..
А у Авроры по-прежнему не было недостатка в почитателях. Один из них, уже знакомый нам герцог Антон-Ульрих фон Вольфенбюттель, уже увенчанный ею короной Аполлона за стихи и к этому времени овдовевший, сделал ей в 1704 г. официальное предложение выйти за него замуж и позднее повторил его. Но из этого ничего не вышло, и Аврора продолжала играть уже привычную роль отцветающей светской дамы, вынужденной постоянно вести нелегкую борьбу за достойное существование. С возвращением поместьев Кенигсмарков ничего не получалось, ее прошения Карлу и его министру оставались без внимания. Когда шведы вступили в Саксонию и Пипер завел в Лейпциге блестящий двор, Аврора снова вступила в контакт с ним. Здесь, как и в Вюрцау, он оказался неравнодушным к ее чарам и даже собрался пригласить ее на свадьбу своей родственницы, если Карл даст на это согласие. Однако его попытки не соответствовали дворцовому этикету, строгими блюстителями которого были знатные шведские дамы.
«Ведь она не может претендовать на это, так как она шлюха и у нее нет никакого ранга»,– с грубой прямотой отвечал король, а на замечание Пипера, что она все-таки принадлежит к одному из известнейших шведских родов, а то, что произошло с ней, может произойти и с членом королевской семьи, сердито добавил: «С членом королевской семьи или с последним нищим, это теперь не имеет значения. Она была и есть шлюха и пусть держится подальше».
Несмотря на такое отношение Карла, Аврора продолжала быть в центре внимания высшего общества. Она отстаивала интересы Кенигсмарков и для этого обратилась к золовке Карла XII, герцогине Голштейн-Готторпской, которая после смерти старой Анны-Доротеи фон Заксен-Ваймар была выбрана аббатисой Кведлинбургского монастыря. Аврора надеялась с ее помощью добиться возвращения своих шведских поместий. Ее собственное отношение к монастырю осталось прежним. Она проиграла в борьбе со своими высокопоставленными соперницами в Кведлинбурге и должна была удовольствоваться назначением на пост пробстины. Она чувствовала себя не в своей тарелке в монастыре и охотно покидала его, как только появлялись деньги, чтобы отправиться в путешествие. Однако как только красота и деньги стали иссякать, она стала домоседкой.
Сын ее тем временем рос и довольно рано во многом стал похож на своего отца, с которым у него так и не сложилось доверительных отношений. Ей еще пришлось пережить скороспелый брак и быстрый развод ее Морица, его курляндскую авантюру, в результате его легкомыслия закончившуюся так же неудачно, как польская – для его отца, и отъезд в Париж, однако она не дожила до его победоносного восхождения как полководца на французской службе...
На сороковом году жизни это была все еще красивая статная дама, хотя несколько располневшая, сохранявшая постоянную доброжелательность во всех жизненных передрягах. Еще и теперь она продолжала получать множество галантных писем, однако все ее мимолетные и глубокие увлечения как и прежде покрыты мраком. Некий граф фон Фризен пишет ей: «Как только мне будет оказана милость пребывать в Вашем обществе не на общих основаниях, как до сих пор, Вам будет достаточно только бросить на меня взгляд, чтобы я кинулся выполнять все, о чем бы он меня ни попросил... Все то время, что я провожу вдали от Вас, я считаю напрасно прожитым и очень скучаю... Я строю многочисленные планы, и только от Вас зависит их осуществление... Примите мои горячие заверения в глубочайшем почтении и благодарность, с которыми я остаюсь Вашим навсегда преданным рабом».
А когда герцог Людвиг-Рудольф Брауншвейгский послал ей тушу оленя, он сказал при этом, что не мог найти ей лучшего применения, чем подарить богине и нимфе, а на ее выражающее благодарность письмо он отвечал: «У оленя не могло быть лучшей судьбы, чем быть съеденным в настоящем храме, принадлежащем такой красоте... С гончими собаками охочусь я по лесам за моей богиней, и эта богиня Вы, прекрасная Аврора... И Вы, Аврора, мне дороже самого Солнца...»
Покой ее кведлинбургской жизни иногда нарушался высокопоставленными визитерами, и особое удовлетворение доставил ей приезд сына царя Петра Алексея с невестой, дочерью почитателя Авроры Людвига-Рудольфа Брауншвейгского, со всей его семьей и другими важными вельможами.
Даниэль Отто Кегель описывает в своем «Священном миртовом венце» устроенный при этом вечер: «Молодые музыкантши, красивые и роскошно одетые, с венками на своих головках, играли на арфах. За ними последовала процессия из подобным же образом одетых девушек, одна из которых произнесла пожелания счастья всем присутствующим, заканчивающиеся такими словами:
И что приятнее для слуха,
Чем слово верное – жених?
Душа взлетает, легче пуха,
И праздник этот – весь для них.
И миртовый венок невесте,
Который ей к лицу всегда.
Корону пусть наденут вместе
И славны будут сквозь года...
Затем вперед выступили другие молодые женщины и надели на голову невесты присланный Его царским Величеством богато украшенный драгоценностями миртовый венок, причем продолжалось чтение пожеланий счастья в стихотворной форме, многие из которых были посвящены родителям невесты и напечатаны золотыми буквами.
После этого гостей стали развлекать наряженные пастухами слуги, которые устроили потешные соревнования в беге за бараном и привлекли всех к обычным танцам, после чего все, в зависимости от ранга и занимаемого положения, уселись за обеденные столы в доме или саду. При этом раздавался гром барабанов и литавр, холостых выстрелов из пушек, треск запускаемых в небо ракет.
Затем самые знатные отправились в специально для них построенный на середине реки уютный домик, богато меблированный и искусно обсаженный со всех сторон цветущим кустарником. Окна его были завешаны миртовыми венками, а с воды и из садов доносилась приятная музыка...
А на следующий день в самом большом зале, под звуки все той же музыки, был накрыт большой стол, и после обеда знатные гости в прекрасном расположении духа распрощались друг с другом...
Царевич пригласил графиню в Бланкенбург, и она посетила его. Таким образом, свои тесные связи с русским двором она использовала в интересах Августа. Она никогда не забывала поздравить короля с днем рождения и с Новым годом, а он отвечал ей холодно и формально... Ведь она стала ему совершенно чужой, и он уже забыл ее, развлекаясь с другими куртизанками...
В последующие годы она почти не выезжала из Кведлинбурга, радовалась любому визиту, постоянно принимала у себя гостей, играла и пела на устраиваемых ею самой концертах и продолжала по мере возможности свою прежнюю великосветскую жизнь к негодованию набожных монастырских дам, постоянно все больше страдая от охвативших ее недугов:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79
А у Авроры по-прежнему не было недостатка в почитателях. Один из них, уже знакомый нам герцог Антон-Ульрих фон Вольфенбюттель, уже увенчанный ею короной Аполлона за стихи и к этому времени овдовевший, сделал ей в 1704 г. официальное предложение выйти за него замуж и позднее повторил его. Но из этого ничего не вышло, и Аврора продолжала играть уже привычную роль отцветающей светской дамы, вынужденной постоянно вести нелегкую борьбу за достойное существование. С возвращением поместьев Кенигсмарков ничего не получалось, ее прошения Карлу и его министру оставались без внимания. Когда шведы вступили в Саксонию и Пипер завел в Лейпциге блестящий двор, Аврора снова вступила в контакт с ним. Здесь, как и в Вюрцау, он оказался неравнодушным к ее чарам и даже собрался пригласить ее на свадьбу своей родственницы, если Карл даст на это согласие. Однако его попытки не соответствовали дворцовому этикету, строгими блюстителями которого были знатные шведские дамы.
«Ведь она не может претендовать на это, так как она шлюха и у нее нет никакого ранга»,– с грубой прямотой отвечал король, а на замечание Пипера, что она все-таки принадлежит к одному из известнейших шведских родов, а то, что произошло с ней, может произойти и с членом королевской семьи, сердито добавил: «С членом королевской семьи или с последним нищим, это теперь не имеет значения. Она была и есть шлюха и пусть держится подальше».
Несмотря на такое отношение Карла, Аврора продолжала быть в центре внимания высшего общества. Она отстаивала интересы Кенигсмарков и для этого обратилась к золовке Карла XII, герцогине Голштейн-Готторпской, которая после смерти старой Анны-Доротеи фон Заксен-Ваймар была выбрана аббатисой Кведлинбургского монастыря. Аврора надеялась с ее помощью добиться возвращения своих шведских поместий. Ее собственное отношение к монастырю осталось прежним. Она проиграла в борьбе со своими высокопоставленными соперницами в Кведлинбурге и должна была удовольствоваться назначением на пост пробстины. Она чувствовала себя не в своей тарелке в монастыре и охотно покидала его, как только появлялись деньги, чтобы отправиться в путешествие. Однако как только красота и деньги стали иссякать, она стала домоседкой.
Сын ее тем временем рос и довольно рано во многом стал похож на своего отца, с которым у него так и не сложилось доверительных отношений. Ей еще пришлось пережить скороспелый брак и быстрый развод ее Морица, его курляндскую авантюру, в результате его легкомыслия закончившуюся так же неудачно, как польская – для его отца, и отъезд в Париж, однако она не дожила до его победоносного восхождения как полководца на французской службе...
На сороковом году жизни это была все еще красивая статная дама, хотя несколько располневшая, сохранявшая постоянную доброжелательность во всех жизненных передрягах. Еще и теперь она продолжала получать множество галантных писем, однако все ее мимолетные и глубокие увлечения как и прежде покрыты мраком. Некий граф фон Фризен пишет ей: «Как только мне будет оказана милость пребывать в Вашем обществе не на общих основаниях, как до сих пор, Вам будет достаточно только бросить на меня взгляд, чтобы я кинулся выполнять все, о чем бы он меня ни попросил... Все то время, что я провожу вдали от Вас, я считаю напрасно прожитым и очень скучаю... Я строю многочисленные планы, и только от Вас зависит их осуществление... Примите мои горячие заверения в глубочайшем почтении и благодарность, с которыми я остаюсь Вашим навсегда преданным рабом».
А когда герцог Людвиг-Рудольф Брауншвейгский послал ей тушу оленя, он сказал при этом, что не мог найти ей лучшего применения, чем подарить богине и нимфе, а на ее выражающее благодарность письмо он отвечал: «У оленя не могло быть лучшей судьбы, чем быть съеденным в настоящем храме, принадлежащем такой красоте... С гончими собаками охочусь я по лесам за моей богиней, и эта богиня Вы, прекрасная Аврора... И Вы, Аврора, мне дороже самого Солнца...»
Покой ее кведлинбургской жизни иногда нарушался высокопоставленными визитерами, и особое удовлетворение доставил ей приезд сына царя Петра Алексея с невестой, дочерью почитателя Авроры Людвига-Рудольфа Брауншвейгского, со всей его семьей и другими важными вельможами.
Даниэль Отто Кегель описывает в своем «Священном миртовом венце» устроенный при этом вечер: «Молодые музыкантши, красивые и роскошно одетые, с венками на своих головках, играли на арфах. За ними последовала процессия из подобным же образом одетых девушек, одна из которых произнесла пожелания счастья всем присутствующим, заканчивающиеся такими словами:
И что приятнее для слуха,
Чем слово верное – жених?
Душа взлетает, легче пуха,
И праздник этот – весь для них.
И миртовый венок невесте,
Который ей к лицу всегда.
Корону пусть наденут вместе
И славны будут сквозь года...
Затем вперед выступили другие молодые женщины и надели на голову невесты присланный Его царским Величеством богато украшенный драгоценностями миртовый венок, причем продолжалось чтение пожеланий счастья в стихотворной форме, многие из которых были посвящены родителям невесты и напечатаны золотыми буквами.
После этого гостей стали развлекать наряженные пастухами слуги, которые устроили потешные соревнования в беге за бараном и привлекли всех к обычным танцам, после чего все, в зависимости от ранга и занимаемого положения, уселись за обеденные столы в доме или саду. При этом раздавался гром барабанов и литавр, холостых выстрелов из пушек, треск запускаемых в небо ракет.
Затем самые знатные отправились в специально для них построенный на середине реки уютный домик, богато меблированный и искусно обсаженный со всех сторон цветущим кустарником. Окна его были завешаны миртовыми венками, а с воды и из садов доносилась приятная музыка...
А на следующий день в самом большом зале, под звуки все той же музыки, был накрыт большой стол, и после обеда знатные гости в прекрасном расположении духа распрощались друг с другом...
Царевич пригласил графиню в Бланкенбург, и она посетила его. Таким образом, свои тесные связи с русским двором она использовала в интересах Августа. Она никогда не забывала поздравить короля с днем рождения и с Новым годом, а он отвечал ей холодно и формально... Ведь она стала ему совершенно чужой, и он уже забыл ее, развлекаясь с другими куртизанками...
В последующие годы она почти не выезжала из Кведлинбурга, радовалась любому визиту, постоянно принимала у себя гостей, играла и пела на устраиваемых ею самой концертах и продолжала по мере возможности свою прежнюю великосветскую жизнь к негодованию набожных монастырских дам, постоянно все больше страдая от охвативших ее недугов:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79