А прошлое? Неужели оно было, такое волнующее и яркое?! Прошло на одном дыхании, мелькнуло, словно луч солнца в ненастный полдень, и исчезло навсегда!
Сейчас ее чувства притупились, она иначе воспринимала окружающий мир, не столь ярко переживала, не так сильно страдала душой. Она бежала от жизни людей, укрывалась от них в этом полумонастыре, и все же кое-что напоминало Тине о том, что она совсем еще молода. Девушка очень хорошо помнила разговоры с Конрадом, его взгляды, прикосновения, свои чувства и все, что ей довелось с ним испытать. Но она старалась об этом не думать, чтобы не терзать и не мучить себя.
Первый год после отъезда возлюбленного Тина каждый раз при встрече с матерью с затаенной надеждой спрашивала, нет ли весточки на ее имя, а потом перестала. Конрад лгал, когда говорил, что любит и будет мучиться совестью. Почему же она верила ему? Может, тогда он и сам себе верил? Но после уехал далеко и надолго и познал правду: ведь именно временем проверяется истина, как бедою — преданность и разлукой — любовь. Или с самого начала сознательно решил ее обмануть? Да не все ли равно! Главное, он где-то там, в неведомой Америке, и никогда не вернется сюда, и она, Тина Хиггинс, не вернется — к своим прежним мыслям, чувствам, мечтам. Никогда. И это особенно страшно.
У Тины давно сложилось впечатление, что в ее жизни больше не будет ни неожиданных событий, ни новых волнующих встреч, но однажды за вечерним чаем хозяйка сообщила девушке о том, что через неделю-другую в дом прибудет гостья — племянница из Америки, дочь младшего брата, с которым миссис Макгилл не виделась сорок лет.
Услышав об этом, Тина в непонятной тревоге вскинула задумчивые глаза. Приходят письма, потом появляются люди, и жизнь меняется… Неужели она так страшится перемен?
— Я написала Джону и пригласила Джоан в гости, — продолжала миссис Макгилл. — Она моя единственная наследница, но, прежде чем составить завещание, я должна хотя бы познакомиться с нею. Она родилась уже после того, как я покинула Америку, — пояснила женщина, поймав удивленный взгляд Тины.
Впрочем, ту удивило другое: неужели эта несгибаемая леди задумывается о смерти и начинает наконец признавать значимость кровных уз? Или просто, как всегда, следует букве закона или, точнее сказать, порядку? Девушка, подмечая недостатки хозяйки, временами становилась ироничной по отношению к этой твердой, как сталь, даме и тому укладу жизни, который она проповедовала. Миссис Макгилл и на Тину, похоже, смотрела как на часть того имущества, что со временем отойдет к племяннице. Девушка неожиданно почувствовала неприязнь к обеим — к хозяйке и к Джоан, которую никогда не видела, и опустила глаза.
Миссис Макгилл поднесла к губам глиняную чашку. Она любила все простое, будь то одежда или пища, никогда не баловала себя деликатесами, три раза в день пила столь любимый австралийцами крепкий час и съедала пару ячменных лепешек, хотя для своих людей не жалела ни баранины, ни хлеба, ни молока. Белое лицо ее, покрытое сетью морщин, словно трещинами известковая стена, в свете лампы казалось желтым, а волосы тускло серебрились. Сейчас, строгая, прямая, в своем черном платье с глухим воротом, миссис Макгилл напоминала шахматную королеву, и, глядя на нее, девушка думала: «Люди тешат себя мыслью о том, что их жизнь — в их же руках, тогда как все они — от пешки до короля — равны в руках бесстрастной к мольбам судьбы и всемогущего невидимого Бога».
— Ваша племянница приедет одна, мэм? — задала вопрос Тина, попутно размышляя о том, что и насколько изменится с прибытием нового человека.
Миссис Макгилл повела бровями — это служило признаком легкого недовольства. Девушка давно изучила хозяйку. Старая дама никогда не кричала; в минуты сильного гнева она соединяла суровость с холодностью, грозя раздавить ледяной твердыней слов, жестов и особенно взглядов.
— Нет, не одна. Мы с Джоном давно не писали друг другу, за это время Джоан вышла замуж. Она приедет с маленьким ребенком, девочке года два. Конечно, ребенок доставит дополнительные хлопоты, но, с другой стороны, дочь Джоан мне почти как внучка. С ними, наверное, будет служанка или няня… Мы приготовим две комнаты.
— А муж мисс Джоан?
— Не хочет или не может — что-то в этом роде. — Миссис Макгилл развела руками. — Впрочем, меня это не сильно огорчает, хотя молодой даме, разумеется, не годится путешествовать одной. — Потом прибавила: — Начинается горячая пора, у меня будет много дел, и тебе придется в придачу к обычным обязанностям развлекать Джоан. Думаю, ты сумеешь. Она приедет ненадолго, недели на две — Джон так написал.
— Сколько ей лет?
— Наверное, столько же, сколько тебе. Надеюсь, вы понравитесь друг другу. Думаю, Джоан — воспитанная, образованная молодая леди, как и подобает американке. Она никогда не была в Австралии, ты познакомишь ее с нашими обычаями, природой, проследишь, чтобы он не скучала.
Девушка задумалась. Как она будет выглядеть в глазах этой, наверняка со вкусом одетой, элегантной молодой дамы? Американка! Наверное, заносчивая и своенравная! Миссис Макгилл сказала, что Джоан воспитывалась без матери, та умерла, когда девочке было пять лет. Отец впоследствии так и не женился и, хотя был постоянно занят делами, безмерно любил свою дочку, надо полагать, сильно ее баловал.
Тина прошла в свою комнатку, разделась, аккуратно сложила одежду и, присев в одной ночной рубашке на край холодной постели, принялась расчесывать волосы, красивые длинные русые волосы, которые днем прятала в сетке: они не доставляли радости ни ей, ни другим, подобно тому как не приносят пользы деньги, которые скряга держит в тайнике.
Тина вздохнула, а потом рука ее замедлила плавные движения и взгляд устремился в черное окно, в котором отражалась комната — темные стены, низкий потолок, тонкий дремлющий свет: все здесь было один к одному! Джоан из Сан-Франциско… Конечно, это очень большой город, но мир тесен — вдруг она знает что-нибудь о… И тут же в досаде тряхнула головой. Нет-нет, довольно! Гнать прошлое прочь, запереть двери и окна своей души! Но сердце ныло, ныло, не слушая голос разума.
Почему случается так, что люди, причинившие нам боль, остаются безмерно желанными и дорогими?
День, когда приехала Джоан, выдался на удивление светлым: вид бескрайней зелени лугов с поднявшимися шелестящими травами ласкал взор, теплый ветер разогнал тучи, и сразу стало легче на душе. Солнечный луч, как улыбка, согревает надолго, проникая сквозь все покровы в самое сердце.
Миссис Макгилл, не зная точного времени приезда племянницы, не поехала ее встречать, а послала работника с двуколкой дежурить на станции.
Тина видела с крыльца, как повозка остановилась возле ограды, на землю сошли две женщины, одна с ребенком на руках, и направились к дому.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155
Сейчас ее чувства притупились, она иначе воспринимала окружающий мир, не столь ярко переживала, не так сильно страдала душой. Она бежала от жизни людей, укрывалась от них в этом полумонастыре, и все же кое-что напоминало Тине о том, что она совсем еще молода. Девушка очень хорошо помнила разговоры с Конрадом, его взгляды, прикосновения, свои чувства и все, что ей довелось с ним испытать. Но она старалась об этом не думать, чтобы не терзать и не мучить себя.
Первый год после отъезда возлюбленного Тина каждый раз при встрече с матерью с затаенной надеждой спрашивала, нет ли весточки на ее имя, а потом перестала. Конрад лгал, когда говорил, что любит и будет мучиться совестью. Почему же она верила ему? Может, тогда он и сам себе верил? Но после уехал далеко и надолго и познал правду: ведь именно временем проверяется истина, как бедою — преданность и разлукой — любовь. Или с самого начала сознательно решил ее обмануть? Да не все ли равно! Главное, он где-то там, в неведомой Америке, и никогда не вернется сюда, и она, Тина Хиггинс, не вернется — к своим прежним мыслям, чувствам, мечтам. Никогда. И это особенно страшно.
У Тины давно сложилось впечатление, что в ее жизни больше не будет ни неожиданных событий, ни новых волнующих встреч, но однажды за вечерним чаем хозяйка сообщила девушке о том, что через неделю-другую в дом прибудет гостья — племянница из Америки, дочь младшего брата, с которым миссис Макгилл не виделась сорок лет.
Услышав об этом, Тина в непонятной тревоге вскинула задумчивые глаза. Приходят письма, потом появляются люди, и жизнь меняется… Неужели она так страшится перемен?
— Я написала Джону и пригласила Джоан в гости, — продолжала миссис Макгилл. — Она моя единственная наследница, но, прежде чем составить завещание, я должна хотя бы познакомиться с нею. Она родилась уже после того, как я покинула Америку, — пояснила женщина, поймав удивленный взгляд Тины.
Впрочем, ту удивило другое: неужели эта несгибаемая леди задумывается о смерти и начинает наконец признавать значимость кровных уз? Или просто, как всегда, следует букве закона или, точнее сказать, порядку? Девушка, подмечая недостатки хозяйки, временами становилась ироничной по отношению к этой твердой, как сталь, даме и тому укладу жизни, который она проповедовала. Миссис Макгилл и на Тину, похоже, смотрела как на часть того имущества, что со временем отойдет к племяннице. Девушка неожиданно почувствовала неприязнь к обеим — к хозяйке и к Джоан, которую никогда не видела, и опустила глаза.
Миссис Макгилл поднесла к губам глиняную чашку. Она любила все простое, будь то одежда или пища, никогда не баловала себя деликатесами, три раза в день пила столь любимый австралийцами крепкий час и съедала пару ячменных лепешек, хотя для своих людей не жалела ни баранины, ни хлеба, ни молока. Белое лицо ее, покрытое сетью морщин, словно трещинами известковая стена, в свете лампы казалось желтым, а волосы тускло серебрились. Сейчас, строгая, прямая, в своем черном платье с глухим воротом, миссис Макгилл напоминала шахматную королеву, и, глядя на нее, девушка думала: «Люди тешат себя мыслью о том, что их жизнь — в их же руках, тогда как все они — от пешки до короля — равны в руках бесстрастной к мольбам судьбы и всемогущего невидимого Бога».
— Ваша племянница приедет одна, мэм? — задала вопрос Тина, попутно размышляя о том, что и насколько изменится с прибытием нового человека.
Миссис Макгилл повела бровями — это служило признаком легкого недовольства. Девушка давно изучила хозяйку. Старая дама никогда не кричала; в минуты сильного гнева она соединяла суровость с холодностью, грозя раздавить ледяной твердыней слов, жестов и особенно взглядов.
— Нет, не одна. Мы с Джоном давно не писали друг другу, за это время Джоан вышла замуж. Она приедет с маленьким ребенком, девочке года два. Конечно, ребенок доставит дополнительные хлопоты, но, с другой стороны, дочь Джоан мне почти как внучка. С ними, наверное, будет служанка или няня… Мы приготовим две комнаты.
— А муж мисс Джоан?
— Не хочет или не может — что-то в этом роде. — Миссис Макгилл развела руками. — Впрочем, меня это не сильно огорчает, хотя молодой даме, разумеется, не годится путешествовать одной. — Потом прибавила: — Начинается горячая пора, у меня будет много дел, и тебе придется в придачу к обычным обязанностям развлекать Джоан. Думаю, ты сумеешь. Она приедет ненадолго, недели на две — Джон так написал.
— Сколько ей лет?
— Наверное, столько же, сколько тебе. Надеюсь, вы понравитесь друг другу. Думаю, Джоан — воспитанная, образованная молодая леди, как и подобает американке. Она никогда не была в Австралии, ты познакомишь ее с нашими обычаями, природой, проследишь, чтобы он не скучала.
Девушка задумалась. Как она будет выглядеть в глазах этой, наверняка со вкусом одетой, элегантной молодой дамы? Американка! Наверное, заносчивая и своенравная! Миссис Макгилл сказала, что Джоан воспитывалась без матери, та умерла, когда девочке было пять лет. Отец впоследствии так и не женился и, хотя был постоянно занят делами, безмерно любил свою дочку, надо полагать, сильно ее баловал.
Тина прошла в свою комнатку, разделась, аккуратно сложила одежду и, присев в одной ночной рубашке на край холодной постели, принялась расчесывать волосы, красивые длинные русые волосы, которые днем прятала в сетке: они не доставляли радости ни ей, ни другим, подобно тому как не приносят пользы деньги, которые скряга держит в тайнике.
Тина вздохнула, а потом рука ее замедлила плавные движения и взгляд устремился в черное окно, в котором отражалась комната — темные стены, низкий потолок, тонкий дремлющий свет: все здесь было один к одному! Джоан из Сан-Франциско… Конечно, это очень большой город, но мир тесен — вдруг она знает что-нибудь о… И тут же в досаде тряхнула головой. Нет-нет, довольно! Гнать прошлое прочь, запереть двери и окна своей души! Но сердце ныло, ныло, не слушая голос разума.
Почему случается так, что люди, причинившие нам боль, остаются безмерно желанными и дорогими?
День, когда приехала Джоан, выдался на удивление светлым: вид бескрайней зелени лугов с поднявшимися шелестящими травами ласкал взор, теплый ветер разогнал тучи, и сразу стало легче на душе. Солнечный луч, как улыбка, согревает надолго, проникая сквозь все покровы в самое сердце.
Миссис Макгилл, не зная точного времени приезда племянницы, не поехала ее встречать, а послала работника с двуколкой дежурить на станции.
Тина видела с крыльца, как повозка остановилась возле ограды, на землю сошли две женщины, одна с ребенком на руках, и направились к дому.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155