ее письма весьма далеки от правильной орфографии, а буквы похожи на иероглифы. Например, она писала „при чина“ вместо „причина“, „нещета“ вместо „нищета“, „чтенее“ вместо „чтение“ и т. д. Однако если взять себе за труд перевести эти письма на правильный немецкий, то окажется, что мысли и обороты речи превосходны». И даже в этом она была продуктом своей эпохи. Родным языком она владела плохо, а значительно лучше – французским, который в Европе в образованных кругах являлся основным средством общения.
В другом месте Доров рассказывает о благоприятном впечатлении, которое графиня производила уже в глубокой старости: «Все такая же красивая,– пишет он,– она могла не представляться. И фигура ее еще сохраняла прежние формы, а шея была почти такой же безупречной, как у девушки».
И это описание почти полностью совпадает с другим, сделанным ее современником. Макс Ринг изображает ее в своем романе «Розенкрейцеры и Иллюминаты» (Берлин, 1861) следующим образом: «Она остается одной из самых интересных женщин, которых я когда-либо знавал в своей жизни.
Это была пикантная брюнетка с пылкими темными глазами. А если ей чего и не хватало, она компенсировала это умом и очарованием. Даже ее маленький вздернутый носик придавал ее живому лицу своеобразное плутовато-очаровательное выражение. К тому же у нее был самый красивый в мире бюст. Шея и голова были прямо-таки классическими, а руки – совершенными. Модники никогда не проходили мимо магазина Факеля на Шлосфрайхайт, где они мерили и покупали перчатки ее изготовления. Пожилые господа еще и годы спустя с удовольствием вспоминали об этом. Ее гибкая фигура, ее свежее лицо напоминали вакханок с картин Рубенса. Все в ней дышало откровенной чувственностью и горячей жаждой жизни, что явственно сквозило в ее пылких взглядах, обольстительном смехе на ее полных губках и такой же полной белой груди...
В речи и в общении она казалась высокоодаренной и образованной женщиной, богатой на умные мысли и на остроумные замечания, которые она выражала в весьма изысканных выражениях. Правда, при более близком знакомстве оказывалось, что знания ее весьма неполны и поверхностны.
Она почти не имела представления об орфографии, хотя ее письма полны изысканных оборотов и оригинальных суждений, только бы кто-нибудь взял на себя труд расшифровать ее иероглифы.
Справедливо, сказала она мне как-то, что у меня в самом деле довольно неплохой вкус, светские манеры, способность к некоторым языкам и, наконец, есть некоторые познания в живописи, поэзии и музыке, но все это ничего не значит – я всего лишь использовала представившиеся мне возможности,– частично благодаря знакомству с талантливейшими людьми искусства в Германии, частично благодаря моим путешествиям во Францию и Швейцарию, однако умения разбираться в людях – вот этого у меня не было никогда».
К сожалению, сохранилось очень мало свидетельств очевидцев о жизни королевской куртизанки. Большая часть ее писем королю погибла в огне. Единственно достоверные сведения содержит «Апология» графини (Лейпциг и Гера, 1808). Поэтому многое о ее настоящем характере и о ее жизни осталось во тьме веков.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79