Человеку важно быть для кого-то не просто нужным, а единственным. А мои воспитанницы? Я их люблю, но у них есть родители, и мне хотелось бы иметь еще кого-то, кто принадлежал бы только мне.
Бренда ласково тронула подругу за руку.
— Может, мне взять тебя с собой в Англию? У Генри много знакомых, ты бы нашла человека по сердцу…
— Нет. Я могла бы быть счастлива только в Австралии.
— Почему?
Но Тина не хотела говорить на эту тему.
— Выйдя замуж, ты, наверное, займешься исключительно домашним хозяйством? — шутливо произнесла она.
— Конечно нет! Вернее, как захочу. Генри обещает предоставить мне в этом деле полную свободу.
— Ты считаешь, можно сочетать семейную жизнь с независимостью?
— Вполне.
Тина только улыбнулась. Она бы на месте Бренды охотно сдалась в плен, как истинная австралийка, для которой дом и семья превыше всего, а на своем месте — тем более! Кому нужна свобода, называемая одиночеством?
Когда они сели за стол, вошла служанка и сказала:
— Вам пакет, мисс.
Бренда протянула руку.
— Давайте сюда, Холли.
— Это тебе, Тина, — произнесла она следом и передала пакет подруге.
«Тине Хиггинс», — прочитала та. Послание Конрада! Что же там?
Она разорвала бумагу. Ноты. Черные значки на белом листе — непонятные, странные. И сверху надпись рукой Конрада: «Посвящается Тине».
Она взволнованно спросила, обращаясь к Бренде:
— Скажи, могла бы ты сыграть для меня эту мелодию?
Ей никого не хотелось посвящать в свой секрет, но иначе раскрыть тайну нотных знаков было невозможно.
Бренда взяла листы из рук подруги и пробежала глазами ноты.
— Могу, если ты дашь мне немного времени, чтобы разучить.
Тина кивнула.
— Я пойду к себе, — сказала она, — ты позовешь меня, когда будешь готова.
Тина удалилась в свою комнату и сидела там, закрыв уши руками, чтобы не слышать доносящихся из гостиной нестройных аккордов.
Через полчаса Бренда вошла и, взяв подругу за руку,повела в гостиную. Девушка села за рояль, расправила юбки и положила пальцы на клавиши:
— Слушай.
Она начала играть, и сердце Тины стучало в такт. Мелодия казалась пронизанной печальным светом осени; на глаза наворачивались слезы, но при этом с лица не сходила улыбка. Что это было? Песнь сожаления, печали, вины? И огромной веры в жизнь. И любви.
Бренда закончила играть, и Тина едва сумела очнуться. Она, казалось, утонула в воспоминаниях. Кленси. Тайные терзания. Первые поцелуи. Любовь и еще раз любовь.
— Что ты об этом думаешь, Бренда? — спросила она.
— Очень хорошая пьеса. Написана в своеобразной манере, с большим чувством и, на мой взгляд, талантливо. Тут есть все: стиль, мелодичность, проникновенность. Чье это произведение?
Тина смущенно прошептала:
— Моего знакомого…
— Он профессиональный композитор?
— Нет.
— Тогда это тем более удивительно. Знаком ли кто-либо еще с его творчеством?
— Не думаю.
— У меня на кафедре музыки есть знакомые. Я могу показать им.
— Нет.
Тина сняла листы с пюпитра и бережно прижала к груди. И повторила слова Конрада:
— Это очень личное. Теперь — только мое. — А про себя добавила: «Наше».
Бренда внимательно смотрела на нее.
— Пьеса посвящена тебе. Я не желаю вмешиваться в твою личную жизнь и все же скажу: этот человек любит тебя!
Тина улыбнулась — печально, недоверчиво и с надеждой.
— Я многим тебе обязана, Бренда, но хочу попросить еще об одном: не могла бы ты позаниматься со мной музыкой? Я мечтаю научиться играть, пусть не так хорошо, как ты, — хотя бы чуть-чуть!
— Конечно, позанимаюсь. Начнем хоть сегодня.
— И ты думаешь, у меня получится?
— Уверена.
Тина перевернула листы и внезапно увидела надпись, внизу, под нотами: «Она горела в огне, но не погибла: моя память, мое сердце, моя душа сохранили ее для тебя, Тина. Только для тебя. Так же, как и любовь».
Она не верила своим глазам. Любовь? Ей захотелось плакать. Значит, счастье близко — протяни только руку! Но потом она вспомнила красивую женщину, что была с Конрадом в ресторане, и радость ее померкла.
А ее собственное, так и не изжитое горе, из-за которого она до сих пор иной раз плачет по ночам? Любая женщина способна понять ее и посочувствовать, но ведь он — мужчина.
— Жизнь не так длинна, как хотелось бы, а молодость еще короче, — сказала Бренда. — Не мне давать советы, я малосведуща в делах любви, но мне непонятны мнимые преграды, которые создают себе порой любящие сердца. Настоящая любовь пройдет через все, не забывай об этом!
— Хорошо, — прошептала Тина и подумала: «Я буду ждать, может быть, он придет сам и скажет, что любит меня, что я ему нужна. Тогда я, возможно, переступлю через все сомнения и наконец попытаюсь стать счастливой!»
Через три месяца состоялся банкет, посвященный тридцатилетию компании, возглавляемой Робертом О'Рейли.
Огромный, светлый, гудящий от великого множества голосов зал напоминал муравейник — в нем было черным-черно от парадных костюмов мужчин; местами мелькали светлые женские платья и веера. Вечер только что начался. Предстояла официальная часть — поздравления, речи, потом — торжественный ужин и бал: все обещало быть грандиозным.
Роберт О'Рейли, с трудом выбравшись из окружавшей его толпы друзей, коллег, представителей различных организаций и прессы, поискал глазами Симмонса и, найдя, окликнул.
Тот подошел с почтительной улыбкой.
— Примите мои поздравления, сэр!
— Благодарю. Прошло всего несколько минут, а я уже немного устал от всего этого, — пошутил Роберт.
— Это день вашего триумфа, мистер О'Рейли!
— Это не только мой триумф — наш с вами. Всех служащих без исключения. Кстати, — заметил он, — а молодой человек, которого назначили на место Мирена, тоже приехал? Ему должны были послать приглашение.
Роберт собственноручно проследил, чтобы это было сделано.
— Кто? — удивился Симмонс. Он не сразу сообразил, о ком речь.
— Ну этот… О'Рейли.
— А! Извините, сэр. Да, он здесь, я видел его.
— И как он? Вы обещали проследить за его работой на новом посту.
— Да-да, я помню, мистер О'Рейли. Он хорошо справляется — у меня нет замечаний.
Роберт улыбнулся.
— Спасибо, Симмонс!
Через несколько минут Роберт увидел того, кого искал. Конрад стоял в стороне, возле белой колонны, и задумчиво смотрел на окружавшую его суету. У Роберта замерло сердце. Из юноши сын превратился в красивого молодого мужчину. Такой же высокий, стройный, как раньше, но более мужественный. Двадцать пять лет — совсем взрослый!
И, глядя на Конрада, Роберт вновь и вновь вспоминал глаза Одри — их чарующий взор, неугасающий свет. Он готов был смотреть на сына еще долго, но услышал, как в глубине зала громко произносят его имя. Пришло время выступления перед собравшимися главного виновника торжества — владельца и бессменного президента компании.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155
Бренда ласково тронула подругу за руку.
— Может, мне взять тебя с собой в Англию? У Генри много знакомых, ты бы нашла человека по сердцу…
— Нет. Я могла бы быть счастлива только в Австралии.
— Почему?
Но Тина не хотела говорить на эту тему.
— Выйдя замуж, ты, наверное, займешься исключительно домашним хозяйством? — шутливо произнесла она.
— Конечно нет! Вернее, как захочу. Генри обещает предоставить мне в этом деле полную свободу.
— Ты считаешь, можно сочетать семейную жизнь с независимостью?
— Вполне.
Тина только улыбнулась. Она бы на месте Бренды охотно сдалась в плен, как истинная австралийка, для которой дом и семья превыше всего, а на своем месте — тем более! Кому нужна свобода, называемая одиночеством?
Когда они сели за стол, вошла служанка и сказала:
— Вам пакет, мисс.
Бренда протянула руку.
— Давайте сюда, Холли.
— Это тебе, Тина, — произнесла она следом и передала пакет подруге.
«Тине Хиггинс», — прочитала та. Послание Конрада! Что же там?
Она разорвала бумагу. Ноты. Черные значки на белом листе — непонятные, странные. И сверху надпись рукой Конрада: «Посвящается Тине».
Она взволнованно спросила, обращаясь к Бренде:
— Скажи, могла бы ты сыграть для меня эту мелодию?
Ей никого не хотелось посвящать в свой секрет, но иначе раскрыть тайну нотных знаков было невозможно.
Бренда взяла листы из рук подруги и пробежала глазами ноты.
— Могу, если ты дашь мне немного времени, чтобы разучить.
Тина кивнула.
— Я пойду к себе, — сказала она, — ты позовешь меня, когда будешь готова.
Тина удалилась в свою комнату и сидела там, закрыв уши руками, чтобы не слышать доносящихся из гостиной нестройных аккордов.
Через полчаса Бренда вошла и, взяв подругу за руку,повела в гостиную. Девушка села за рояль, расправила юбки и положила пальцы на клавиши:
— Слушай.
Она начала играть, и сердце Тины стучало в такт. Мелодия казалась пронизанной печальным светом осени; на глаза наворачивались слезы, но при этом с лица не сходила улыбка. Что это было? Песнь сожаления, печали, вины? И огромной веры в жизнь. И любви.
Бренда закончила играть, и Тина едва сумела очнуться. Она, казалось, утонула в воспоминаниях. Кленси. Тайные терзания. Первые поцелуи. Любовь и еще раз любовь.
— Что ты об этом думаешь, Бренда? — спросила она.
— Очень хорошая пьеса. Написана в своеобразной манере, с большим чувством и, на мой взгляд, талантливо. Тут есть все: стиль, мелодичность, проникновенность. Чье это произведение?
Тина смущенно прошептала:
— Моего знакомого…
— Он профессиональный композитор?
— Нет.
— Тогда это тем более удивительно. Знаком ли кто-либо еще с его творчеством?
— Не думаю.
— У меня на кафедре музыки есть знакомые. Я могу показать им.
— Нет.
Тина сняла листы с пюпитра и бережно прижала к груди. И повторила слова Конрада:
— Это очень личное. Теперь — только мое. — А про себя добавила: «Наше».
Бренда внимательно смотрела на нее.
— Пьеса посвящена тебе. Я не желаю вмешиваться в твою личную жизнь и все же скажу: этот человек любит тебя!
Тина улыбнулась — печально, недоверчиво и с надеждой.
— Я многим тебе обязана, Бренда, но хочу попросить еще об одном: не могла бы ты позаниматься со мной музыкой? Я мечтаю научиться играть, пусть не так хорошо, как ты, — хотя бы чуть-чуть!
— Конечно, позанимаюсь. Начнем хоть сегодня.
— И ты думаешь, у меня получится?
— Уверена.
Тина перевернула листы и внезапно увидела надпись, внизу, под нотами: «Она горела в огне, но не погибла: моя память, мое сердце, моя душа сохранили ее для тебя, Тина. Только для тебя. Так же, как и любовь».
Она не верила своим глазам. Любовь? Ей захотелось плакать. Значит, счастье близко — протяни только руку! Но потом она вспомнила красивую женщину, что была с Конрадом в ресторане, и радость ее померкла.
А ее собственное, так и не изжитое горе, из-за которого она до сих пор иной раз плачет по ночам? Любая женщина способна понять ее и посочувствовать, но ведь он — мужчина.
— Жизнь не так длинна, как хотелось бы, а молодость еще короче, — сказала Бренда. — Не мне давать советы, я малосведуща в делах любви, но мне непонятны мнимые преграды, которые создают себе порой любящие сердца. Настоящая любовь пройдет через все, не забывай об этом!
— Хорошо, — прошептала Тина и подумала: «Я буду ждать, может быть, он придет сам и скажет, что любит меня, что я ему нужна. Тогда я, возможно, переступлю через все сомнения и наконец попытаюсь стать счастливой!»
Через три месяца состоялся банкет, посвященный тридцатилетию компании, возглавляемой Робертом О'Рейли.
Огромный, светлый, гудящий от великого множества голосов зал напоминал муравейник — в нем было черным-черно от парадных костюмов мужчин; местами мелькали светлые женские платья и веера. Вечер только что начался. Предстояла официальная часть — поздравления, речи, потом — торжественный ужин и бал: все обещало быть грандиозным.
Роберт О'Рейли, с трудом выбравшись из окружавшей его толпы друзей, коллег, представителей различных организаций и прессы, поискал глазами Симмонса и, найдя, окликнул.
Тот подошел с почтительной улыбкой.
— Примите мои поздравления, сэр!
— Благодарю. Прошло всего несколько минут, а я уже немного устал от всего этого, — пошутил Роберт.
— Это день вашего триумфа, мистер О'Рейли!
— Это не только мой триумф — наш с вами. Всех служащих без исключения. Кстати, — заметил он, — а молодой человек, которого назначили на место Мирена, тоже приехал? Ему должны были послать приглашение.
Роберт собственноручно проследил, чтобы это было сделано.
— Кто? — удивился Симмонс. Он не сразу сообразил, о ком речь.
— Ну этот… О'Рейли.
— А! Извините, сэр. Да, он здесь, я видел его.
— И как он? Вы обещали проследить за его работой на новом посту.
— Да-да, я помню, мистер О'Рейли. Он хорошо справляется — у меня нет замечаний.
Роберт улыбнулся.
— Спасибо, Симмонс!
Через несколько минут Роберт увидел того, кого искал. Конрад стоял в стороне, возле белой колонны, и задумчиво смотрел на окружавшую его суету. У Роберта замерло сердце. Из юноши сын превратился в красивого молодого мужчину. Такой же высокий, стройный, как раньше, но более мужественный. Двадцать пять лет — совсем взрослый!
И, глядя на Конрада, Роберт вновь и вновь вспоминал глаза Одри — их чарующий взор, неугасающий свет. Он готов был смотреть на сына еще долго, но услышал, как в глубине зала громко произносят его имя. Пришло время выступления перед собравшимися главного виновника торжества — владельца и бессменного президента компании.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155