Несмотря на то, что Жанна могла удовлетворять все свои желания и капризы, ее больно задевало, что Мария-Антуанетта, которая ее называла «самым глупым и наглым созданием, которое только можно себе представить», не обращала на нее совершенно никакого внимания. В конце концов, по желанию короля жена дофина удосужилась переброситься с графиней несколькими фразами, но дальше этого дело не пошло...
Раздражение Жанны вызывал также ее главный благодетель, уложивший ее в постель короля. Он не только постоянно одолевал ее требованиями денег, но и своими советами и нотациями, как себя вести. Когда наконец он обнаглел настолько, что начал с ней скандалить, она быстренько услала строптивца в его поместье под Лиллем, чтобы поучиться, как объявила ему Жанна, «прежде чем открывать рот, семь раз проговорить то же самое про себя». Молодая графиня теперь чувствовала себя достаточно могущественной, чтобы окончательно отделаться от своего прежнего любовника и сутенера...
Теперь она давала балы в своем Люсьенне, но совершенно в другом стиле, чем это было во времена Помпадур: при своем дворе она внедряла обычаи и вкусы парижской улицы. Здесь играли комедианты с бульвара Тампль по репертуару Гимара, непристойная комедия Колле «Истина в вине» вводила в краску великосветских дам из Версаля, Ларрье и его жена пели такие похабные куплеты, что подруги Жанны не знали, куда деваться от смущения, здесь выступал Одино, звезда парижского дна, и ставили «Фрикассе» («Смесь») с эротическими танцами, любимое развлечение кабацкой черни. Постепенно весь внешний лоск фаворитки пропал окончательно, и она стала разговаривать с королем, как торговка со знаменитого рынка «Чрево Парижа». Тем не менее Людовик нашел в этом новый шарм, как будто это была уличная проказница, которая забавляется всем, что попадает ей в руки, не боясь, что это может разбиться... Ей не были свойственны стыдливость или сдержанность: утром, едва проснувшись, еще лежа полуодетой в кровати, она принимала модных художников и мастеровых, опираясь на руку своего негра Заморы, в таком же виде принимала канцлера Мопу, который в своем парике, по свидетельству герцога де Бриссака, был похож на высохший померанец, а затем, при появлении посланников самого папы, вставала с постели в ночной рубашке и с обнаженной грудью начинала искать ночные туфли...
В общем, она оставалась добродушной девчонкой из народа, не была злопамятной, не знала предрассудков, иногда по-детски сердилась, но быстро обо всем забывала, с открытой душой встречала всех, кто ей нравился и был готов услужить, была привязана к своей семье и заботилась о ней как только могла...
Свою мать, по мужу Рансон, Жанна сделала маркизой, предоставила все необходимое для безбедного существования и каждые две недели в один и тот же день навещала ее. А когда та умерла, она в знак признательности к ее мужу за хорошее отношение к своей матери установила ему пожизненную ежегодную пенсию в 2000 ливров. Ее тетя Кантина также получила от нее пожизненную пенсию, а одного из ее четверых детей, о которых она тоже постоянно заботилась, самого младшего, Бетси, чью плутоватую мордаху Друэ нарисовал на двери в Люсьенне, она взяла себе.
У нее самой детей не было – во всяком случае, мы ничего определенного об этом не знаем,– и она постепенно женит и выдает замуж детей всех своих родственников, а также устраивает все их дела и очень радуется, когда для сына своего прежнего возлюбленного, виконта Адольфа, находит подходящую партию в лице прелестной мадемуазель де Турнон.
Главное, что омрачало ее существование и причиняло глубокую обиду, было отношение Марии-Антуанетты, расположения которой она напрасно искала. Когда Жанна представляла своего племянника королю в Компьене, Мария-Антуанетта только слегка кивнула в ее сторону. Чего бы только она не сделала, чтобы поймать всего лишь дружеский взгляд, услышать всего лишь приветливое слово от жены дофина – Жанна даже пришла к достаточно оригинальной мысли смягчить ее подарком в виде украшения с бриллиантами,– однако все было напрасно...
Вскоре Жанна с жаром ухватилась за фантастическую идею, которую ей подбросил ее банкир, генеральный инспектор Террей, и о чем ей уже намекали Эгийон и Мопу: решить в конце концов проблему с ее замужеством и тайно обвенчать ее с королем...
Настроение Людовика, которому постоянно приходили в голову весьма странные мысли и которого с годами все больше преследовал призрак пресловутой хандры, к лету 1773 г. стало совсем мрачным. Жанна чувствовала, что король больше не привязан к ней так, как раньше. К сожалению, у нее не было таких, как у Помпадур, талантов, чтобы очаровать его новыми и изысканными развлечениями, к тому же она не отличалась особым умом или образованностью. Ведь если она ему надоест, то станет всего лишь одной из тех сотен любовниц, с которыми «Обожаемый» поразвлекался, щедро отблагодарил, после чего они снова ушли в небытие. В любой момент ее могла вытеснить новая фаворитка, и было немало придворных, которые благодаря возвышению своей ставленницы мечтали сделать себе карьеру. Даже своих сторонников Жанна должна была опасаться. Эгийон, Террей, даже сам Жан дю Барри хотели найти королю новых любовниц: Жан, например, даже свою собственную невестку готовил на эту роль, а пока она, по слухам, была любовницей Эгийона.
Тем временем дружба Жанны с Мопу, который действовал в интересах набожной дочери Людовика, кармелитки Луизы, практически прекратилась. Ей также хорошо было известно враждебное отношение к ней другой дочери короля, принцессы Аделаиды. Она прекрасно знала, что дочери короля теперь оказывают на него значительно большее влияние, чем это было раньше. Для Жанны также не было тайной, что многие носились с мыслью снова женить короля (королева Мария Лещинская умерла в 1768 г.). Ему предложили кандидатуру эрцгерцогини Марии-Элизабет, сестры императора Иосифа. Категорически отказавшись от этого брака, Людовик раздраженно бросил одному из его инициаторов, княгине де Ламбль: «Неужели я мог допустить такую глупость?!»
И хотя из этой затеи ничего не вышло, положение Жанны не стало стабильнее. Вокруг нее было сколько угодно соперниц во вкусе короля, однако серьезных опасений они, к счастью, не внушали. Девочки исчезали так же быстро, как и появлялись. Король, очень постаревший, был вынужден теперь прибегать к различным возбуждающим средствам, чтобы поддерживать свои умственные и физические силы, и наконец даже эти опасные лекарства перестали помогать.
«Я вижу, что уже не молод и должен остановиться»,– сказал он как-то с печальным вздохом своему придворному врачу. И тот откровенно ответил: «Сир, будет лучше, если вы совсем откажетесь от этого!
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79