Вот какие стихи она написала графу фон Дюнневальду из Сабора:
Любовь сердца воспламеняет
Посредством глаз-свечей.
Сначала чувствами играет,
А вскоре – мука для людей.
И кто за это их осудит,
Коль небеса им шлют тот пыл?!
Никто их пыла не остудит,
Коль рок их повелитель был.
Они нам размягчают волю,
Она ручьем стремится в кровь,
Никто не знает лучшей доли –
Ведь есть врожденная любовь...
И кто-то средство применяет,
Чтобы сплести сердца сильней,
Когда печали увядают,
И страсти пышут веселей...
Стихи, написанные на французском в честь своего возлюбленного Августа и его победителя Карла XII Шведского, настолько хороши, словно французский был ее родным языком.
Учтивый Вольтер замечает, что некоторые из ее произведений можно было бы приписать уроженке Версаля. Некоторые из ее немецких стихов, как, например, кантата «Когда Цинтия зажгла прекрасный свет своей души высоко на небесном своде», надпись на гробнице ее матери: «Здесь место успокоения женщины, заслужившей всеобщее восхищение,– разве не в этом ее посмертная слава?», особо выделяются из общей массы. В последнем стихотворении голос души Авроры, обычно такой веселый и зачастую безразличный, звучит грустно и как-то напряженно:
В начале года так печально было,
В начале года плакала не раз.
Весной терновый я венец надела,
И юности моей весь блеск угас.
Ее ставили высоко как поэтессу, которая сочиняла также комедии, переложенные на французский стихами, и оперетты на немецком, как, например, «Дочери Цекропа», за что она была принята в Общество Плодородия. Кроме того, были оценены и способности в написании писем.
Вот как описывает она в мае 1698 г. одному неизвестному нам корреспонденту эпизод из курортной жизни в Теплице:
«... А если вам захочется удовлетворить свое любопытство в том, что касается самых незначительных подробностей нашей жизни на водах, я хочу вам сказать, что общество здесь самое разнообразное. Вы можете увидеть графов из Праги, о прибытии которых возвещают трубы со сторожевой башни, как если бы к городу приближался какой-нибудь необыкновенный зверь. И вы можете легко себе представить, какие остроты отпускаются им вслед и что выходят они только по вечерам, чтобы послушать игру на виоле при свете луны. В моде пешие прогулки, обычно заканчивающиеся дождем, а также званые обеды, на которых засыпают... Однако это не способы, чтобы развеять скуку.
И недавно дамы, чтобы развлечься, решили устроить грандиозное купание, на которое они отправились украшенные цветами, как нимфы Дианы. Они решили посредством жребия выбрать саму Диану. Жребий пал на вдовую фрау фон Райсевиц. Она приняла на себя эту роль уверенно и с радостью повела свою прелестную свиту к павильону, усыпанному цветами и занавешенному расшитыми золотом тканями.
И как только очаровательная процессия, едва прикрытая прозрачными накидками, направилась к воде в дальнем конце купальни, ее участницы заметили какую-то чужую «нимфу», чей мужской облик их очень напугал.
Диана, насторожившись, уже предвидела последующие события. Вскоре паника овладела всей компанией. Только нимфа Сюзанна сохранила присущую ей выдержку и успокоила всех, заявив, что в появлении бородатой «нимфы» нет ничего странного. Старая «нимфа» же за все это время не произнесла ни слова, а только тяжело вздыхала и скребла пятки, как будто у нее были мозоли...
Неожиданно в испуганной толпе появилась еще одна фигура. Никогда не видела я ничего более комичного. Это был один богемский граф, которого мы назовем графом Истерия. Он услыхал, что дамы купаются одетые нимфами, и пришел, чтобы изображать Актеона. Он был в ночной рубашке, в расшитых сапогах и в шапке из медвежьего меха. В таком одеянии он хотел купаться в окружении нимф.
Диана, у которой не было другого средства защиты, окатила его водой, и тотчас стали заметны огромные рога.
В тот же момент старая бородатая «нимфа» вскочила с проклятьями со своего места в глубине купальни и сказалась графом Траутманнсдорфом шестидесяти лет, страдающим подагрой. Он приблизился к Актеону и отвесил ему звонкую оплеуху, которая, впрочем, пришлась прямо по рогам.
«Будь счастлив, рогоносец!– воскликнул граф Траутманнсдорф.– Я вижу, рога тебе пригодились! Убирайся к черту, к себе в Польшу, ты, старый рогатый повеса!»
Во время этой перепалки Диана со своими нимфами добежала до двери павильона, однако тут они встретили человек пятнадцать слуг, возвращавшихся из другой купальни. Прямо за ними шел в купальном костюме их молодой господин граф Цвирби, который с удовольствием высек бы их всех за появление в этом месте.
Он, в свою очередь, не преминул предложить Диане свои услуги, однако она ускользнула за дверь, причем с плеч у нее слетела белая накидка, а за ней исчезла и вся компания. Затем все вместе отправились обедать в близлежащий домик. За обедом они слушали музыку. Неизвестно, кто из троих графов заказал ее. Что касается меня, то я думаю, да простит меня Бог, что это дело рук нашего графа Истерия, который к тому же напевал какие-то дурацкие песенки:
«Терпение, ах, дорогой мой Флориан! Посмотрите-ка на кошечку императора... Терпение!»
Я заканчиваю свое письмо просьбой не принимать все сказанное за выдумку и безоговорочно и тотчас, сударыни, поверить мне,
Вашей покорной и верной Нимфе».
Оригинал этого веселого письма написан по-французски. Мы как будто воочию видим постоянно пребывающую в хорошем расположении духа доброжелательную Аврору, обладающую свойством в увлекательной форме передать нам тонко подмеченный юмор ситуации. Она обладала к тому же даром показать слабые стороны своих ближних в такой мягкой форме, что они никогда не обижались на нее.
Она прекрасно разбиралась не только в истории, географии и генеалогии, но и в законах музыки и сочиняла ее для виолы и лютки. Она охотно встречалась с музыкантами и вообще с талантливыми людьми и особо отличала уже ранее проявившего себя как оперного певца и исполнителя органной музыки Иоганна Маттисона, с которым познакомилась в Гамбурге. Этот музыкант прославлял се как «необыкновенную и широко известную покровительницу изящных искусств, от которой он слышал немало комплиментов и удостоился многих милостей».
Ока великолепно пела и танцевала, занималась живописью и рисовала. Как пишет в своих воспоминаниях Хакстаузен, сын гофмейстера Августа Сильного, «она была необыкновенно умна, одинаково покладиста и противоречива и всегда прелестна, по-новому возбужденно радостна... Она, случалось, терпеливо убеждала какого-нибудь молодого, но уже сумасбродного вельможу, новичка в искусстве, приобщиться к нему и полюбить его...»
Ока обладала всеми качествами для общественной деятельности к умела вовремя и к месту применить их.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79
Любовь сердца воспламеняет
Посредством глаз-свечей.
Сначала чувствами играет,
А вскоре – мука для людей.
И кто за это их осудит,
Коль небеса им шлют тот пыл?!
Никто их пыла не остудит,
Коль рок их повелитель был.
Они нам размягчают волю,
Она ручьем стремится в кровь,
Никто не знает лучшей доли –
Ведь есть врожденная любовь...
И кто-то средство применяет,
Чтобы сплести сердца сильней,
Когда печали увядают,
И страсти пышут веселей...
Стихи, написанные на французском в честь своего возлюбленного Августа и его победителя Карла XII Шведского, настолько хороши, словно французский был ее родным языком.
Учтивый Вольтер замечает, что некоторые из ее произведений можно было бы приписать уроженке Версаля. Некоторые из ее немецких стихов, как, например, кантата «Когда Цинтия зажгла прекрасный свет своей души высоко на небесном своде», надпись на гробнице ее матери: «Здесь место успокоения женщины, заслужившей всеобщее восхищение,– разве не в этом ее посмертная слава?», особо выделяются из общей массы. В последнем стихотворении голос души Авроры, обычно такой веселый и зачастую безразличный, звучит грустно и как-то напряженно:
В начале года так печально было,
В начале года плакала не раз.
Весной терновый я венец надела,
И юности моей весь блеск угас.
Ее ставили высоко как поэтессу, которая сочиняла также комедии, переложенные на французский стихами, и оперетты на немецком, как, например, «Дочери Цекропа», за что она была принята в Общество Плодородия. Кроме того, были оценены и способности в написании писем.
Вот как описывает она в мае 1698 г. одному неизвестному нам корреспонденту эпизод из курортной жизни в Теплице:
«... А если вам захочется удовлетворить свое любопытство в том, что касается самых незначительных подробностей нашей жизни на водах, я хочу вам сказать, что общество здесь самое разнообразное. Вы можете увидеть графов из Праги, о прибытии которых возвещают трубы со сторожевой башни, как если бы к городу приближался какой-нибудь необыкновенный зверь. И вы можете легко себе представить, какие остроты отпускаются им вслед и что выходят они только по вечерам, чтобы послушать игру на виоле при свете луны. В моде пешие прогулки, обычно заканчивающиеся дождем, а также званые обеды, на которых засыпают... Однако это не способы, чтобы развеять скуку.
И недавно дамы, чтобы развлечься, решили устроить грандиозное купание, на которое они отправились украшенные цветами, как нимфы Дианы. Они решили посредством жребия выбрать саму Диану. Жребий пал на вдовую фрау фон Райсевиц. Она приняла на себя эту роль уверенно и с радостью повела свою прелестную свиту к павильону, усыпанному цветами и занавешенному расшитыми золотом тканями.
И как только очаровательная процессия, едва прикрытая прозрачными накидками, направилась к воде в дальнем конце купальни, ее участницы заметили какую-то чужую «нимфу», чей мужской облик их очень напугал.
Диана, насторожившись, уже предвидела последующие события. Вскоре паника овладела всей компанией. Только нимфа Сюзанна сохранила присущую ей выдержку и успокоила всех, заявив, что в появлении бородатой «нимфы» нет ничего странного. Старая «нимфа» же за все это время не произнесла ни слова, а только тяжело вздыхала и скребла пятки, как будто у нее были мозоли...
Неожиданно в испуганной толпе появилась еще одна фигура. Никогда не видела я ничего более комичного. Это был один богемский граф, которого мы назовем графом Истерия. Он услыхал, что дамы купаются одетые нимфами, и пришел, чтобы изображать Актеона. Он был в ночной рубашке, в расшитых сапогах и в шапке из медвежьего меха. В таком одеянии он хотел купаться в окружении нимф.
Диана, у которой не было другого средства защиты, окатила его водой, и тотчас стали заметны огромные рога.
В тот же момент старая бородатая «нимфа» вскочила с проклятьями со своего места в глубине купальни и сказалась графом Траутманнсдорфом шестидесяти лет, страдающим подагрой. Он приблизился к Актеону и отвесил ему звонкую оплеуху, которая, впрочем, пришлась прямо по рогам.
«Будь счастлив, рогоносец!– воскликнул граф Траутманнсдорф.– Я вижу, рога тебе пригодились! Убирайся к черту, к себе в Польшу, ты, старый рогатый повеса!»
Во время этой перепалки Диана со своими нимфами добежала до двери павильона, однако тут они встретили человек пятнадцать слуг, возвращавшихся из другой купальни. Прямо за ними шел в купальном костюме их молодой господин граф Цвирби, который с удовольствием высек бы их всех за появление в этом месте.
Он, в свою очередь, не преминул предложить Диане свои услуги, однако она ускользнула за дверь, причем с плеч у нее слетела белая накидка, а за ней исчезла и вся компания. Затем все вместе отправились обедать в близлежащий домик. За обедом они слушали музыку. Неизвестно, кто из троих графов заказал ее. Что касается меня, то я думаю, да простит меня Бог, что это дело рук нашего графа Истерия, который к тому же напевал какие-то дурацкие песенки:
«Терпение, ах, дорогой мой Флориан! Посмотрите-ка на кошечку императора... Терпение!»
Я заканчиваю свое письмо просьбой не принимать все сказанное за выдумку и безоговорочно и тотчас, сударыни, поверить мне,
Вашей покорной и верной Нимфе».
Оригинал этого веселого письма написан по-французски. Мы как будто воочию видим постоянно пребывающую в хорошем расположении духа доброжелательную Аврору, обладающую свойством в увлекательной форме передать нам тонко подмеченный юмор ситуации. Она обладала к тому же даром показать слабые стороны своих ближних в такой мягкой форме, что они никогда не обижались на нее.
Она прекрасно разбиралась не только в истории, географии и генеалогии, но и в законах музыки и сочиняла ее для виолы и лютки. Она охотно встречалась с музыкантами и вообще с талантливыми людьми и особо отличала уже ранее проявившего себя как оперного певца и исполнителя органной музыки Иоганна Маттисона, с которым познакомилась в Гамбурге. Этот музыкант прославлял се как «необыкновенную и широко известную покровительницу изящных искусств, от которой он слышал немало комплиментов и удостоился многих милостей».
Ока великолепно пела и танцевала, занималась живописью и рисовала. Как пишет в своих воспоминаниях Хакстаузен, сын гофмейстера Августа Сильного, «она была необыкновенно умна, одинаково покладиста и противоречива и всегда прелестна, по-новому возбужденно радостна... Она, случалось, терпеливо убеждала какого-нибудь молодого, но уже сумасбродного вельможу, новичка в искусстве, приобщиться к нему и полюбить его...»
Ока обладала всеми качествами для общественной деятельности к умела вовремя и к месту применить их.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79